Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы - Андреев Андрей Юрьевич. Страница 33

Окончательное утверждение планы Петра Могилы получили в следующем 1633 г., когда он был избран киевским митрополитом. Это произошло на коронационном сейме нового польского короля Владислава IV, на котором по инициативе последнего начались переговоры о разделе храмов и мирном сосуществовании между православными и униатами в Речи Посполитой. Король впервые согласился на государственном уровне признать высшие церковные должности (вплоть до киевского митрополита) в не принявшей унию части православной церкви на западнорусских землях, в связи с чем были объявлены новые выборы на архиерейские кафедры. Одновременно Владислав IV даровал православным некоторые права, в том числе на «все братства, школы, семинарии, типографии и госпитали, которыми они владеют». [306] Могила участвовал в сейме, неустанно отстаивая права православных, и был официально утвержден королем в качестве главы православной церкви в Речи Посполитой (а лишь затем благословлен константинопольским патриархом).

Возвращение Петра Могилы в Киев было триумфальным (во встрече участвовали ученики объединенной братской школы) и получило свою кульминацию в занятии православными собора св. Софии. Теперь, среди других дел в сане киевского митрополита, он уже без труда утвердил и задуманное преобразование братской школы по образцу латинской коллегии. Вторая аналогичная латинская коллегия была основана Могилой в Виннице. [307]

Правда, через год возникла новая трудность – недовольство короля Владислава растущими успехами латинских школ Петра Могилы, которое, очевидно, возбуждалось их конкурентами – иезуитами и униатами. В письме киевскому воеводе в ноябре 1634 г. король утверждал, что не давал никакого разрешения митрополиту на открытие латинских коллегий, и Могила «должен довольствоваться русскими школами», а свои латинские школы и типографии в Киеве и Виннице – уничтожить. [308]

Причиной проблем, возникших у могилянских коллегий, безусловно, являлась неопределенность постановления коронационного сейма 1633 г., в котором православные школы упоминались, но никак не раскрывались по содержанию обучения. Никакой особой грамоты на Киевскую коллегию от короля Могила также не получил. [309] К счастию, приказ короля об уничтожении коллегий не был немедленно выполнен, а уже в марте следующего года на новом сейме православные депутаты добились укрепления своих прав, выразившегося в королевском дипломе от 18 марта 1635 г. В нем православная Киевская коллегия не только впервые упомянута в законодательстве, но и очерчено ее преподавание: там дозволялось «учить по-гречески и по-латыни, так впрочем, чтобы свободным наукам обучали не далее диалектики и логики». [310]

Названное постановление определило программу преподавания Киевской коллегии на протяжении первых пятидесяти лет ее истории. Организатором учебного процесса выступил первый ректор Исайя Трофимович-Козловский (1632–1638). Как и в лаврской коллегии в 1631/32 г., за образец был принят учебный план иезуитов, которому в Киеве последовали буквально: из семи лет обучения три низших класса были грамматическими (инфима, медиа, синтаксима), затем шли класс поэтики и класс риторики и, наконец, двухгодичный класс философии (диалектика и логика, физика и метафизика) [311]. В Ratio Studiorum это соответствовало гимназическому курсу studia inferiora и двухлетнему философскому циклу из studia superiora. Помимо лекций, формами обучения являлись, как и у иезуитов, диспуты и спектакли [312]. Впрочем, в сравнении с иезуитскими училищами курсы риторики и философии в Киевской коллегии были заметно сокращены, а в 1651–1672 гг. класс философии вообще отсутствовал и преподавание заканчивалось риторикой. [313] Это означало, что в эти годы Киевская коллегия по объему преподавания соответствовала средней школе (гимназии), да и появлявшийся в другие годы философский цикл был неполным – в нем не хватало курсов математики и нравственной философии. Это, и, главное, отсутствие высших богословских наук пока не позволяло Киевской коллегии претендовать на звание академии.

Правовой статус коллегии в первые полвека, несмотря на королевский диплом 1635 г., также еще был далек от традиционных привилегий, присущих академии. Училище не имело права собственного суда – «академической свободы», хотя оно являлось насущным требованием в условиях продолжающихся межконфессиональных столкновений в Киеве. Это ясно показала история, случившаяся в 1640 г. и причинившая много горя Петру Могиле: в отсутствие митрополита в городе киевский воевода Тышкевич арестовал и через короткое время приказал казнить одного из студентов по ложному обвинению в разбое, «чтобы студенты, устрашившись, разбежались по другим училищам». [314] Тот же Тышкевич с целью борьбы с православием водворил в Киеве иезуитов, а основанная ими в 1646 г. коллегия, получив от короля право собственного суда, начала перетягивать студентов из могилянской коллегии, «для того что который студент что в Коллегиуме русском преступил, тот, за свое преступление наказания бояся, сразу в Коллегиум иезуитский утекал и уже безопасным там был». [315] Правда, соперничество длилось недолго, поскольку в 1648 г. Киевская иезуитская коллегия была разгромлена войсками Хмельницкого.

Хотя внешние корпоративные права могилянской коллегии были недооформлены, но ее внутреннее устройство приближалось к иезуитским учебными корпорациями, а тем самым, и к католическому университету вообще. Административные должности в Киевской коллегии были позаимствованы у иезуитов. [316] В самом деле, во главе коллегии стоял ректор, который назначался и непосредственно подчинялся митрополиту Петру Могиле (занимавшему в управлении коллегией положение, аналогичное орденскому генералу). Ректор обыкновенно совмещал свою должность с постом игумена братского монастыря и преподавал в самом высоком из имеющихся на текущий момент в коллегии классов. В его обязанности входило составление учебного плана, распределение учителей по классам, контроль за проведением диспутов и экзаменов. Срок ректорства не был точно определен, но, как правило, колебался от 3 до 7 лет: многие из начальствовавших в Киевской коллегии священнослужителей после этого срока или уходили на покой, или переходили в другие монастыри и школы, а иногда, напротив, продолжали духовную карьеру и становились епископами.

Главным помощником ректора служил префект, преподававший во втором по порядку из высших классов (риторики, позже философии), который принимал учеников в коллегию, записывая их имена в особую книгу, следил за поведением и успехами, переводил из класса в класс, делал выговоры и даже наказывал младших учеников. [317] Нужно отметить и еще один момент, сближавший могилянскую коллегию с иезуитскими: в отличие от прежних братских школ, здесь преподавали только монахи, а для подготовки иноков-учителей Могила даже предлагал установить им обязательное послушание в особом монастыре под Киевом. [318]

После смерти Петра Могилы вопрос об укреплении прав Киевской коллегии периодически поднимался запорожскими гетманами в эпоху начавшихся войн между казаками и польской шляхтой. В то же время сами эти войны сказались на состоянии коллегии крайне негативно: в 1651 г. она вместе с Киевом впервые была разгромлена польскими войсками, затем ее масштабные разрушения повторились в 1658 и 1665 гг. Главным же результатом заступничества запорожцев стало упоминание Киево-могилянского училища в тексте Гадячского договора от 6 сентября 1658 г. между гетманом Иваном Выговским и Речью Посполитой, ратифицированным сеймом в следующем 1659 г. и вошедшем, тем самым, в сеймовые конституции – источник польского права. Шестой и седьмой пункты договора гласили: «Академии в Киеве быть с преимуществами, равными Краковской, с тем однакож, чтобы здесь не было ни профессоров, ни учеников исповедания арианского, кальвинского и лютерского; прочие же все школы католические, какие дотоле были в Киеве, вывести в другие места, где нет русских жителей», а также «дозволить и другую академию завести на том же основании, где сподобнее усмотрится, и в том месте другим иноверным школам также не быть». [319]