Мне так хорошо здесь без тебя - Маум Кортни. Страница 10

Вернувшись, Эстер обнаружила, что Анна уже пьет гордо купленный мной мартини. Нас представили друг другу, и Эстер выразила свое неудовольствие моим обществом, с подчеркнутым раздражением роясь в сумочке в поисках кошелька, «который вечно где-то прячется».

– Не волнуйся. – Анна придержала ее за локоть. – Я заплачý.

На мой взгляд, это было элегантно сформулированное предложение отвалить. Эстер покраснела и злобно зыркнула на меня.

– А, ясно, – произнесла она. – Ну что ж, спасибо. До пилатеса хоть дойдешь?

– Конечно.

– Ну ладно. – Эстер застегнула плащ, смахнула пылинку с воротника, всем своим видом показывая Анне, что у той есть последний шанс. – Если что, звони.

Анна улыбнулась:

– Конечно.

И любезная кузина наконец предоставила нас самим себе. В тот вечер Анна меня не поцеловала и ясно дала понять, что ни о каком сексе не может быть и речи – хотя упомянула, что остановилась в гостинице, не желая любоваться на пьяных однокашников Эстер, разгуливающих голышом по общежитию. В этом я увидел изощренную жестокость: она ведь признала, что в ее распоряжении есть нейтральная территория, – но раз уж я сам приписал себе «пылкое терпение», пришлось соответствовать.

Смирившись с тем, что вечер завершится куском пиццы и сеансом рукоблудия, я спросил Анну про ее планы на завтра. И выяснил, что она уезжает. Вернется в Провиденс через три недели, чтобы посмотреть какую-то постановку с участием Эстер. Для моего утомленного виски разума три недели были практически равны бесконечности, и я еще раз поинтересовался возможностью заглянуть к ней в гости. Она отказала. Я предложил вместе позавтракать. Она поразила мое воображение ответом, что предпочитает проводить утро наедине с собой. Не зная, что еще предпринять, я спросил разрешения проводить ее до вокзала. Выяснил, что ее гостиница «Билтмор» расположена от него в каких-то двух кварталах. Быстро произвел и озвучил следующие расчеты: если объехать каждый квартал по три раза, получится целых шесть кварталов, а это в случае пробок и плохой погоды гарантирует от десяти до двенадцати минут, проведенных вместе. Обезоруженная, она согласилась.

На другой день у поезда она поцеловала меня. Призналась, что для нее проводить до вокзала – жест очень интимный, так уж она старомодна. Тут я не мог не согласиться: я тоже чувствовал себя жутко старомодным, провожая на вокзал девушку, с которой даже не переспал. Она заметила, что находит мое чувство юмора чудовищно примитивным и не всегда неуместным. Мы договорились встретиться через три недели. Прощаясь, я поцеловал ей руку – просто чтобы ее позлить. Это было в ноябре. В августе мы поженились.

Если кому-то и удастся продлить головокружительную стадию щенячьего восторга, характерную для первых месяцев ухаживания, на многие годы, на всю жизнь, до самой смерти, не рухнет ли эта любовь под тяжестью шока от собственного долголетия?

Я больше не люблю ее. Но как же я ее любил. В Америке мы были два сапога пара. Белые вороны. Заговорщики. Соучастники. В нашей речи слышался акцент. Наша одежда была сшита по индивидуальной мерке. Анна круглый год носила шпильки, я завел привычку обматывать шею черно-золотой версией американского флага вместо шарфа. Мы пили красное вино и устраивали воскресные обеды с йорк-йоркширским пудингом. Мы практиковали глубокий петтинг в читальном зале библиотеки Рокфеллера. Я подружился с университетской командой по лакроссу, Анна тоже нашла себе тусовку. Несмотря на свою привлекательность, ей было сложнее сходиться с людьми, чем мне, – мое обаяние было более доступно. Мы довольно много времени проводили порознь, но по-своему оставались неразлучны.

Пять месяцев спустя я попросил ее руки – думаю, меня больше интересовал красивый жест, чем сами брачные отношения. Я не хотел тянуть до момента, когда предложение делается сидя на диване перед телевизором во время рекламной паузы в форме: «Ну чего, может, нам пожениться уже?» Я романтик, мне импонирует идея старомодного, спонтанного (но, конечно, очень ожидаемого) предложения руки и сердца, и, уж можете мне поверить, этот трюк я провернул виртуозно.

Я заказал частное объявление в газете «Провиденс Феникс» – весьма своеобразном левацком издании, которое печатали в каком-то ангаре. Объявление гласило: «Анна-Лора, ты выйдешь за меня? Ричард Х.». Дело в том, что Анна всегда просматривала частные объявления – какая бы газета или журнал ни попала ей в руки. Не важно, какое перед ней издание – будь то «Нью-Йоркер», «Нью-Йорк таймс», «Космополитен», «Гламур», «Стар», – она всегда первым делом открывала именно страничку с объявлениями.

Объявление я заказал на 5 апреля девяносто пятого года. Анна любит помучить меня неизвестностью и потому до сих пор не призналась, когда именно она его прочла. Но 21 мая я обнаружил в газете ее фирменного ослика в тиаре с фатой. На тиаре было одно слово: «Да».

Мы поженились на мысе Кейп-Код в том самом доме, где год спустя Анна листала книги о беременности, а я писал «Синего медведя». На свадьбу она надела белое платье, которое покупала для бала дебютанток в Париже, и искрящиеся резиновые балетки-мыльницы. Мы устроили барбекю и напились, а после, валяясь на пляже под пледами, на десерт съели самодельное печенье из воздушного риса. Получился милый маленький праздник. Простой. Дурацкий. Очень в нашем духе. Мы легли спать на рассвете в комнате с выкрашенным в белый цвет дощатым полом. Анна уснула у меня на груди. Я водил пальцем по гладкому золотому ободку, нагретому теплом ее тела, по ее кисти, слушал ее дыхание, пока не заснул с улыбкой на губах. Меня совершенно не пугала абсурдная перспектива провести остаток жизни с этой женщиной. На самом деле любовь не ослепляет, она делает человека оптимистом.

Я не позвал на свадьбу родителей – вернее, не стал особо настаивать, чтобы они приехали. В отношении моего существования Эдна и Джордж Хэддон всегда придерживались политики laissez-faire [10]. Формой выражения любви ко мне для них было полное и безоговорочное принятие моих жизненных решений. Мы договорились устроить неформальное празднование у них дома в Хэмел-Хэмпстед, как только приедем, а пока они хотели от нас лишь звонков, открыток и фотографий.

Что же касается родителей Анны… О том, что Анна вышла за меня замуж втайне от них, я узнал дней через десять после свадьбы. За обедом она вдруг взяла и расплакалась. Я поначалу решил, что она расстроена поведением наших друзей – накануне мы устраивали дома вечеринку, и кто-то курил в туалете, а это для Анны было вопиющим неуважением. К тому же она не любила есть то, что приготовлено не сегодня, а обедали мы вчерашней курятиной. В общем, были причины для огорчения, но оказалось, что все куда серьезнее. Она не сообщила своему семейству – оплоту рафинированной французской буржуазии, – что вышла замуж за мужчину скромного достатка, не планирующего стать ни банкиром, ни консультантом (ни даже директором по маркетингу!), а желающего просто быть счастливым, жить полной жизнью, пить вино и заниматься любовью с их дорогой единственной доченькой.

Я был в бешенстве. В течение нескольких месяцев Анна делала вид, что регулярно ведет с родителями задушевные беседы по телефону, готовя их к своему предстоящему бракосочетанию и вечному союзу сердец с британским простолюдином. Как выяснилось, на том конце провода была Эстер, на чьи плечи легла задача подготовить почву для моего представления чете де Бурижо в качестве серьезного претендента на руку и сердце их дочери, имеющего самые благородные намерения. Как только отец невесты (жены) даст согласие, свадьба будет сыграна (заново) в летней резиденции семьи в Бретани в присутствии всех родственников, друзей, чад и домочадцев.

Меня взбесило не только то, что жена это от меня скрыла, но и чудовищное мещанство всей затеи. Я всегда находил снобизм Анны обворожительным, я с улыбкой наблюдал, как благовоспитанная дочь возмутительно богатых родителей живет двойной жизнью: днем она образцовый помощник юриста в серьезной фирме, вечером – отвязная любительница виски. Однако теперь в полный рост встал вопрос географии. Если мы переезжаем в Париж, как собирались, ее родители станут играть в нашей жизни совсем другую роль. Из далеких, почти мифических персонажей, объекта шуток за коктейлями они превратятся во вполне реальных тещу с тестем – шумных назойливых родственников, которые вечно звонят, приходят в гости по воскресеньям и имеют влияние на мою жену.