Том 2. Круги по воде - Аверченко Аркадий Тимофеевич. Страница 29
Я медленно встал, и, нахмурив брови, посмотрел на растерявшуюся жену.
— Это… что… значит?
Жена упала передо мной на колени…
Склонила голову и молча заплакала.
Дитя
Есть люди, к которым с первого взгляда начинаешь питать непобедимую симпатию и самое широкое доверие. В них все — голос, манеры, ясный взгляд — располагает к откровенности, дружеской общительности и, познакомившись с таким человеком, через час уже начинаешь испытывать чувство, будто знаком с ним десять лет.
Однажды я столкнулся с таким именно человеком, и у меня надолго останется о нем воспоминание…
Дело происходило в купе второго класса вечернего поезда. Я ехал в город Пичугин, где мне предстояло на другой день прочесть лекцию о воздухоплавании, по вызову какого-то «Пичугинского авиационного общества завоевания воздуха».
В купе, кроме меня, находился еще один юный господин, и не успел я сесть, как мы оба почувствовали друг к другу самое искреннее расположение.
Он приветливо улыбнулся мне, кивнул головой и добродушно сказал:
Кажется нас здесь только двое! Это самое удобное, не правда ли?
— Да — весело сказал я. — Терпеть не могу тесноты. А где же ваши вещи?
Он засмеялся и юмористически развел руками.
— Все мое при мне. Далеко едете?
— В Пичугин. Вызвали меня какие-то чудаки прочесть лекцию о воздухоплавании. Моя фамилия Воробьев.
— Я очень рад, — приветливо сказал мой спутник. — Я тоже еду в Пичугин по делу и с удовольствием побываю на вашей лекции. Где она будет?
— Понятия не имею. Я еду туда в первый раз, по приглашению какого-то «Пичугинского авиационного общества»…
Он улыбнулся.
— Воображаю пичугинскую авиацию!
— Да уж, действительно. Хотя обещают за лекцию двести рублей.
— Ого! Эта сумма, — сострил мой спутник, может все их общество поднять на воздух.
Мы расхохотались.
Я взглянул на часы, зевнул и сказал:
— Пора бы и на боковую. Чего это кондуктор не идет?
— А зачем он?
— Да билеты-то — должен же он отобрать. Смерть не люблю, когда меня сонного будят!
— Да вы и ложитесь, — сказал мой сосед, вынимая из кармана газеты. А я почитаю. Хотите, я кондуктору за вас билет покажу, чтобы не беспокоить вас…
— Мне, право, совестно, — тронутый его заботливостью возразил я.
— Пустяки! Все равно не буду спать.
Я расположился на верхней койке, вручил своему соседу билет, снял чемодан и, раскрыв его, вынул подушку.
Молодой человек с простодушным любопытством взглянул на чемодан и, восхищенный, воскликнул:
— Какая любопытная вещь!
— Да… чемоданчик хороший… Я его в Дрездене покупал. Вот это отделение для белья, это нессесер, здесь верхнее платье, здесь дорожный погребец, а это отделение для денег и паспорта.
Он улыбнулся.
— Что же это — самое главное отделение — и пусто?
— Я без паспорта. Ведь в вашем Пичугине на этот счет не строго?
— Ну, знаете… при нашем режиме… всего можно ожидать. Я не расстаюсь с паспортом. Вот оно, мое имущество!
Он вынул из кармана паспорт и, со смехом, подбросил его кверху.
В нем было что-то наивно детское, привлекательное своей жизнерадостностью и непосредственностью.
— Смотрите, — потеряете, — пошутил я. — Вы сущий ребенок. Нужно бы отобрать его, да спрятать.
Лицо его сразу стало озабоченным.
— Потерять-то я его не потеряю, а украсть ночью могут. Что я тогда буду делать?
— Давайте я спрячу в свой чемодан. В отделение для денег, а? Хотите? Деньги-то у вас есть?
— Денег-то у меня и нет, — рассмеялся он. — А паспорт спрячьте.
Он снова с детским любопытством осмотрел внутренность чемодана и заявил, что когда будет богатым — поедет в Дрезден и купит такой чемодан.
— Славный вы парень! Веселый, — сказал я, укладываясь.
Он застенчиво улыбнулся.
— Это потому, что вы мне понравились. С другими я диковат. А вам вон даже паспорт доверил.
Это у него вышло совсем по-детски.
— Да и я вам билет доверил, — расхохотался я. — Отцу бы родному не доверил! Охо-хо!
Я зевнул, повернулся на другой бок, пожелал моему спутнику спокойной ночи и моментально заснул.
Очень скоро я почувствовал, что меня кто-то тихо, но упорно будит, дергая за ногу и приговаривая:
— Послушайте, послушайте!
Я еле раскрыл глаза, поднял голову и увидел кондуктора.
— Что вам? — сердито сказал я.
— Билет пожалуйте!
— Да ведь…
Я встал, спустил ноги и увидел своего спутника, мирно сидевшего напротив и углубленного в чтение газеты.
— Послушайте! — сказал я. — Вы ему показывали мой билет?
Он поднял свое милое, детски удивленное лицо, и взглянул на меня с недоумением.
— Какой билет?
— Да который я вам дал!
— Вы мне дали? Когда?
— Ну как же! Давеча вы сами вызвались показать кондуктору мой билет, чтобы меня не беспокоить.
Удивлению его не было границ.
— Я? Взял? Ничего не понимаю! У меня был свой билет — я его и предъявил кондуктору. Единственный у меня билет и есть… Может, вы кому-нибудь другому его передали?
Лицо моего спутника перестало мне нравиться.
— Послушайте! — сказал я. — Но ведь это же гадость!
— Да вы поищите в карманах, — участливо посоветовал он, принимаясь снова за газету. — Может быть в кармане где-нибудь.
По лицу кондуктора я видел, что он не верит мне ни на грош, считая мои слова неудачной уловкой безбилетного пассажира. Не желая затевать неприятной истории, я вынул деньги и сказал:
— Вероятно я потерял билет. Возьмите с меня доплату и оставьте меня в покое.
Кондуктор укоризненно покачал головой, взял деньги и ушел, оставив нас вдвоем.
— Что это все значит? — сурово сказал я, пронизывая своего соседа взглядом.
Он снял с вешалки пальто, разослал его на нижней койке и стал молча укладываться.
— Что это все значит?
Он мелодично засвистал, снял пиджак, положил под голову и, сладко потянувшись, лег.
— Вы наглец! — закричал я.
Он дружески улыбнулся, сделал прощальный жест и закрыл глаза.
— Я думал, что вы порядочный человек, а вы оказались жуликом. Как не стыдно! Чего же вы молчите? Негодяй вы, и больше ничего! Обыкновенный поездной вор. В тюрьме вас сгноить бы надо! Чтоб вас черти побрали!
До меня донеслось его ровное дыхание.
— Спишь, румяный идиот? Чтоб тебе завтра в кандалах проснуться! Так бы и плюнуть в твою лживую рожу. «Да-айте билетик, я за вас покажу»… У, чтоб ты пропал!
Во мне клокотала злоба, и я еще с полчаса ругался и ворчал, пока не почувствовал смертельной усталости.
Откинувшись на подушку и засыпая я подумал:
— Ну обожди же, негодяй! — не получишь ты своего паспорта! Попляшешь ты завтра!
Проснулся я поздно. Мой спутник сидел, уже одетый, умытый, и с аппетитом ел вареную колбасу, запивая ее водой из чайника.
— Хотите колбасы? — спросил он, глядя на меня ясными лучистыми глазами ребенка.
— Убирайся к черту.
— Скоро большая станция. Я думаю, там вы сможете напиться чаю и позавтракать.
— Желаю, чтоб тебя переехало поездом на этой станции!
Он посмотрел в окно и приветливо улыбнулся.
— Погодка-то исправляется. Пожалуй, в Пичугине санный путь застанем.
Его честное, простое лицо было мне ненавистно. Я сидел в углу и с наслаждением мечтал о том, как он попросит возвратить паспорт, а я сделаю вид, что не слышу, и как он будет бежать за мной и клянчить.
Но он не вспомнил о паспорте. Доел колбасу, вытер руки и снова взялся за свои газеты.
Я нарочно не вышел на той станции, на которой он советовал мне позавтракать, и до обеда ничего не ел. Обедал на другой станции. Потом занялся разборкой материалов для лекции, которую мне предстояло прочесть в тот же день вечером.
— Любопытная это вещь, воздухоплавание? — спросил меня покончивший с газетами сосед. — В газетах много теперь об этом пишут.