Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы - Андреев Андрей Юрьевич. Страница 32

Особенностью возникновения школы был переход туда лучших ученых сил из Львова, и даже первым ректором в Киеве стал прежний ректор Львовского братского училища, преподававший там с 1604 г. греческий и латинский языки, Иван Борецкий. [294] В 1620 г. он под именем Иова принял сан киевского митрополита, продолжая деятельно покровительствовать местной школе. Именно по его инициативе запорожский гетман Петр Сагайдачный пожертвовал по завещанию не только львовской, но и киевской школе свое имение и некоторый капитал, причем сам гетман был погребен в братской церкви. [295] Первым же фундушем, позволившим открыть школу, было пожертвование в 1615 г. от некоей Галыпки (Елизаветы) Лозинской, супруги мозырского маршалка. Среди учителей братской школы в Киеве были и греки, и выходцы из Московского царства, и ученики иезуитских коллегий. Привилегии училища утвердили своей грамотой константинопольский и александрийский патриархи Феофан и Кирилл в 1620 г. [296]

Преемником Борецкого в должности ректора в 1620–1624 гг. был Кассиан Сакович – выученик Краковской и Замойской академий, который усилил в школе роль латинского языка, а также разбил учебу на четыре класса по подобию коллегий. [297] Но окончательное преобразование школа получила после переезда в Киев выдающегося государственного и церковного деятеля, оказавшего решающее влияние на судьбы православия на западнорусских землях, Петра Могилы (1596–1646).

Будущий митрополит киевский, Могила выделялся среди других деятелей, подвизавшихся на ниве православного образования, тем, что принадлежал к княжескому роду – его отец, дядя и родной брат были господарями Молдавии и Валахии. Фамильные традиции тесно связывали его с львовским Успенским братством, благотворителями которого были его родственники. Неудивительно, что и образование Петр Могила получил в братской школе во Львове, а затем закончил его в иностранных университетах (по некоторым известиям, даже учился в Париже). [298] Участник войн с турками, он затем окончательно осел в западнорусских землях, а с 1627 г. поселился в Киеве, где митрополитом был его друг и наставник по львовской школе Иов Борецкий. Их дружбу и взаимное доверие доказывало то, что Борецкий назначил в завещании Могилу своим душеприказчиком, ответственным в том числе и за помощь братской школе. Прибытие Могилы в Киев совпало с обострением здесь противостояния между униатами и православными, и в этой ситуации по настоянию киевского митрополита Могила принял сан архимандрита Киево-Печерской лавры (в конце 1627 г.), [299] а затем уже в новом качестве активно включился в борьбу с унией.

Образование служило одним из важнейших инструментов в этой борьбе, и Могила хорошо осознавал недостатки школьности у православных, которые, с одной стороны, не давали им возможности на равных вести богословские споры с носителями латинской образованности, [300] а с другой стороны, заставляли тех, кто все-таки хотел постигать высшие науки, учиться в иноверческих коллегиях и университетах, что часто приводило к уходу из православия. Заслуга Петра Могилы состояла в том, что в этой ситуации он сумел выдвинуть принципиально новую программу развития православного образования. Ее целью было создание такой высшей школы с преподаванием богословских (а соответственно, и всех подготовительных) наук, в которой «западная наука была бы целиком пересажена на православную почву». [301] Для этого нужно предпринять несколько последовательных шагов: 1) преобразовать существующий тип «греко-славянской» школы в латинскую коллегию, где преподают по латинским учебникам, но в строго православном духе; 2) учредить в такой коллегии преподавание высших наук – философии и богословия (опять-таки, по латинским образцам); 3) добиться для этой коллегии статуса академии (университета). Самому Могиле полностью удалось выполнить лишь первый пункт программы, остальные оставив своим ученикам.

Нужно дополнительно пояснить причины, по которым Могила решил утвердить именно латинскую школу для православных на смену «греко-славянской». Успехам последней мешали, во-первых, очевидная нехватка греческих и русских учителей, которых не могли поставлять в достаточном количестве ни православный Восток, ни Московское царство, и, как следствие, недостаток учебников по высшим наукам на греческом и славянском языках. Во-вторых, немаловажным фактором являлось противодействие науке со стороны консерваторов в самой церковной среде на Руси. Античная образовательная традиция, хотя и воспринятая греческим православием, вызывала у них отторжение и подозрение в язычестве: «Риторика, диалектика и прочие поганские хитрости и руководства суть изобретение диавола, ведущего борьбу с славянским языком как с самым плодоноснейшим и самым приятнейшим Богу… Ни Платон, ни Аристотель не указывают дорогу к спасению», – писал один из ярких православных публицистов начала XVII в., уроженец Галиции, проповедник аскетического монашества и обличитель нравов местного духовенства, отрицавший всякое значение образования для человека, Иоанн Вишенский. [302]

Поэтому в условиях, когда едва ли можно было ожидать скорой разработки собственной науки в лоне православной церкви на западнорусских землях, но медлить с введением высших наук в школьное преподавание было нельзя, Могила и обратился к уже готовой традиции – латинской образованности, которую следовало лишь «скорректировать» в духе православных догматов.

Событием, подтолкнувшим Могилу к началу нового школьного строительства в Киеве, послужила смерть Иова Борецкого в начале 1631 г. Выполняя завещание митрополита, Могила пожертвовал фундуш школе Богоявленского братства, за что получил от него титул «старшего брата и опекуна», и одновременно на собственные средства послал лучших выпускников этой школы завершить обучение за границей, чтобы потом вернуться туда в качестве профессоров. [303] Находясь летом 1631 г. во Львове, Могила выбрал и пригласил в Киев лучших учителей львовской братской школы – Исайю Трофимовича-Козловского и Сильвестра Коссова, выпускников Замойской академии, прекрасно знавших латынь и вообще систему обучения в католических университетах.

Впрочем, не желая резко вмешиваться в дела киевской братской школы, Могила сперва решил открыть задуманную им латинскую коллегию в стенах управляемого им Киево-Печерского монастыря. Занятия там по благословению константинопольского патриарха Кирилла Лукариса начались с осени 1631 г. Как писал позже Сильвестр Коссов, учителя с ревностью принялись насаждать «в русские умы латинский язык лучше, нежели бывшие до них наставники», причем сознательно опирались на достижения «наук Паллады в католических академиях». [304]

Однако лаврская коллегия просуществовала всего один учебный год, вызвав сильное возмущение среди киевлян, которые посчитали учителей коллегии не только склонявшимися к унии, но даже за «ариан, кальвинистов и лютеран». В самом монастыре движение против нового латинского училища возглавили «лаврские старцы», но и в городе братство отнеслось к школе-конкуренту отрицательно. Страсти накалились, противники коллегии в лавре были настроены решительно на ее уничтожение – Сильвестр Коссов в цитированном выше фрагменте из своей книги «Exegesis» вспоминал: «Мы, исповедавшись, только и ждали, что вот начнут начинять нами желудки днепровских осетров». В результате Петру Могиле удалось добиться компромисса: с нового учебного 1632/33 года коллегия переводилась в город, в братский Богоявленский монастырь и соединялась с его школой, над которой Могила получал надзор в качестве «пожизненного блюстителя и защитника». [305]