Не спать всю ночь свобода - Каплан Виталий Маркович. Страница 4

А в себя я пришел уже здесь, в камере, напротив сияющего унитаза, в котором отражалась забранная металлической сеткой лампочка. 

7

В конторе действительно все оптимизировано. Ресурсы экономят. Да и некий остаточный гуманизм имеет место. В общем, долго мандражировать мне не пришлось. Лязгнул дверной замок, и на пороге явились двое, похожих как родные братья — плотные, стриженные, в черной коже.

— Ну что, Ерохин, пора… — скучающе протянул один из них. Второй молчал, но его взгляд буравил мне переносицу. Нехорошо он смотрел, и нужно быть совсем уж идиотом, чтобы не понять смысл его взгляда.

Я и раньше слышал о том, что случается с попавшими сюда. Говорить на эту тему можно было совершенно свободно. Ведь на гласность и прочие «общечеловеческие» никто не покушался. Вот так и живем, в двух измерениях. Независимые газеты, парламент, оппозиция — это с одного боку. А с другого — Светлый Господин наш Варкрафт III. Между боками — Служба Технической Поддержки. Да еще сия богоугодная контора. Причем гуманизм здесь, в конторе, остаточный, а никак уж не избыточный. Зараженный вирусом юзер слишком опасен, чтобы его перевоспитывать, лечить трудом и все такое прочее. Нет, Господа Алгоритмы не могут рисковать, а людским ресурсам пока что конца не предвидится. Поэтому — на биомассу.

Видимо, у меня пониженный инстинкт самосохранения. Возможно, это генетический дефект, не знаю. Но только сейчас мне не было ни страшно, ни больно. Как-то вдруг разом все надоело. По крайней мере, не придется больше давить на кнопки омерзительной клавиатуры, набирать абстрактные очки, кормить ими Светлого нашего хряка. Незачем размахивать мечом на скользкой палубе драккара, отбиваться от орков-старшеклассников, никогда уже не сделают мне укольчика, превращающего человека в радостную куклу. А человек ли я еще?

Маму только вот жалко. Одинокие вечера возле телеэкрана, мыльные сериалы и реклама гигиенической жвачки, а за окном — белое буйство метели.

Но там, где ты ни на что не способен, там ты не должен ничего хотеть.

— Давай, Ерохин, шевелись, — напомнил мне кожаный охранник.

В самом деле, еще не хватало, чтобы под локти тащили… Туда… А кстати, как происходит это? Впрочем, хрен с ним, лишь бы быстро. И я наконец отдохну. Можно сказать, мне досталась путевка в санаторий.

Я шел между хмурыми охранниками по пустынным коридорам, залитым неживым светом люминесцентных ламп, механически перебирал ногами и ни о чем не думал. А о чем может думать биомасса?

…Бетонный пол, бетонные стены, и, для разнообразия, дверь, в которую меня направили несильным, но уверенным тычком. Значит, здесь? В этом непонятно как назвать? Ни на камеру, ни на комнату помещение не тянуло. Просто — здесь.

— Мне как, лицом к стенке? — нервно усмехнувшись, поинтересовался я у охранника. Страшно не было. Было скучно.

— Грамотный, — кивнул один из кожаных другому. — Ты только вот что… Погоди это… к стенке. Успеешь еще. Тут, значит, поговорить с тобой хотят.

С этими словами он плавно развернулся и исчез в дверном проеме. Второй последовал за ним, обернувшись на пороге. Во взгляде его читалось откровенное удивление.

Дверь негромко всхлипнула и со щелчком закрылась. Остался только обескураженный человечек внутри бетонного кубика. Да еще оголенная лампочка на потолке — таком высоком, что и ниндзя бы не достал в прыжке.

Впрочем, долго скучать мне не пришлось. На противоположной стене явственно обозначилась прямоугольная щель, беззвучно отъехала в сторону казавшаяся монолитной плита — и передо мной возник темный, Бог знает куда ведущий проход.

А еще спустя мгновение оттуда появилась фигура. В дорогом кремовом костюме, при искусно подобранном галстуке. Но узнал я его сразу.

— Ну, привет, Свенушка! Не заскучал? — улыбнулся Олаф одной из своих улыбок. Той, что занимала место между блатным оскалом и иронической ухмылкой. 

8

— Ну вот, теперь пора поговорить всерьез, Андрюша.

Олаф стоял, прислонившись к бетонной стене. Видно, испачкать костюм он не боялся. Интересно, долго ли протянется «разговор всерьез»? А то ноги у меня уже затекли.

— Слушайте, Олаф, а нельзя организовать какие-нибудь табуретки? почему-то я перешел на «вы», хотя на драккаре между нами все было проще.

— Вот как раз это сложно, Андрюша, — ядовито усмехнулся Олаф. — И знаете почему? Ничего нельзя организовать для того, кого нет.

— То есть?

— То и есть. Вас нет, Андрюша. Гражданин Ерохин А.М. ликвидирован в 22–47. Примерно, — взглянул он на часы, — примерно пять минут назад. Идентификационный номер исключен из реестра, файл стерт.

— Получается, я умер? — в горле у меня пересохло. Уж на что — на что, а на загробную жизнь я не рассчитывал. Не верил я в нее, в загробную.

— Вы задаете сложные вопросы, Андрюша, — прищурился Олаф. — Что есть человек?

— Двуногое без перьев, — охотно отозвался я. Ничем иным в эти минуты я себя не чувствовал.

— Вот именно, — кивнул он раздраженно. — Или, точнее, файл на центральном сервере, идентифицируемый десятизначным кодом. Поэтому уже пять минут как вас не существует — с известной точки зрения.

— Так это не загробная жизнь? — облегченно выдохнул я.

— Ну, ее можно назвать виртуальной. Вы есть — и вас нет.

— Кстати, а как насчет вас, Олаф?

— Меня тоже нет, Андрюша. Так что на табуретку претендовать не могу. Ладно, давайте к делу. Ну, во-первых, прошу прощения за все, что случилось с вами за последнее время.

— Это начиная с ареста в Белопенной Гавани?

— Раньше, Андрюша, раньше. И ваш недобор нормы, и Коллектор, и каникулы на драккаре — это уже следствие. Но поверьте, так было надо. Иначе ваш файл не удалось бы стереть.

Он глядел вроде бы виновато, но широкие его зрачки напоминали черные дыры, ведущие в какие-то странные, глухие измерения.

— Загадками изволите говорить, уважаемый.

— А вы хорошо владеете собой, — не замечая моей иронии, хмыкнул Олаф. — Впрочем, так и должно быть. Нормальная реакция для вашего психотипа. И добавлю, весьма редкая. Мы два года искали подходящую кандидатуру.

— А теперь по порядку, Олаф. — Мне уже успел надоесть его легкий треп. Тем более, отчего-то стало смешно. Видимо, истерическая реакция на несостоявшуюся казнь. Не хватало еще прыснуть, как лопоухий первоклашка, которому показали пальчик.

— Что ж, давайте по порядку. Повестку дня сами предложите?

— Предложу, — кивнул я. — Пункт первый — кто эти ваши «мы». Пункт второй — «для чего искали». И третий — почему забыли поинтересоваться моим согласием.

— Начнем с конца, Андрюша. — откашлявшись, начал Олаф. — В вашем согласии мы были уверены. Впрочем, в делах такого масштаба не обращают внимания на волеизлияния одиночек. Ведь тут речь, как ни напыщенно это звучит, о судьбе человеческой цивилизации. Кое-о-чем мы с вами говорили еще там, на драккаре, но давайте все же суммируем. Итак, идет война. Схлестнулись две расы. Даже не расы, нет — две формы жизни. Вещественная и информационная. Господа Алгоритмы оккупировали Землю. Человечество, по сути, попало в рабское состояние. И рыпаться невозможно. Светлые Господа, как вы знаете, контролируют все ракетные установки. Если что, им ядерная зима не страшна. В бункерах выживет достаточно игроков. Впрочем, они нас кормят, организуют безлюдные технологические циклы, управляют экономикой и индустрией развлечения. Кнут и пряник. Они нас холят и не дают передраться, мы реализуем их структуры. Доктора философских наук, типа Слезова, рассуждают о плодотворном симбиозе двух ноосфер. Кстати, Слезов, как лицо, обремененное интеллектуальным трудом, освобожден от месячной нормы.

Он помолчал, а затем неожиданно тихо спросил:

— Хотите знать, что будет?

— Да я и так понимаю, что будет, Олаф. Вырождение. Три-четыре поколения — и о цивилизации можно забыть.

— Правильно понимаете. Вот и взвесьте. Чего стоит ваше согласие, да и жизнь, по сравнению с десятком миллиардов?