Избранное - Григорьев Николай Федорович. Страница 77

паршивец! Значит, я мимо взял с пятидесяти пяти делений. Эх, надо бы

взять пятьдесят восемь или шестьдесят. Как раз оказалось бы впору!

- Товарищ командир! - крикнул красноармеец у телефона. - Не могу

ваше приказание передать. - Он кинул трубку на аппарат и вскочил на

ноги. - Связь перебита. Надо бежать чинить!

Телефонист словно разбудил меня своим голосом. Я сразу понял:

нельзя медлить ни минуты, надо снимать бронепоезд с позиции!

- Отведите бронепоезд! - крикнул я. - Беги, передай машинисту:

убраться на полверсты назад!

Красноармеец пустился во весь дух исполнять мое приказание, а я

стал слезать с дерева.

На прощание я в последний раз посмотрел в ту сторону, откуда

летели на нас снаряды. Там что-то переменилось... Но в чем перемена?

А, вот оно что! Серый поезд двинулся вперед. Виднее его стало.

Какой-то куцый поезд - всего три-четыре вагона... Что это - товарный,

воинский?

А поезд на станции словно подмигнул мне в ответ, блеснул на

солнце окном. И еще раз блеснул, и еще. Будто дразнит!

Я смотрел в бинокль не отрываясь.

Опять блеснуло... Да нет, это не окно... Это с поезда стреляют:

блеснет - и грохнет, блеснет - и грохнет... Бронепоезд! Вот, значит,

какие серые вагончики выкатили на линию. Должно быть, из-за границы

пригнали. Так, так... Ну что ж, встретимся на рельсах, познакомимся...

Я стал рассматривать бронепоезд. Смотрю, смотрю, ничего не хочу

пропустить. Вон - башенки... с пушками, а другие поменьше - те,

конечно, с пулеметами. И весь поезд обтянут броней по самые колеса и

еще того ниже. Точно в юбках вагоны. Эх, вот нам бы такой броневичок!

Вздохнул я даже...

Перед самым поездом на путях копошились какие-то люди. Я

догадался, что чинят путь. Ага, это после наших снарядов. Ну

поработай, поработай, это тебе только задаток для первого знакомства!

Я соскочил с дерева и поискал в траве свою фуражку. "Вот она! Ух

ты, какая дыра в ней! Удивительно, как это меня не царапнуло!"

Отключив от провода телефонный аппарат и подхватив его, я пошел

разыскивать своих.

x x x

Только успел я отойти от деревьев и повернуть в тыл, как

навстречу мне показалась наша пехота. Бойцы, побрякивая котелками и

снаряжением, пробирались между холмами. У каждого на фуражке алела

ленточка. Были красные ленточки и на груди, а у иных и на винтовках.

В первую минуту я заметил только небольшую группу красноармейцев,

не больше отделения. Но, пройдя несколько шагов, увидел в стороне от

первой новую группу бойцов, потом еще группу, еще. Что ни холм, то

кучка красноармейцев в траве.

И по эту и по ту сторону железной дороги не спеша двигались по

направлению к Проскурову батальоны нашей пехоты.

- Здорово, товарищи, - сказал я, поравнявшись с отделением

красноармейцев.

- Здоров, здоров, - ответили бойцы и, быстро оглядев меня всего,

кивнули на мой бинокль и телефонный аппарат под мышкой: - Из

артиллеристов? Ну как там буржуяки - поднес им к завтраку горячего

кофею?

Я заломил свою простреленную фуражку набекрень.

- А ничего, - говорю, - малость угостили их.

И, разминувшись с пехотинцами, я пошел своей дорогой.

"Повозятся теперь буржуяки с починкой пути, хоть недаром мы

постреляли. Полдня-то уж прокопаются". Но сейчас же я подумал: "А что,

если на станции совсем пустяковое разрушение?.. А у них ведь

бронепоезд!" Я так и замер на месте. "Если только бронепоезд покатит

вперед - пропал наш вагон с гаубицей, все пропало. Ведь наши там

ничего еще не знают о бронепоезде, не ждут нападения!"

И я кинулся бежать напрямик через холмы, не обращая внимания на

шрапнели, которые все еще высвистывали в воздухе. Только пробежав

шагов триста, я присел, чтобы немного отдышаться (аппарат был тяжелый,

точно колода, и мешал бежать).

"Ну чего прежде времени тревожиться? - твердил я про себя. -

Снаряды у нас основательные, по два с половиной пуда весом, одной

только взрывчатой начинки по крайней мере полпуда. Ведь это все равно

что большой фугас! А я таких фугасов две штуки им вкатил на станцию...

Часа три-четыре наверняка провозятся там с ремонтом, это уж самое

малое!"

Но как бы то ни было, я спешил вовсю. Ведь неизвестно даже, что

стало с моим бронепоездом после этой дьявольской бомбардировки. Сможем

ли мы хотя бы и через три-четыре часа принять бой, если налетит

бронепоезд?

Наконец я добрался до железной дороги.

Нельзя было даже узнать места, где только что стоял наш поезд.

Телеграфные столбы торчали вкривь и вкось, верхушки их были расколоты

снарядами в щепы. Два или три столба, подкошенные снарядами, лежали

поперек пути. Шпалы, рельсы - все было заброшено землей.

Вот оно - поле боя... А ребята мои молодцы, геройски держались!

Я спустился немного по откосу и посмотрел вдоль пути в ту

сторону, куда ушел наш поезд. Но ничего не увидел за поворотом дороги.

А снаряды все еще летели и летели от Проскурова. Ясно было, что

петлюровцы не теряют из виду наш поезд, сыплют ему вдогонку снаряд за

снарядом через холмы.

Но как же это они его все время держат на прицеле?

Я вбежал на высокий холм и все понял.

Вдали я увидел наш поезд. Вернее сказать, не поезд, а целую косу

серого дыма, поднимающегося из трубы паровоза. И над самым дымом, как

белые хлопья в воздухе, - шрапнельные разрывы.

Да что он, машинист, с ума спятил, что ли? Зачем столько дыма

распустил! Ведь как раз по этому дыму и бьют вражеские артиллеристы!..

Вот разиня - катит, словно с классными вагонами из Малого Ярославца в

Москву.

И вдруг паровоз перестал дымить.

Наконец-то! Догадался машинист, что он на позиции.

Почти сразу же вслед за этим и стрельба утихла.

Тут только я увидел, как далеко до поезда. Вместо того чтобы

отойти на полверсты, он вон куда махнул - в пору в бинокль его

разглядывать!

Я передохнул и побежал к поезду напрямик.

Ноги подкашивались у меня, когда я влез наконец к своим. Рубаха

на мне вся взмокла, по спине, по груди текло, волосы прямо выжимать

пришлось. Ведь версты три или четыре отмахал я через холмы - то вверх,

то вниз, да еще с аппаратом под мышкой.

В вагоне не было ни души. Только двое пулеметчиков стояли

часовыми на пути по обе стороны вагона.

Я сел на железный пол и прислонился к борту. Потом, отдышавшись,

начал стягивать с себя мокрую рубаху. В эту минуту в вагон по лесенке

поднялся матрос. На нем был бушлат внакидку и бескозырка на затылке.

Он остановился передо мной, отшвырнул ногой какую-то тряпицу и быстро

заговорил:

- Этого самоварщика за борт надо, списать долой! Чего сифонил,

почему поддувало не прикрыл? Что, так не доехали бы?

Матрос плюнул в сторону, помолчал.

- Это ты про машиниста, что ли? - сказал я, стянув наконец с себя

прилипшую к телу рубаху.

- Какой он машинист? Швабра! Списать такого...

- Товарищ Федорчук, без крику! - остановил я матроса. - Машинист

да машинист... А ты где был, а все остальные? Или не ваше дело

последить, как поезд идет?

Матрос поморщился и отвернулся.

- Да послушай меня, командир, - сказал он с досадой. - Этот

самоварщик, еще когда на позиции стояли, открыл поддувало. А с

поддувалом и свой рот разявил... Ну а нам в бою разве до того было,

чтобы на паровозную трубу глядеть? Видел бы ты, как месил нас белый

гад снарядами...

- Кто же все-таки догадался прикрыть дым?