Избранное - Григорьев Николай Федорович. Страница 103

- Да что ты, ослеп? - взревел я.

Но тут я и сам потерял из виду далекие огоньки выстрелов. Все

застлало дымом.

Стоять больше на месте было невозможно... Пришлось скомандовать

задний ход.

- Позор, бойцы! Не можем справиться с негодяем Богушем!

Дожидались позиции... Все летит к черту!

Я в бешенстве обернулся к Малюге:

- Горе-наводчик!

Поезд, содрогаясь от близких взрывов, пошел назад.

- Эй, быстрее вытягивай вагоны из огня... Да ну, живее!

Никифор надсаживался у телефона, подгоняя машиниста.

Вдруг ко мне подлетел матрос.

- Командир! - гаркнул он во всю силу своих легких. И тут же сгреб

меня и пробормотал едва слышно: - Некуда уходить. Путь разбит...

"Отрезаны!" - мелькнуло в сознании.

Матрос держал меня за плечо.

- Что делать будем? - прошептал он.

Тут раздался такой силы взрыв, что я не устоял на ногах и

повалился на ящики. В ту же секунду, деревянные балки крыши, как

ребра, раздались в стороны и блиндаж наполнился едким дымом.

- Горим! - услышал я в дыму крики. - Брезент... На снарядах!

Я вскочил и как сумасшедший бросился на голоса.

Бойцы топтали брезент, стараясь сбить фуражками языки пламени.

- Воду сюда! Протягивай шланг! - закричал я. - Никифор, живо!

Никифор подскочил со шлангом, открыл воду, поливая брезент. И

вдруг покачнулся, выронил шланг и упал, как сноп.

- Что ты, Никифор! - Я бросился его поднимать.

На помощь подбежал матрос. Он, торопливо пошарив в карманах,

выхватил бинт.

И чистый бинт, разматываясь, покатился у него из рук на пол...

- В сердце, - коротко сказал матрос, - легко помер. Кончился наш

запевала.

Он снял с мертвеца фуражку - открыл ему побелевший лоб и,

подхватив тело на руки, зашагал в глубь вагона.

Кто-то подхватил шланг и потушил брезент, но я уже не смотрел

туда.

Весь вагон трещал и гудел под ударами снарядов. В несмолкаемом

грохоте уже не различить было выстрелов гаубицы.

- Аааа... черт! Да попадешь ли ты наконец!

Я бросился к артиллеристу - и с разбегу уткнулся в прицел, да так

и отскочил: "Где же наводчик?"

Старик, закрывшись руками и раскачиваясь из стороны в сторону,

сидел на лафете.

- Ранен?

Я отдернул от его лица одну руку, другую...

Малюга зашевелил побелевшими губами:

- Испортилась окаянная гаубица...

- Что? Гаубица? - прошептал я, отступая.

Грохот нового взрыва не дал ему договорить.

Вагон тяжело качнулся на сторону, боковая стена треснула и

вдавилась внутрь. Меня по колени засыпало песком. Я выкарабкался и

побежал к орудию:

- Сюда, бойцы! Будем отбиваться до последнего... Живыми не

дадимся!

Сгоряча я ухватился за правило и тут же отдернул руки: "Да ведь

орудие испорчено..." Но бойцы уже теснили и толкали меня, вставая по

местам. Племянник подхватил с полу снаряд, поднял его и пропихнул

кулаком в ствол. Батареец заложил заряд.

Замковый защелкнул затвор.

"Это как же так?.. - Я не верил своим глазам. - Орудие ведь

действует!"

- Малюга! - закричал я, стаскивая старика с лафета. - Что же ты!

Орудие исправно!

- Прицел... - Малюга безнадежно махнул рукой, - скособочило...

- Прицел? Прицел, говоришь? Только и всего?.. Наводи!

Старик зашаркал на свое место. Безвольными, одеревеневшими

пальцами он подкрутил винты.

- Огонь! - скомандовал я.

Дали выстрел. Снаряд ушел колесом в сторону!

И тут я в первый раз увидел, что творится вокруг нас. Щита на

орудии не было; я стоял как в открытых воротах. Выглянул из вагона

вперед - и содрогнулся... На сотни саженей в стороны - как не было

зеленой степи, пузырилась и в страшном грохоте взрывавшихся снарядов

разлеталась в пыль... Я понял, что и вправо и влево, за стенами

вагона, и позади нашего поезда все превратилось в пустыню. Каким-то

чудом среди этого пожарища мы еще целы! Путь сзади разрушен -

двинуться некуда. И предатель белогвардеец Богуш теперь расстреливает

нас, как у стенки...

Я стоял перед орудием... Жалкая, бесполезная, никому не нужная

груда металла!

Я сделал шаг в сторону - сам не знаю зачем.

Бойцы тоже переступили - они все жались ко мне.

"Неужели кончено все?"

Волны черного и рыжего дыма все больше застилали наш поезд. Перед

вагоном блеснуло пламя. "Вот он, снаряд... Нет, не долетел..."

Опять полыхнуло огнем в дыму. Гудя, разлетелись стальные осколки:

и второй мимо... третий. Этот кувырнулся совсем в стороне.

Снаряды вокруг нас падали вразброд.

- Ребята! Обожди! - вдруг закричал матрос, срываясь с места, и на

секунду замер с поднятой рукой.

- Ребята, да ведь нас дымом затянуло! Глядите все! Ведь он наугад

снаряды втыкает!.. Не попасть ему, собаке, в нас.

Бойцы с минуту, словно не понимая, что он говорит, удивленно

глядели на матроса.

- Дыму, ребята, давай дыму больше! - кричал матрос.

- Правильно! - скомандовал я. - Жги что попало!

Тут бойцы горохом рассыпались по вагону и стали выбрасывать

наружу обломки досок и бревен, соломенные тюфяки, одеяла, тряпки.

А Федорчук все кричал и тоже метался по вагону:

- И бушлат подойдет, и форменка!.. Носовой платок - туда же!

Я подкинул ногой в кучу одежды свою шинель. А сам за рупор - и к

борту.

- Машинист! - закричал я в рупор. - Машинист!

Но грохот взрывов гасил мой голос.

Наконец на паровозе меня услышали. Шевельнулся железный лист,

подвешенный над входом в будку, и в щель просунулась голова машиниста.

Я замахал ему руками:

- Сифонь!.. Задувай вовсю, Федя, дыму давай, дыму!

Не прошло и минуты, как из трубы паровоза густо повалил дым,

застилая над нами небо серой тучей.

А по обеим сторонам вагона жарко запылали костры из шинелей и

брезентов, посыпанных орудийным порохом.

Вслед за артиллеристами, смекнув, в чем дело, разожгли у себя

костры и пулеметчики.

- Вот, брат, и дымовая завеса! Живем еще!.. - говорил Федорчук,

чихая от едкого дыма и зажимая себе нос бескозыркой.

Он прохаживался по вагону и, протирая покрасневшие глаза,

посматривал, чего бы еще бросить в костер.

А Богуш на бронепоезде, должно быть, уже совсем потерял нас из

виду. Снаряды его грохали где-то в дыму, не причиняя нам вреда.

Воспользовавшись передышкой, я бросился налаживать орудие. Ох как

мне захотелось теперь самому заложить снаряд и дернуть за шнур!..

Но прицел, проклятый прицел...

У орудия стоял Малюга и о чем-то мрачно раздумывал. Сквозь дым он

показался мне тенью.

Увидев меня, старик сразу, словно он только этого и ожидал,

уступил мне место и пошел прочь.

Я спешил разобраться в испорченном прицеле.

Снаряды вокруг нас падали все реже и реже. Казалось, бой затихал.

Но это только казалось.

Густой дым, окутавший нас во время канонады, начал рассеиваться,

а наши костры догорали. Выдохся и Федор Федорович со своим сифоном...

Мы стояли под жерлами четырех наведенных на нас пушек, способных

посылать сорок восемь снарядов в минуту. И Богуш выжидал только

подходящего момента, чтобы снова обрушиться на нас всей силой своего

артиллерийского огня.

Но пока завеса дыма все-таки укрывала "Гандзю" от противника, и я

копался в прицеле.

Винты, стекла, рычажки... Черт, сколько же их! "Дистанционный

барабан - главная часть прицельного устройства", - вдруг припомнилась

мне дословно одна из моих записей. Не доверяя памяти, я выхватил

свободной рукой тетрадь из сумки.

Но не успел я отыскать нужную страницу, как весь вагон