Избранное - Григорьев Николай Федорович. Страница 104
содрогнулся от накрывшего нас залпа. Тетрадка выпала у меня из рук...
Впереди в просветах поредевшего дыма, засверкали огоньки.
Богуш возобновил бой.
Решающие минуты...
Я ухватился за прицел. Где барабан? Вот он, так, на месте...
Стебель на месте... Защелка на месте...
Вихри дыма и горячие сквозняки от разрывов обдавали меня. Я
отводил голову, чтобы не глядеть на происходящее, и все-таки видел
перед собой, в дыму и пламени, нашу контрольную площадку, всю словно
обглоданную, уже без углов и почти без помоста, голую, как скелет...
Стебель, защелка на месте!
Я нахлобучил фуражку на самые глаза и приник к мелким винтикам и
стеклам.
Кто-то, охнув, грузно повалился за моей спиной. Кто-то стонал в
вагоне - должно быть, тяжелораненый... Но я не оборачивался...
- Защелка на месте! Отводка на месте! - выкрикивал я сам себе,
вцепившись в прицел всеми пальцами.
Отводка... Уровень продольный... Поперечный уровень тоже на
мес... Нет! Поперечный не на месте!.. Проклятый уровень, где твой
пузырек! Где... твой... пу-зы-рек?!
Разжав пальцы, я отдернул руку от прицела.
- Малюга, Федорчук, сюда!
Я сгреб обоих за плечи и толкнул к орудию.
- Видите? Где пузырек, а? В стороне! Ушел в сторону!
Малюга так и оцепенел, взглянув на едва приметную трубочку с
жидкостью.
Я изо всей силы встряхнул его:
- Видишь ты или ослеп?
- Вижу! - взревел Малюга, вырвавшись от меня. - Вижу! Старый я
дурень! Прицел справный! Это... Да это сама орудия косо стоит!
- Ну да... Ну да... - забормотал Федорчук, озираясь. - У всего
вагона крен. На правый борт... Сдала правая рессора...
Не теряя времени, Федорчук схватил топор и начал забивать под
осевшее колесо орудия клинья-колобашки...
- Богуш!.. - вдруг закричали бойцы. - Сюда идет!
Я быстро вскинул бинокль. "Да, приближается... Кончать нас
идет..."
- Стой, собака, стой! Гаубица еще стреляет!
Я прыгнул к орудию. Глянул на уровень:
- Есть, пузырек уже на месте!
Дрожащими пальцами я подкручивал винты, стараясь поймать
бронепоезд в центр пересечения нитей на стеклышке. Я чувствовал теплые
ладони Малюги, помогавшего мне навести орудие. Но дым разрывов то и
дело заслонял от меня приближавшийся бронепоезд.
Богуш бил на ходу из всех четырех орудий.
Я делал наводку по его головной башне.
- Трубу снесло на паровозе! - вдруг крикнул кто-то сзади меня, и
в ту же минуту этот голос слился с другим:
- Башню разворотило у пулеметчиков!
У меня дрогнули руки, прицел сбился, и все заплясало перед
глазами...
Собрав все силы, я снова подступил к орудию.
Нет, чувствую, сдаю... Не поймать мне Богуша в крестик нитей...
Я ухватился за колесо орудия, боясь упасть.
- Товарищи! - закричал я. - Помогайте! Песню!
- Песню! - эхом откликнулись бойцы в вагоне.
И затянули нестройно:
Славное море - священный Байкал...
Но в ту же минуту сквозь неуверенные голоса прорвался сипловатый,
но твердый голос матроса и повел за собой хор:
Славное море - священный Байкал
Славный корабль., броневая...
Вот он, в крестике!
Я дернул за шнур. Выстрел. Пламя. Грохот...
И вдруг - полная тишина. Оборвалась пронзительная, терзающая нота
боя.
Эхо песни покатилось через поля и замерло где-то в лесу...
Бойцы с минуту глядели друг на друга, ошеломленные наступившей
тишиной, не соображая, что произошло.
И вдруг в погоревшей, разбитой снарядами траве, где-то совсем
близко, щелкнул кузнечик. Щелкнул - и пустил трель. Эту трель
подхватил другой, третий, и через минуту шумно, весело, на разные лады
застрекотала вся степь.
Бойцы, словно вдруг пробудившись, толпой бросились к орудию,
спеша заглянуть в чудесное стеклышко.
- Ура-а!.. Победа!
Тут одним прыжком подскочил ко мне Малюга и облапил меня, едва не
задушив своей пышной бородой.
Я, как мог, вырывался.
- Нет, не пущу! - гудел старик. У него были слезы на глазах. -
Обманывал меня, старого, обманывал, и совести нет... Ты - артиллерист,
командир доскональный. Наш красный офицер!
- Да разве?.. Что ты!.. - Грудь у меня стеснило от радостного
сознания: "Вот и сдал экзамен на красного офицера... Как просто это
получилось: сами солдаты приняли экзамен".
Малюга отступил на шаг и посмотрел на меня с укоризной:
- Не обижай старого человека, командир, признавайся, что ты из
артиллеристов! Да этакой стрельбой мы их всех, злыдней, порушим!
- Ясно, порушим, - сказал я, оправляя на себе гимнастерку. Внутри
меня играла каждая струнка. - На то идем! - И я крепко пожал старику
руку.
- Ну, кажись, теперь поладили... - сказал Федорчук, шумно
вздохнув.
Матрос стоял с рупором наготове и давно уже ждал от меня
приказания.
- Тяжел старик, а все ж таки заправил ты ему мозги под фуражку...
Вперед, что ли?
Матрос закричал в рупор:
- Эй, на паровозе! Вперед, беструбная команда!
x x x
Со скрипом, тяжело переваливаясь с борта на борт и усыпая путь
вывороченными из гнезд болтами, гайками, обломками досок и бревен,
наша "Гандзя" двинулась к башенному бронепоезду.
Мы приближались осторожно, с заряженным и наведенным орудием:
подлый и коварный враг был опасен и в своей агонии.
Подъехали. Мои артиллеристы, железнодорожники и пулеметчики враз,
по команде, выпрыгнули с винтовками из вагонов, оцепили умолкнувший
бронепоезд и начали медленно сжимать его в кольцо.
Взглянув на поезд, такой еще грозный в недавнем бою, я невольно
остановился: груда обломков - это было все, что осталось от стального
страшилища!
Наш тяжелый снаряд, как оказалось, угодил в головной двухбашенный
вагон поезда. От броневой крыши до самого основания вагона зияла
огромная пробоина, расчленившая вагон надвое. Стальные листы корпуса,
усеянные заклепками, от взрыва разъехались по швам и висели рваными
лоскутьями.
Через пробоину и распоротые швы я увидел внутри вагона трупы.
Я пошел по цепи своих бойцов, чтобы осмотреть весь поезд. Вот
заграничный паровоз, грузный и неуклюжий в своей броне, как черепаха.
Паровоз стоял, уткнувшись между рельсов; передние колеса зарылись в
землю по самые цилиндры. Видно, своротило его на ходу. Тендер паровоза
был смят в гармошку, на тендере лежал, придавив его всей своей
тяжестью, задний броневой вагон...
Башен на вагонах не было. Похожие теперь на огромные скорлупы,
они валялись в траве. На местах башен торчали только пушки. Пушки
сорвались со своих тумб, - должно быть, от удара при крушении поезда.
На нас в упор глядели из бойниц вагонов пулеметы...
Я придержал своих бойцов, которые в нетерпении напирали со всех
сторон на врага.
- Петлюровские бандюги, сдавайся! - крикнул я, выступая вперед с
наганом.
Молчание...
- Есть живые? Выходи! - крикнул я, выждав с минуту.
В вагонах послышался шорох, приглушенные голоса. Потом откуда-то
из-под обломков начали поодиночке выползать бледные, трясущиеся люди в
коричневых английских френчах. Они махали нам белыми тряпками,
останавливаясь на каждом шагу и бормоча:
- Неволей служим. Не убивайте. Забрали нас, не спрашивали...
- Солдаты, что ли? - крикнул, теряя терпение, Федорчук. - Выходи
без канители. Стройся все!
Пленные приободрились и подбежали к Федорчуку.
- Оружие, документы есть? - говорил он, ощупывая каждого. -
Опоражнивай карманы!