Легкие миры (сборник) - Толстая Татьяна Никитична. Страница 46

Но зато фразеология приятно обрадовала. Нашли выражение: «тэнгэр хуйсрах» – «погода испортилась». И сразу же всей семьей – двое родителей, семеро детей – нежно полюбили монгольский народ, может быть, понятия не имевший, кого он там прискакал завоевывать, но зато нашедший правильные, сильные, печальные слова о серой нашей, неизбывной питерской погодке; нет – о погодке российской, от моря до моря, когда в окне – пьяный мужичок идет и падает, и снова, шатаясь, идет, и в магазинах один маргарин, и все евреи уехали и разлюбили нас, и Леонид Ильич все бормочет и живет, живет и бормочет, а мы никогда, никогда, никогда не увидим Неаполя, чтобы спокойно умереть, и Кобзон поет, и дождь идет, и рано темнеет. Тэнгэр хуйсрах.

Сегодня, 4 ноября, идиотский, чиновничий праздник, ничему живому не соответствующий. Впрочем, дороги практически пусты, и на том спасибо. Выходной, и то ладно. Меньше выхлопа. До солнцеворота еще почти два месяца, самое тяжелое время, самое темное небо, самое короткое солнце, если оно вообще выглянет. Кобзон все поет. Какие густые у него волосы. Какое белое лицо. Комсомол отметил девяностолетие. В магазине «Седьмой континент» кончился сахар. Как же пить чай? Зачем же снимать с антресоли самовар? Ведь она давно умерла. Мы – монголы. Погода портится.

Портится погода.

Синяк

Говорят, государь болен.
Мы думаем – это правда:
С деревьев падают листья,
Куда-то подевались птицы.
Говорят, государю худо,
И тому есть верные приметы:
Все примолкли, говорят тихо,
Если и крикнут, то дома.
Женщины смотрят с тревогой:
На золоте выступили пятна,
Хрустали в серьгах тускнеют,
Будто бы их никто не носит.
А недавно солнце затмилось
Черною, червивой луною.
Смотришь с силой, а видишь слабо,
Словно на глазах – бельма.
А намедни с государева подворья
Выбежала черная собака,
На переднюю ногу припадала
И на задние припадала тоже.
А хвост у собаки не собачий,
А будто колбасок связка.
Приглядишься – а это змеи.
Отродясь мы такого не видали.
Да и морда, говорят люди,
Не звериная харя, а птичья.
Что с того, что шерстью покрыта!
Разве у собаки клюв бывает?
А видать, собаку ту били:
Плачет, как малый ребенок,
Головой качает, точно баба,
Пачкает дорогу слюнями.
Через мост собака побежала,
Туда, где богатые усадьбы,
Где большие засовы на воротах,
Под забор метнулась – и нету.
Тут же толкователи вышли
Толковать по звездам и книгам,
К чему, дескать, слюни да слезы,
А то будто мы сами не знаем.
Будто мы и сами слюни
На чужое добро не пускали,
Будто бы не плакали горько,
Ежели случалось разоренье.
А скажите нам, волхвы, чародеи,
Устоят ли три черепахи?
Не рухнет ли свод хрустальный,
Золотые не ссыплются ли звезды?
А то, вишь, государь болеет —
Ни рукой не шевельнет, ни ногою,
Ему в уши кричат – он не слышит,
За плечо трясут – он не внемлет.
Закатились под чело очи,
На устах блуждает улыбка,
Бормочет государь беспрестанно,
Что бормочет – и сам он не знает.
А пашни заносит снегом,
А монету никто не чеканит,
А замки на темницах все крепче,
А звери уже на пороге.

Читай, читай!

Так вот где таилась погибель моя!
Мне смертию кость угрожала!
Из мертвой главы гробовая змия,
Шипя, между тем выползала;
Как черная лента, вкруг ног обвилась,
И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

Обычай хоронить коня вместе с его владельцем уходит корнями в индоевропейскую древность. Собственно, и сегодня братки заказывают для своих надгробных памятников полноразмерные мерседесы, а некоторых, пишут, хоронят прямо вместе с любимым транспортом и, ясное дело, мобилой. Понятно, сначала помирал хозяин, и тогда убивали коня, чтобы похоронить их вместе – с любимыми не расставайтесь.

Но бывает – и очень часто, по понятным причинам, – что первым умирает конь. Непорядок. Но что делать! придет черед и князя. Их связь мыслится неразрывной. Ведь что такое князь без коня? – все равно что конь без князя. Только оседлав благородное животное, только слившись с ним, князь обретает власть: он выделяется из толпы, он возвышается над толпой, он управляет, он несется вперед, куда еще не скоро добредет безликая масса в лапоточках.

В этом контексте совершенно очевидно, что «гробовая змия» есть могильный червь, поэтически разросшийся до размеров мифологического чудовища, отнимающего жизнь у правителя. Змея напоминает о смерти, змея символизирует смерть, змея объединяет князя с конем, перевязав этот властный пакет крепкой пестрой лентой. Князь, конь и змея – единая трехчастная конструкция, это и святой Георгий со змием, это и Петр Великий работы Фальконе, он же Медный Всадник: вперед, вперед рвется царь, поднявший коня (Россию) на дыбы, прочь из отсталой старины, в Европу! – но змея, запутавшаяся в ногах коня, тормозит и душит все прекрасные порывы и поливает ядом все прогрессивные мечтания. Хрен тебе, а не Европа.

Власть сакральна, но не потому, что, как учит нас Никита Сергеич Михалков, всякая власть от Бога. (То есть она, безусловно, от Бога, но не от того, с которым Никита Сергеич на короткой ноге.) Власть сакральна, и поэтому она получает знамения, знаки и прочие инсигнии, которые она должна расшифровывать, трепеща и предчувствуя. Если явилась комета, то это царю, а не Сидору Кузьмичу угроза. Если случилось лунное затмение, то поколеблется как минимум одна из ветвей власти – к примеру, законодательная. Большому начальнику – большое знамение, малому – малое.

Но общее разложение общества привело к тому, что власть разучилась читать эти знаки; я огорчена такой невнимательностью.

Так, Господь Вседержитель, весь в синих молниях и косматых кометах, явил тверскому губернатору Зеленину знамение: нормальную гробовую змею, для удобства представленную в виде дождевого червя в кремлевском салате. Змея небольшая? – да, но и Тверь, знаете, не Красноярский край, по сеньке и шапка; редуцированная змея показалась губернатору и предрекла скорую гибель: скоро он выпустит поводья из рук и утратит бразды правления. Вместо того чтобы прочесть свою судьбу в объедках зелени (уж куда ясней? адресное знамение-то!), губернатор сфотографировал мифологического вестника и поглумился над ним: выставил в твиттере на всеобщее обозрение. Погнался за инновационным трендом. Из президентской администрации раздался рокот: «слабоумный». Они знают; у них знамения небось по два раза на дню, граффити зловещие и всякое такое. Кремлевская техничка уже запарилась стирать ежедневный «мене, текел, фарес» мокрой тряпкой.