Доктор Смерть - Дьякова Виктория Борисовна. Страница 34

— Без анестезии?

— Конечно. Я уже говорил вам, фрау Ким, — Бруннер недовольно мотнул головой, — на этих ублюдков анестезии не напасешься. Что тогда достанется нашим солдатам в госпиталях? Конечно, приходится переживать некоторые неудобства, — признался он, — испытуемые кричат. Их приходится удерживать силой. Но всех, на ком эксперимент проведен успешно, мы потом отправляем в газовую камеру. Лишние рты нам не нужны, а вот документация остается. Ценная документация, смею заметить. Иногда делаем исключения для тех, кто сохраняет психическую устойчивость и может работать. Но это единицы. Большинство ломается, впадает в истерику. Но у нас не клиника Шарите, психоз не по нашей части, — он как-то двусмысленно улыбнулся. — И средства, которые нам выделяются по приказанию рейхсфюрера СС, не предназначены для того, чтобы их тратили на восстановление душевного здоровья представителей низших рас. Кроме того, все они добровольцы.

— Вот как?

— Конечно. Мы никого не принуждаем. Они все соглашаются сами, надеясь на освобождение. Но только выдержать, как я сказал, могут далеко не все.

— И сколько же таких операций вы делаете в день? — Маренн почувствовала, что ее охватывает озноб, но старалась держать себя в руках.

— Около десятка, — ответил Бруннер. — Иногда шесть-семь. Но этот метод тоже нельзя назвать эффективным. Полученные результаты никоим образом не удовлетворяют рейхсфюрера. И я его понимаю. Конечно, сама по себе операция не так уж сложна. Ей можно обучить и фельдшера. Но опыты показали, что метод чрезвычайно затратный — и по деньгам, и по времени. Ведь, делая такого рода операции в массовом масштабе, без анестезии все-таки не обойтись. Вообразите себе немецкого хирурга, который все дни напролет будет слышать истошные крики и переживать стресс. Он очень скоро окажется непригодным к делу, кроме того, наверняка свихнется и станет пациентом вашего шефа, фрау Ким, профессора де Криниса или кого-то из его коллег. А это значит — ущерб представителю высшей расы, ущерб интересам рейха, ведь его надо лечить, содержать в психиатрической больнице, и он не возвратит тех денег, которые будут затрачены на его лечение. А еще — время. Мы подсчитали, что стерилизация миллиона мужчин может потребовать нескольких лет напряженной работы нескольких врачей. Это совершенно недопустимо.

— И что, нашлось нечто получше? — холодно осведомилась Маренн. — Не сомневаюсь, вы нашли выход.

— Конечно, — Бруннер слегка развел руками. — Мы недаром едим свой хлеб. И вот вам пример, — он показал на женщину в лаборатории. — Вы познакомились сегодня с оберштурмфюрером Клаубергом? О, это светлая голова! По образованию он гинеколог. Он все придумал, как нельзя лучше. Всего-то лишь несколько уколов матки нестерильной иглой — и готово.

— Что готово? — Маренн ужаснулась. — Заражение крови?

— Да, случаи заражения бывают, — Бруннер согласился. — Но заживление очагов искусственно занесенной инфекции приводит к образованию спаек на внутренней поверхности матки, что препятствует выходу яйцеклетки в полость матки для оплодотворения. Способ очень прост в исполнении, ему можно обучить всего за одно занятие даже человека, который не имеет медицинского образования вообще. Мы доложили рейхсфюреру в письменной форме, он был очень доволен. Клауберг получил поощрение. Сейчас он проводит клинические испытания на несовершеннолетних девушках и девочках. Ну, конечно, мы берем официальное согласие их матерей.

— Это для чего? Для проформы? Вы же не собираетесь их освобождать.

— На всякий случай, — ответил Бруннер вкрадчиво. — Как-никак большевики уже на пороге Европы. Вполне вероятно, всем нам придется менять место жительства, переезжать довольно далеко, за океан. Мало ли какие документы окажутся у них в руках. А так согласие было — и все. Подопытные, которые подписывают добровольное согласие, есть в любой лаборатории, и в Штатах, и в Англии. Так что по форме у нас все правильно. Никакого принуждения.

— Что же на самом деле вы делаете с теми, кому удается выжить после эксперимента? Тоже направляете в газовую камеру?

— Нет, это стало бы известно их мамашам. Просто отсылаем в другие лагеря. А что там с ними делают, от нас это не зависит. Матерям же говорим, что девочки свободны.

— Все, что вы делаете, это…

Маренн хотелось сказать: «Это варварство. Это безнравственно, это страшно». Но она вдруг осознала, что все эти слова не имеют никакого смысла. Возможно, они бы произвели впечатление где-нибудь в Лондоне или в Нью-Йорке, или даже в Париже, временно захваченном нацистами, но сохранившем нравственные ориентиры. Среди людей, которые знали и помнили с детства, что именно нравственность делает человека человеком. Возможно, ее слова подействовали бы кое на кого и в Берлине, например, на бригадефюрера Вальтера Шелленберга и, к сожалению, всего лишь на очень немногих высокопоставленных персон. Но только не здесь, не в Аушвице. Здесь добро и зло поменялись местами. Здесь зло выступало добром, а добро считалось злом. И нет смысла метать бисер. Вечная евангельская заповедь — «не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Плетью обуха не перешибешь.

— Все что вы делаете, — тем не менее все-таки сказала она, — превосходит все этические ограничения, которые знает наука. Я не думаю, что патриотизм может оправдать такого рода насилие.

— Вы забыли слова нашего фюрера, — напомнил Бруннер мягко. — Он всех нас освободил от химеры совести, или это не так?

— Я ничего не забыла, гауптштурмфюрер, — Маренн понизила голос и сделала шаг по направлению к Бруннеру, руки ее непроизвольно сжались в кулаки. — Фюрер провозглашает идею, он говорит об общих вещах. От нас с вами зависит, каким образом мы будет воплощать его идеи в жизнь. И в этом я советовала бы вам быть аккуратнее. В сложившейся обстановке ваше рвение может нанести вред рейху. Представьте себе, если не сегодня завтра большевики нанесут удар по Варшаве, наши оборонительные линии не выдержат и красные ворвутся сюда в лагерь. Их наступление может быть столь стре-мительным, что не успеете полностью спрятать следы своих опытов. И какую службу тогда сослужите рейхсфюреру, который официально убеждает Запад, что в Германии соблюдаются права всех наций и никто не подвергается дискриминации? Даже евреям оказываются послабления. И это действительно так. Не надо быть идиотом, Бруннер, и пренебрегать очевидными фактами. Очистка территории для сверхчеловеков пока что откладывается. Нам важно не допустить все эти неполноценные народы на собственную территорию. Нам жизненно важно заставить западные демократии думать, что Германия может быть надежным союзником в борьбе против надвигающейся в востока беды. Важно расколоть союз трех наций, оставить Сталина в одиночестве. А вы тут проводите опыты, словно не Конев и Рокоссовский стоят под Варшавой, а наш фельдмаршал фон Бок снова вернулся к Москве. Возможно, он туда и вернется, позже, никто не сомневается в окончательной победе рейха, но надо же немного соображать, мыслить политически. Кроме того, — заложив руки за спину, Маренн прошлась по лаборатории. — Вы не можете не знать, что экономические ресурсы рейха значительно истощились. Мы можем заставить родственников всех этих людей, которых вы тут испытываете, выкупать их из лагерей за серьезные деньги, даже за золото. Вы разве не знаете, как богаты некоторые еврейские семьи? Они с удовольствием откликнутся на наше предложение и раскошелятся. Сейчас не время бросать идеи и тем более тупо следовать устаревшим приказам. Мы сами должны предлагать рейхсфюреру, чем мы можем послужить окончательной победе, пусть даже за счет наших врагов. Вы же, обладая в избытке ценным материалом, транжирите его весьма расточительно, и смею заметить… — Маренн повернулась и… отшатнулась.

Серая тень мелькнула перед пей. Она едва успела заметить искаженное злобой лицо альбиноски, раскрытое черное отверстие рта с двумя торчащими в разные стороны желтыми зубами. Ассистентка бросилась к ней, схватила ее за лацкан мундира, притянула ее к себе. Сила у нее, — как и у всех сумасшедших, — была просто невероятная. Маренн слетела с места, точно пушинка. Перевернув ее и прижав к себе, альбиноска повернулась, дернула за овальную ручку и — сейф открылся. Намеренно или случайно он не был закрыт на ключ. Серой рукой с отвратительными коричневатыми ногтями она выхватила изнутри колбу и занесла ее над Маренн, слегка наклонив. Она явно намеревалась вылить на Маренн все содержимое. Маренн знала, что проявлять страх, сопротивляться нельзя — это лишь усиливает нападающего, даст новый импульс той разрушительной энергии, которая движет им. Стараясь сохранять хладнокровие, она взглянула на Бруннера.