Фантастика 1986 - Непомнящий Тихон Алексеевич. Страница 23

— Хочешь на Камчатку? — переспросил мой непосредственный начальник, видевший меня насквозь. Человек он был опытный, всегда точно определял ход и исход любой кампании и потому пересидел в газете полдюжины ее главных редакторов и ответственных секретарей.

— Ну! — ответил я сибирским междометием, означавшим у нас согласие. Летняя путина, подумалось, прогрессивная техника на службе истребления живности Мирового океана. Тысячи тонн добычи сверх плана на сэкономленном материале… Кроме шуток, это было уже интересно. Так далеко у нас посылали редко. Дорого, да и всегда можно взять материал у собкоров других средств информации. Но у редактора был нюх, он ничего не делал зря.

— Погляди телекс, — продолжал он. — Авачинский вулкан просыпается.

— Сочту за честь… — пробормотал я, смутно припоминая виденное на экране телевизора — сопки, вулканы, героически заглядывающие в бездну вулканологи…

— Не выступай, — перебил редактор. — Наведаешься в Институт вулканологии в Петропавловске. Три колонки. Репортаж с места событий. Оформляй командировку…

К тому времени, когда самолет завершал круг для захода на посадку в аэропорту у Елизова, одного из трех городов Камчатки, ветер разогнал тучи, и справа показались кварталы Петропавловска, а внизу зачернела вода Авачинской губы, способной укрыть от ярости вечно беспокойного Тихого океана флоты всего мира, если бы им вздумалось вдруг оказаться поблизости. Промелькнули устья рек Авачи и Паратунки, и самолет, угрожающе дрожа и потрескивая, покатил по бетонной полосе.

Когда я выбрался на поистине свежий, заставлявший поеживаться, совершенно прозрачный, пронизанный солнцем воздух, картина передо мной предстала удивительная и до того непохожая на все, когда-либо виденное, что я невольно ахнул.

Вулканы, казалось, стояли тут вот, рядом, за самым краем летного поля, хотя я точно знал, что до них несколько десятков километров. Они занимали полнеба. Словно вычерченный чертежником, равнобедренный Корякский. Торчащий из «воротника» усеченный конус Авачинского. Подавленный величием соседей Козельский. Плотная зелень лесов у оснований и белые шапки, испещренные черными штрихами… Графика великого мастера — природы.

Я поймал себя на том, что, как многие в нашем веке, сравниваю не искусство с природой, а природу с искусством, и пригляделся к Авачинскому вулкану, заставившему меня одолеть тысяч десять километров и девять часовых поясов.

Сопка была безмятежна. Над вершиной ее уходило в небо вертикальное, почти прозрачное, безобидное облачко, на которое пассажиры из местных показывали пальцем удивленно, считая это зрелище, видимо, непривычным.

Безмятежность картины была, как потом оказалось, обманчивой.

Первое дело для командированного — определиться в гостиницу. Автобус довез меня до Елизова, до десятого километра Петропавловска-Камчатского. Такой уж это город: почти весь он — одна улица, петляющая меж сопок на берегу Авачинской губы. И остановки городского транспорта объявляются как километры — десятый, восьмой и так далее. Чем ближе к центру города, тем меньше этих километров.

И вот я уже в вестибюле гостиницы «Авача», где гордо висит диплом о присвоении ей второго разряда и остро пахнет хлорофосом. Я уже знал от самолетных попутчиков, что на полуострове тьма крыс и тараканов, питающихся, кажется, ядохимикатами, и совсем нет ни лягушек, ни змей, ни действующих церквей, поскольку холоднокровные и священники, видимо, не выносят трясений земли и запаха серы, извергаемой из недр вулканов.

Не успел я войти в номер и щелкнуть выключателем, как лампочка качнулась, и я почувствовал тяжесть в ногах. Потом они стали ватными. И снова тяжесть… К горлу подступил комок, как в падающем скоростном лифте. У меня уже был опыт подобных ощущений, и я не особенно испугался. Землетрясеньице… Из коридора донеслись встревоженные голоса. Я вышел из номера.

Командированные и туристы толпились у столика дежурной по этажу, а она спокойно говорила им:

— Не пугайтесь, спите. Ничего страшного не будет, мы уже привыкли…

Узнав номера телефонов Института вулканологии, я стал набирать их. Институт не отвечал.

Я вылетел из Москвы в ночь. Теперь в столице уже был день, а на полуострове наступили новые сутки, новое число. Из-за этой путаницы во времени я провел камчатскую ночь в кошмарах и пробуждениях. Восстав ото сна, я с трудом дозвонился до Института вулканологии, назвался и попросил меня принять.

— Нам некогда. Авачинский просыпается. Половина института уже на станции. Вами некому будет заняться, — невежливо послышалось из трубки. Частые гудки подтвердили категоричность отказа.

Я включил радио и услышал конец объявления о предполагаемом извержении вулкана:

— …деятельность. Возможно чередование сильных и слабых взрывов, излияние лав, а также концентрация вулканического пепла в атмосфере. Напоминаем, что города Петропавловск и Елизово находятся в тридцати пяти километрах от места извержения, и оснований для серьезных опасений не имеется. В случае подземных толчков и ухудшения видимости просим население сохранять спокойствие и порядок, а аварийным командам действовать согласно инструкции…

И словно бы в подтверждение пол подо мной задрожал, зазвенели оконные стекла, и донесся грохот далекого взрыва, переросший в непрерывный гул…

Надо было что-то предпринимать. Гостиница напоминала растревоженный улей. Одни из приезжих устремились вниз по лестнице, боясь, по-видимому, еще более сильных толчков и непрочности стен здания. Другие (из камчатских жителей, как я понял) сидели в креслах и стояли в холле и вроде бы спокойно обсуждали объявление.

— Всяко бывает, — говорил какой-то пожилой человек. — Помню, в пятьдесят шестом в Ключах, когда Безымянный работал, было темно, как у негра в желудке. Своей руки и то не видно…

— Страшно было? — спросили его.

— Да чего уж хорошего… Запаниковали некоторые, бежать бросились, руки-ноги переломали. Горячий песок сечет, огненная пурга. И вспышки, как в грозу. Это молнии были, потом сказали. Глаза у всех воспалились, на зубах скрипит — еще долго потом все с песком ели. Хорошо сейчас, вулканологи все заранее разъяснили — знаем, чего можно ждать. А все равно паника может быть. Приезжих много. Вон как они побежали…

— А лава?

— Чего лава? Лава далеко не течет. Ключи в сорока километрах от Безымянного, а здесь поменьше, но лава не достанет. А вот камешки могут долететь. Это уж как повезет. Лучше под крышей пересидеть…

Я подошел к ним и спросил, как мне найти Институт вулканологии.

— Как выйдете из гостиницы, переходите улицу. Напротив как раз первый автобус останавливается. Или двадцать шестой. Сойдете на восьмом километре, там спросите, — объяснили мне.

— Вулканолог? — спросил пожилой.

— Нет, корреспондент из Москвы.

— А, — сказал он равнодушно.

В вестибюле гостиницы толпились люди, не знавшие, то ли им выходить на улицу, то ли отсиживаться внутри здания.

— Граждане! — надрывалась женщина-администратор. — Не толпитесь, не пугайте себя и людей. А у кого нет дела сейчас в городе, возвращайтесь в свои номера, слушайте радио'… Ничего опасного нет!

Я вышел на улицу, придавленную низким мрачным небом. Оно закрывало до половины сопки и лепившиеся на их склонах блочные пятиэтажки. Воздух был тяжелый, влажный, незнакомо пахнувший чем-то горьким.

Снаружи гудело громче. Гул то затихал, то усиливался через неравномерные интервалы. Ежась от холодной сырости, буднично торопились по своим делам люди. Ходили автобусы. К стоянке подкатывали такси.

— Кто до десятого километра? — спросил очередной таксист, следуя повсеместной привычке таксистов везти не туда, куда их просят, а туда, куда им хочется. Машина быстро заполнилась. Оставалось одно место.

— А до восьмого довезете? — спросил я.

— Садитесь, — сказал таксист.

Незнакомые друг с другом пассажиры угрюмо молчали.

— Мужчина, вам выходить, — сказал таксист, обращаясь, видимо, ко мне. Так до сих пор меня окликали только женщины.