Избранное - Григорьев Николай Федорович. Страница 8

оскальпировали, видимо, в чем-то тяжко провинилась?

Ответа не последовало.

Илья Николаевич, помолчав, сказал:

- Ну что ж, пока оставим это в стороне. Обратимся к предмету

школьных занятий. Вывешенного расписания уроков я не вижу... Не будете

ли вы любезны устно посвятить меня...

Госпожа фон Гольц вдруг взорвалась:

- Нет, это ужас что происходит... Ужас, ужас! - И кинула перед

инспектором на стол скомканную бумажку.

Илья Николаевич прочитал: "Кирюша, я тебя люблю. Давай вместе

ходить в школу".

- Девчонке двенадцать лет, - продолжала барынька. - Едва

каракулями, как можете убедиться, складывает слова - и уже любовь!

Становится страшно, какое в народе падение нравов... И все это после

злосчастного девятнадцатого февраля!

Из сетований помещицы Илья Николаевич наконец узнал, что

произошло в классе. Перехватив безобидную детскую записку, барынька

позволила себе грубо оскорбить девочку и мальчика, издевалась над

ними, требовала нелепых признаний и настолько поранила души детей, что

урок в самом деле едва не завершился омерзительной свалкой.

"Эту госпожу и дня нельзя терпеть в школе", - мысленно решил Илья

Николаевич, когда, звякнув шпорами, в избу вошел крупный мужчина в

охотничьей куртке и в ботфортах офицерского образца. Он был статен,

породист. И тут Илья Николаевич обнаружил, что глаза вошедшего ничего

не выражают: словно под белесыми бровями, среди белесых ресниц пришиты

оловянные пуговицы.

Госпожа фон Гольц представила мужчин друг другу. Оба ограничились

полупоклоном, не подавая руки.

Помещик тем не менее счел уместным сказать несколько слов:

- Моя жена, господин чиновник, весьма успешно занимается с

крестьянскими детьми, не правда ли? Мне эти благородные порывы,

признаться, не очень по душе, такое опрощение! Но...

Легкий взрыв скрипучего смеха - и господин фон Гольц принялся

играть стеком, подбрасывая его перед собой и выделывая довольно ловко

разные жонглерские штучки. Жонглировал, не прерывая речи:

- Никаких посторонних учителей мы в нашей школе видеть не желаем.

Но требуется формальное утверждение в должности, не правда ли?

Скажите, куда я должен обратиться: к предводителю дворянства? К

губернатору?

Илья Николаевич мог бы сказать, что учителей назначает он, как

инспектор народных училищ. Но не сказал. Что-то удержало его от

продолжения разговора с этими людьми.

С тяжелым сердцем уходил он от "владетельницы села".

x x x

Приехал в другую деревню. Здесь по документам значилась школа. А

школы нет. Илья Николаевич, смеясь, сказал словами Некрасова:

Кузьминское богатое,

А пуще того - грязное

Торговое село.

И следом:

Дом с надписью: училище,

Пустой, забитый наглухо...

Школа обнаружилась только в соседнем селе, при церкви. Сторож

снял навесной замок, толкнул дверь. Илья Николаевич оказался среди

сырых каменных стен. Сразу же у порога ларь с каким-то хламом, тут же

- лопаты, метлы. Подальше, в углу, - крест, приготовленный для

могилы... Тусклый свет из забранного решеткой окошка под потолком.

Церковная караулка... Но при чем тут школа? Однако в караулке -

классная доска, столы для занятий, при них лавки, на потолке висячая

керосиновая лампа...

Илья Николаевич долго стоял молча. Потом обернулся к сторожу,

сказал хмуро:

- Надо проветривать помещение, здесь собираются дети!

- Ась? - отозвался сторож, не сразу поняв, что от него требует

приезжий господин. Потом сказал равнодушно: - С середы не собираются.

Еще того не легче: со среды, а нынче уже пятница! Оказывается,

учительствует здесь священник. Но подошли требы, он и уехал по

приходу.

- В воскресенье к обедне воротится, - пояснил сторож. - Службу

служить.

Илья Николаевич уважал пастырский труд священнослужителей и в

требах видел акт гуманности: отпустить грехи умирающему, утешить

болящего, укрепить в вере заблудшего, как же без этого? Но требы

требами, а срывать занятия в школе непозволительно!

Волостной старшина, средних лет упитанный мужчина, как видно, был

уже оповещен о появившемся из губернии чиновнике. В присутственную

комнату вышел при регалии - с цепью на шее.

Илья Николаевич подал руку. В ответ - подобострастное выражение

лица и бережное, как к хрупкому сосуду, прикосновение к инспекторской

руке толстых коротких пальцев.

Сели.

Илья Николаевич выразил сожаление, что школа уже несколько дней

бездействует.

Глаза старшины загорелись злым огоньком.

- Да что я... Ежели отец Серафим лишку потребляет... - И он

принялся сваливать всю вину на священника.

- Я просил бы собрать школьников, - перебил его излияния

инспектор, - несколько мальчиков и девочек. Возможно это?

Старшина вскочил.

- Это мы в сей момент. Соцкой!

Отправил сотского за школьниками и сам взялся за шапку.

- А вы, господин старшина, мне не помешаете. Отнюдь. Дело у нас с

вами общее.

И Илья Николаевич кратко ознакомил собеседника с

правительственными узаконениями, направленными на улучшение школьного

дела.

Старшина сидел с покорным видом:

- Это мы тоже можем понять.

- В таком случае... простите, как ваше имя-отчество? Герасим

Матвеевич? Очень приятно. А мое - Илья Николаевич... Так вот что,

Герасим Матвеевич, надо обзаводиться нам в селе приличной школой. Я,

как инспектор, располагаю средствами, чтобы купить для школы дом.

Желательна изба-пятистенок, чтобы при школе было и жилье для учителей.

Плохого дома не возьму: помещения должны быть чистыми, светлыми,

теплыми... Что вы на это скажете? Найдется продавец? Ведь село ваше не

маленькое?

Старшина поскреб в затылке, процедил жарко:

- Тестя бы надо прошшупать, дак ведь...

Вскочил, забегал по комнате.

Вгорячах даже постороннего перестал стесняться, развивая мысль о

том, как он поживится за счет тестя: старика - за порог, а избу его,

пятистенку, на торги!

Он и на чиновника поглядывал уже без всякого уважения: мол, в

тебе и виду-то никакого, никакой солидности, и не такие из губернии

налетали, да отскакивали!

Илья Николаевич под этими взглядами только поеживался. "Сожрет, -

подтрунивал над собой, - и не будет на свете инспектора, только

фуражка останется, козловые сапоги да башлык... Заодно с тестем

сожрет. Бррр... Это же людоед. Людоед на воеводстве!"

Между тем в комнату вошли дети.

Старшина мигом за дверь. Илья Николаевич только усмехнулся ему

вслед: "Ну, теперь этому деятелю не до школьных дел! Побежал тестя

обкручивать..."

Усадив детишек на скамью, Илья Николаевич достал камертон и

ударил пальцем по его вилочке.

- До-о-о... - поддержал он голосом звучащий металл. Поднес

вилочку к уху мальчика, девочки, опять мальчика. - До-о-о, до-о-о... -

требовательно повторял он, пока, и у детишек губы не раскрылись.

Но лишь один из пятерых не сфальшивил. Илья Николаевич

одобрительно кивнул мальчику, тотчас провел его по дорожке звуков:

вверх - вниз. Мальчик одолел почти полную октаву.

Илья Николаевич записал фамилию мальчика с пометкой: "Хор. слух".

Однако на отца Серафима рассердился. Как же так, чтобы священник, у

кого вся служба из песнопений, не удосужился хотя бы слух развить у

школьников!

Илья Николаевич любил пение. Был у него и голос - небольшой, но

приятного тембра. Мария Александровна заметила, что особенно удаются