Доктор Смерть - Дьякова Виктория Борисовна. Страница 33

Они вошли в соседнее помещение. Здесь все было выкрашено в белый цвет — шкафы, стеллажи, верстаки, сейфы — и ярко освещено искусственным светом. Окна с плотно закрытыми ставнями. Во всем сразу чувствовалась аккуратность и основательность хозяина. Маренн ничего не удивило — она повидала немало лабораторий на своем веку, и эта, собственно, ничем не отличалась от прочих. Ее внимание привлекла женщина, которая находилась в комнате. Она была одета в голубой защитный костюм, волосы скрывала шапочка. На лицо, когда Маренн и Бруннер вошли, она надернула марлевую повязку, но Маренн успела заметить, что у женщины мертвенно-серый цвет лица, а глаза явно разных цветов — один темно-коричневый, другой — светлее.

— С какими же микроорганизмами вы работаете? — спросила Маренн, внимательно глядя на женщину.

— О, с самыми разными, — ответил Бруннер. — Например, тиф, оспа, водяная гангрена. Мы называем ее нома. Эта болезнь очень интересна, — он явно оживился. — Вы, верно, знаете, она поражает слизистые оболочки губ, полость рта, приводит к образованию незаживающих ран. Нома даст очень большой коэффициент летальных исходов, и по ряду причин ее можно рассматривать как самое перспективное направление в разработке будущего оружия. Однако бактерии еще требуют модификации, и мы сейчас работаем над этим. Мы хотим создать своего рода генетическое оружие, то есть такую разновидность болезни, которая поражала бы представителей одного народа и оставалась бы безвредной для другого.

— Разве это не утопия? — Маренн с сомнением покачала головой. — Может быть, вы зря тратите деньги рейхсфюрера? А заодно и занимаете его внимание?

— Ни в коем случае, — уверенно ответил Бруннер. — Подобные разработки велись в Соединенных Штатах еще до войны, я читал о них. Основываясь на всех полученных данных, у нас и за границами рейха, мы надеемся создать такую разновидность номы, которая бы развивалась у людей с темным цветом радужной оболочки глаз и не поражала бы голубоглазых.

— То есть вы хотите сказать, чтобы арийцы оставались живыми, а темноглазые славяне и прочие неарийские народы, противостоящие рейху, исчезли?

— Именно так, госпожа оберштурмбаннфюрер, — Бруннер кивнул. — Кроме того, мы изучаем генетический механизм передачи цвета глаз от родителей детям. Мы прививаем ному близнецам. И наблюдаем за тем, как протекает болезнь. Врачебная помощь зараженным не оказывается. Но если одному из близнецов удается перебороть болезнь, мы умерщвляем его инъекцией и вскрываем тело, чтобы выяснить природу индивидуальной переносимости болезни. В основном мы экспериментируем на цыганах. Но знаете, я был поражен, — вдруг рассмеялся он. — Мне сказали, что изначально у цыган были голубые глаза. Я приказал во что бы то ни стало найти мне голубоглазых цыган, и, представьте, не далее, как в феврале, мне привезли четверых. Мы умертвили этих людей, вынули глазные яблоки и отправили рейхсфюреру, чтобы он приказал исследовать их в Берлине.

— Для чего? — спросила Маренн, едва скрывая негодование.

— Чтобы выделить вещество, которое в человеческом организме отвечает за цвет радужной оболочки глаз. В дальнейшем его можно было бы использовать в качестве нейтрализатора генетической модификации гангрены, которую мы разрабатываем.

— Я смотрю, у вас действительно есть успехи, — заметила Маренн и спросила, указывая на женщину в лаборатории: — Это ваша сотрудница?

— Да, и сотрудница тоже, — ответил Бруннер уклончиво. — Но в основном — объект для исследований. Это заключенная. Из евреев. Но не без медицинских способностей. Она помогает мне в лаборатории, все убирает здесь, следит за порядком. Кроме того, я регулярно делаю ей заборы крови и ввожу специальные химические соединения. Уже могу сказать, что достигнуто полное бесплодие. У нее больше никогда не будет детей. Кроме того, как вы сами видите, фрау Ким, мы работаем и над цветом глаз, используя и эту заключенную в частности. Мы хотим добиться, чтобы в будущем у арийцев у всех поголовно были исключительно голубые глаза. Но здесь наши успехи куда как скромнее, удалось достичь лишь частичного просветления одного глаза, а мне бы хотелось, чтобы у нее один глаз был коричневым, а другой голубым.

— То есть хотите сказать, что, забирая кровь, вы намеренно лишаете женщин возможности рожать детей? — опустив голову, спросила Маренн. — И ради чего же такие старания? Чтобы человечество исчерпало себя?

— Напротив, уважаемая фрау Ким, — Бруннер улыбнулся шире, показав передние зубы, остренькие, как у молодой овчарки, — Чтобы человечество исправилось. Вы занимаетесь благороднейшим делом, возвращаете рейху самое ценное — его воинов — снова ставите их в строй. Честь и хвала, но вы даже не представляете, какие задачи приходится решать, чтобы эти самые воины, когда они одержат окончательную победу, чувствовали себя комфортно на покоренных территориях. Какие цели ставит перед нами рейхсфюрер? Это грандиозная очистка европейских земель от неполноценных народов. Нам приходится проводить массу экспериментов по разработке более или менее дешевой технологии стерилизации людей. Это требует больших сил и времени. А рейхсфюрер требует, чтобы золотой дождь пролился, чуть ли не завтра. Он хочет, чтобы мы выработали эффективные методики уничтожения репродуктивной способности целых этносов. И рейхсфюрер совершенно прав. Сколь высоки ни были бы достижения нашей науки, сколь самоотверженно вы, фрау Ким, и другие военные врачи, ни трудились над тем, чтобы как можно меньше наших солдат умирало в госпиталях, как бы ни умствовали наши стратеги, сочиняя операции с наименьшим количеством потерь, людей высшей расы всегда меньше, чем неполноценных отбросов. И эти неполноценные плодятся куда быстрее. Если их не остановить, они скоро будут залезать к нам в окна, как тараканы, которых не доморили.

Бруннер мгновение помолчал, размышляя, потом продолжил с заметным пафосом: — Врага необходимо не только победить, но и искоренить. В тех случаях, когда его не нужно убивать, следует лишить возможности воспроизводить себя. Например, по данным гестапо в плену у нас сейчас находится три миллиона большевиков. Всех их можно стерилизовать, но в то же время они будут пригодны для работы и более послушны. Это как кошки, — он усмехнулся. — Пока их не стерилизуешь, они показывают коготки, а когда с будущим размножением покончено — они становятся ласковыми и послушными. Также и люди.

— То есть что люди, что кошки, что тараканы, прошу прощения, это все одно? — заметила Маренн и снова взглянула на женщину в лаборатории. Та сделала несколько шагов, переходя от одного стола к другому, и Маренн увидела, что она хромает — одна нога короче другой. Вряд ли этот дефект был врожденным.

— Нет не совсем, вы меня неправильно поняли, — Бруннер покачал головой. — Есть люди, относящиеся к высшей расе, и им принадлежит право быть хозяевами жизни, а есть отбросы, второсортные народы, годные лишь на то, чтобы обслуживать высших.

— На ком же вы испытываете свои сомнительные достижения? На евреях? — Маренн кивнула на женщину.

— Да, — подтвердил Бруннер, — но в основном на цыганах. Для стерилизации мы используем рентгеновское излучение. У меня этим занимается доктор Шуман, для этой операции у него имеется специальный стол, я покажу вам потом. Он отделан с одной стороны свинцом, а с другой — к нему прикреплено несколько рентгеновских ламп. Шуман, знаете ли, родственник знаменитого композитора, — добавил Бруннер не без гордости. — Он замечательно играет на скрипке и скрашивает своими выступлениями наши скучные вечера в этом захолустье. Сегодня, правда, он приболел, и потому отсутствует. А так бы я представил его с большим удовольствием. Кроме того, для стерилизации мужчин мы используем экстракт тропического растения каладий. Он на длительное время вызывает некроспермию. Мы проводили натурные испытания — успех стопроцентный, очень эффективное средство. Но есть один недостаток, — Бруннер прищелкнул языком. — Растет этот каладий в Южной Америке, везти далеко, дорого, кроме того, в условиях войны даже и думать не стоит о массовых поставках, ведь средства надо много, одной подводной лодкой не обойдешься. Ну, совершенно тривиальный способ, который известен любому, — Бруннер поморщился, — это несложная хирургическая операция.