Избранное - Григорьев Николай Федорович. Страница 1

Николай Федорович Григорьев. Избранное

ПОВЕСТИ

РАССКАЗЫ

Ленинград

Детская литература

1986

Рисунки и оформление

Н. ЛЯМИНА

ИЛЬЯ НИКОЛАЕВИЧ

Повесть

Окончивший Казанский университет Ульянов Илья Николаевич не был

допущен к преподаванию физики в средних учебных заведениях. Кандидат

физико-математических наук - и вдруг такой пассаж... Ошеломленный

молодой человек - ему не исполнилось еще и 24-х - не сразу понял, что

экзамен на учителя не выдержан и что ему предлагают выйти.

Спохватившись, он покраснел мучительно, словно огонь опалил лицо, и на

цыпочках, стыдясь самого себя, поспешил из паркетного зала, где за

зеленым сукном заседал испытательный при университете комитет.

Каждый, кто, окончив университет, изъявлял намерение посвятить

себя педагогической деятельности, приглашается в этот комитет, где был

обязан перед лицом профессоров, но как бы в классе школьникам,

преподать так называемый пробный урок по избранной специальности. В

результате комитет устанавливал, способен ли искатель быть учителем (с

точки зрения правительственных указаний, разумеется).

Провалился!.. В жизни не случалось с ним такого!.. Будто дикий

зазубренный камень, процарапав мозг, скатилось на язык это

отвратительное слово: "Провалился".

- Физика... - твердил, едва сдерживая слезы, молодой человек. -

Физика, предмет любимый, какой же я свинья перед тобой!..

Но пора было и к выходу. И тут новый приступ возмущения - только

уже не собой, а комитетом - охватил его.

- Это же двуличие - так поступать! - кипел он, обращаясь к

холодным сводам. - Ведь я тот же, и комитет тот же, а по математике

допускают, по физике - нет?..

Медленно, в тягостном раздумье спускался Ульянов по чугунным

ступеням, и последняя из них от его шага прогудела, послышалось ему,

особенно угрюмо.

Потом он сидел на скамейке в садике. Скамья была в снегу, но он

лишь машинально, кое-как очистил место и сел в снег. Лениво забрезжила

мысль: "А не удовольствоваться ли преподаванием математики?.. Спокойно

поеду в Пензу, где открылась вакансия в Дворянском институте. Стоит ли

из-за физики с протестом ломиться в комитет?.. Это значит опять

проедаться здесь, в Казани, - когда-то протест уважат! А может ведь

случиться - не уважат вовсе..."

И заколебался Илья Николаевич - усталость от напряженных занятий

и нервной встряски брала свое. Подумалось: "А в Пензе, сказывают,

тишина да благодать..." Мысленно он пытался уже распрощаться с

физикой, но не смог: "Любимица моя, да что же это я делаю... Предать

тебя? Нет!" - И как обрубил малодушные соображения: "Нет и нет!"

Решил оставаться в Казани, добиваться своего. Он не мыслил себя

учителем иначе, как прочно стоящим на обеих ногах: математика плюс

физика.

Жизнь впроголодь уже не страшила его - была бы цель достигнута!

Он вновь и вновь подвергал полному анализу свой пробный урок по

физике и приходил к выводу: "Поступили несправедливо. Больше того -

жестоко!.." Вспомнилось, чего и не хотелось вспоминать... Некий

вельможа экзамен по физике превратил в балаган.

А было так. Ульянов уже заканчивал отвечать пробный урок и был в

том приподнятом настроении удовлетворения собой, когда чувствуешь -

дело сладилось: двухмесячный напряженный труд подготовки как бы сам

сказал все за себя строгим экзаменаторам. И профессора из-за зеленого

сукна уже одобрительно кивали ему, поглядывая на чернильницы, чтобы

обмакнуть перья. В высокой оценке пробного своего урока Ульянов не

сомневался...

И вдруг будто холодным сквозняком пахнуло в зале. Лица

экзаменаторов вытянулись, кое-кто из них поморщился, и Ульянов

обнаружил, что никто на него уже не смотрит. Взгляды всех устремились

поверх его головы, туда, где вход в зал. Затем профессора один за

другим - кто ловко и быстро, кто медленно, как бы нехотя - поднялись

со своих мест. Ульянов стоял, не смея обернуться: было ясно -

появилось какое-то значительное лицо. Делами университета, он слышал,

занимается ревизор из Петербурга, сенатор.

Ульянов терпеливо ждал, что его наконец отпустят. Тем временем

мимо прошагал пожилой господин в мундире. Вся грудь расшита золотом.

Штаны белые, но и на них золотые дорожки. Илья Николаевич с

любопытством глянул на невиданное по блеску одеяние. Он уже догадался,

что это тот самый сенатор, о котором столько тревожных разговоров:

однако ничего похожего на страх перед ревизором не испытал. Напротив,

ему понравилась благовоспитанность вельможи: поздоровался он с

профессорами, сделал уважительный поклон и пригласил всех сесть. Рядом

с председателем комитета образовалось свободное место, на которое был

приглашен и сам сенатор.

Тот пошептался с председателем, видно интересуясь, что происходит

в зале, потом кивнул и посмотрел на Ульянова. Илья Николаевич стоял

выпрямившись, а под взглядом ревизора вытянулся еще больше, вскинул

голову и чуть-чуть улыбнулся, показывая этим, что он ждет вопроса и

рад будет отвечать. И не о себе сейчас он подумал: он жаждал в меру

своих скромных сил защитить репутацию родного университета, которую,

как видно, столичный ревизор взял под сомнение. Ульянов почувствовал,

что в нем возгорается душевный подъем, вдохновение, что ответ его на

любой вопрос экзаменационной программы будет блестящим, и только

одного опасался: как бы сенатор не раздумал его спрашивать.

И вопросы последовали. Ульянов отвечал легко и свободно, однако

ревизор не проявил одобрения. Напротив, с желчной гримасой приставил

ладонь к уху и выкрикнул:

- Не слышу! Ведь вы в классе. Зычно надо говорить перед

учениками, зычно!

У Ульянова был приятный голос, еще в Астрахани он пел в

гимназическом хоре, случалось, с одобрения регента, и мелодию вел, но

зычностью, какая ценна для капрала, не обладал. Все же попытался

напрячь голос - и закашлялся.

Сенатор развел руками, выпил воды из графина, вместо того чтобы

протянуть стакан покрасневшему от кашля молодому человеку, и приказал:

- Отойдите от стола.

Ульянов попятился.

- Еще, еще... Есть у вас глазомер, чтобы представить помещение

класса?

Ульянов сделал еще несколько шагов назад.

- Хорошо, - язвительно заметил сенатор, - скуповато отмеряли, но

допустим, что это гимназический класс. Вы на учительской кафедре.

Объясняете ученикам предмет физики... А здесь, где мы сидим, допустим,

последняя парта... Попрошу!

Ульянов крепился, стараясь выдержать издевательства вельможи, но

голос, и без того слабый из-за неразвитой груди, окончательно перестал

звучать. И сделалась особенно заметной картавость: Илья Николаевич не

выговаривал "р", этот звук пропадал.

Новая придирка со стороны сенатора: мол, дефект речи учителя

может передаваться и ученикам. Сказал он это уже не претенденту, а

решавшему его судьбу комитету.

- Между прочим, перед комитетом следовало бы явиться не в... -

Сенатор, господин благовоспитанный, не сказал прямо: "не в

студенческих обносках", а ограничился осуждающим взглядом. И добавил:

- Учитель без сюртука - не учитель!

Стыд, негодование и омерзительное состояние беспомощности перед