Блудный брат - Дембский Еугениуш (Евгений). Страница 48

Взвизгнули тормоза. Я едва не свалился на пол, но всех нас удержали ремни. Нас сильно качнуло, раз и другой, машина переезжала через поребрики или железнодорожные пути, затем проехала немного по прямой и остановилась. Хлопнули обе дверцы кабины водителя, кто-то прошел вдоль машины, постукивая кулаком по металлическому боку — может быть, собирался разбудить таким образом сидевших внутри? Заскрежетала дверь, и стало светло.

— Ладно, пересаживаем и поехали дальше, — сказал кто-то, затем вскочил внутрь и дернул за ремни первого с краю. — Этих двоих, этого и этого, — он явно показывал на них кому-то, — посади рядом с собой, на первые места. Они поступили в последний момент, и надо бы их проверить…

— Как их зовут?

— А черт его знает! Когда их проверят, то тебе все скажут.

— Угу. Бери…

Я не открывал глаз во время всей процедуры пересадки. Я слышал, Kak двое, насколько я понял, водитель с «нашей» стороны и второй, уже с «той» стороны, постанывая и тихо ругаясь, взваливали себе на спину очередного наемника и переносили на несколько шагов, где загружали его в другую машину. Кто-то третий стоял на страже, поскольку время от времени оба носильщика отпускали шуточки в его адрес, но вызвано это было исключительно завистью — он стоял и смотрел, они же таскали тяжелых неуклюжих мужиков, обвисавших и изгибавшихся в мешках-коконах. Когда дошла очередь до меня, я проследил, чтобы моя рука с часами не высунулась из мешка и чтобы голова была настолько спрятана под «капюшоном», насколько это было возможно. И то и другое мне удалось. Меня относительно мягко усадили в кресло, глубокое и удобное, благодаря чему уже не нужно было связывать нас ремнями. Я понял, что вскоре мы въедем в зону, в которой полтора десятка связанных ремнями голых мужчин могут вызвать у полицейского желание задать ряд вопросов, без ремней же мы могли бы сойти за группу педиков, любителей йоги или обычных захмелевших мужиков, возвращающихся с нудистского пляжа.

— Может, они и нетяжелые, но у меня каждый раз спину ломит, — пожаловался тот, что с «той» стороны. Меня обрадовало, что здесь существуют столь знакомые понятия, как ревматизм, так что, возможно, существовало и виски с пивом.

— Радуйся, что не работаешь в конюшне сумистов, — захихикал второй, «наш», взваливая себе на спину очередного наемника.

Несколько минут спустя новая машина тронулась с места. Подвеска у нее была намного лучше, двигатель гудел тихо, но энергично. Я уже знал, что мы сидим в

микроавтобусе и что ни водитель, ни конвоир — если только у них не было специальных устройств для наблюдения — не могли видеть, что происходит в глубоких удобных креслах за их спиной. Я сразу же устроился так, чтобы опираться лбом о стекло, и видел все — двор, охранника, ряд высоких сосен, прикрывавших территорию для пересадки от вида с шоссе. Охранник был мне незнаком, одежда и оружие предполагали одно из двух — либо он и его снаряжение прибыли вместе с нами, либо «здесь» почти не отличалось от «там», «наш мир» от «их мира».

Мы выехали со двора другой дорогой и включились в поток машин на автостраде, ведшей в другом направлении. Так мы ехали минут пять, когда меня начал грызть червь сомнения, через десять минут он уже гарцевал у меня в голове, словно дикий мустанг в тесном загоне, через пятнадцать мне пришлось открыть загон. Червь подбежал ко мне, подбоченился и смело спросил:

— Эй, ты?! Ты видел когда-нибудь страну, охваченную войной или космическим вторжением, в которой за пятнадцать минут езды не заметил бы ни следа мундира, ни единого ствола, нацеленного в каком бы то ни было направлении, ни миллиметра колючей проволоки, ни тени затемнения, ни малейшего окопа, даже вырытого руками ребенка?

Я поморщился и зашипел, чтобы он не орал так громко. Он притих, но не спускал с меня полного сомнений взгляда. Я вынужден был признать, что в его длинном вопросе, состоявшем из нескольких примеров, каждый был вполне обоснован. Нас обгоняли обычные «форды», «ниссаны», «меркурии» и «меркаторы», «мазды», «кобры», грузовые «маки» и «гарпии» и множество других, но мне ни разу не удалось увидеть в окне ничего, что не было бы знакомо мне раньше. В голове промелькнула абсурдная мысль — это вовсе не «та сторона», это наша прекрасная Америка, именно здесь нужно навести порядок. Может, кто-то собирался совершить переворот, может, он хочет свергнуть власти штата? Я почувствовал, как по лбу стекает холодный пот, но вспомнил недавнее краткое онемение и швырнул этим аргументом в сомневающегося червя. Тот великодушно согласился, что это, скорее всего, не Америка, наша Америка, но повторил вопрос про убежища. Я дал уклончивый ответ, сказав, куда он может меня поцеловать.

По краям дороги появились дома, сначала изредка и довольно далеко от шоссе, к каждому, видимо, вела собственная дорога, но, судя по виду этих домов или по великолепным деревьям, заслонявшим их от шоссе, плата за дороги и стоимость их содержания вряд ли существенно отражались на кошельках владельцев. Через несколько минут дома приблизились к автостраде, здесь жили достаточно богатые, но не крезы, затем дома попросту прижались к обочине, невысокий забор, живая изгородь или редко посаженные рябины, видимо, исполняли роль защиты от шума. Через каждые несколько сот метров жил кто-то, кому этого не хватало, но таких было немного. Большинство жителей периферии выросли среди городского шума, привыкли к нему и чувствовали себя лишенными чего-то существенного, когда он утихал. Я помнил, как мне самому приходилось привыкать к тишине дома Пимы, когда я переселился туда из квартиры в центре Чикаго.

Через несколько километров появился второй ряд домов, на первый план выдвинулись мастерские, магазины, мотели, отели — все то, что живет за счет потока путешествующих, перемалывая все — людей, автомобили, отходы, добрые и извращенные намерения, — собирая деньги и поджидая очередных супругов, заглянувших ненадолго, чтобы изменить с секретаршей, супруг, привозящих с собой жеребцов ради нескольких минут удовлетворения, скрежещущие коробки передач, протекающие бензобаки, хрипящие радиоприемники.

Предместья.

Неуловимая граница между началом собственно города и концом периферии. О, кажется, проехали? Начались улицы, несколько развязок, плавные улитки, клеверные листы. Здесь архитекторам хватало места, а городским властям — денег. Потом стало теснее и дороже. Я пытался углядеть какую-нибудь деталь, которая позволила бы мне однозначно определить, где мы, по какую сторону мира. Ничего. Гамбургеры, кола, распродажа, уценка, картошка-фри, цыплята, рыба, мода, шик, дешево и так далее и тому подобное… Не прозевай, не проспи, не забудь… Я на мгновение прикрыл глаза.

— Еще не проснулись? — послышалось спереди. — Уже пора, а?

Обрадовавшись, я едва не изобразил первые признаки пробуждения, но сдержался и не пошевелился, решив подождать, пока кто-нибудь очнется первым. Один раз я уже подставился с часами, было бы идиотизмом все время лезть на первый план. Я продолжал сидеть, скорчившись, как и прежде, и через несколько минут услышал:

— Ну что, умник? До сих пор никто еще не дал себя поймать на твой трюк! — торжествующе рассмеялся водитель.

Второй презрительно передразнил его смех:

— Хе-хе-хе! Потому что никто раньше времени не очнулся и не притворялся. Но когда-нибудь это произойдет, и тогда я его накрою. — Мне стало его жаль, и я едва не сказал ему, как он почти обманул меня, а это уже кое-что. — Как иначе узнаешь, что никто тебя не обманывает?

— Как? — Водитель резко свернул и снова весело рассмеялся. — Уж лучше скажи, что на самом деле мы делаем из них собачьи консервы, и подожди бунта. Бели он и впрямь начнется — значит, обманывают, хе-хе-хе!

«Ну вот, уже что-то, — подумал я. — Уже какой-то намек… Они… Что это?» Какая-то витрина привлекла мое внимание, мы проехали мимо нее слишком быстро, я зажмурился и начал восстанавливать по памяти то, что мелькнуло на сетчатке глаза. Прежде всего — рекламные щиты возле той витрины, по одну и другую сторону, были намного менее агрессивными, словно приглушенные выставленным товаром. А что там было? Что-то на «а», может, на «о»? Омле… А! Амулеты!!! Да, амулеты! Гм, я бы не удивился, если бы кто-то открыл такой магазин в центре города, но о подобном мне прежде слышать не доводилось. Я позволил себе легкую, тщательно скрытую под капюшоном улыбку, но мне не дано было ее завершить. Внезапно над городом взвыли сирены, прохожие метнулись к подворотням. Они не спешили, не паниковали, похоже было, что у них уже в крови: сигнал — прячься. Яркие агрессивные рекламы на экранах и щитах начали гаснуть, только теперь я заметил большие цифры, видневшиеся почти возле каждой подворотни. Именно туда бежали прохожие. Я заметил, что некоторые, находясь в шаге от каких-либо ворот, пробегали несколько десятков метров до других, видимо, они прекрасно знали местонахождение убежищ и не боялись налета. Учения! Автомобили сворачивали вправо, освобождали средние ряды и останавливались. Водители быстро, но без страха в глазах запирали машины и исчезали в ближайших воротах. Наша машина ехала дальше, даже прибавила скорость. Но никого это не удивляло, никто не удостаивал нас даже мимолетным взглядом. Это могло означать лишь одно: общество вынуждено подчиняться приказам, но все знают, что это учения, или в состоянии отличить учебную тревогу от настоящей. Наша машина тоже не столь уж выдающееся событие, вероятно, по городу ездит не один подобного рода привилегированный автомобиль. Мелькнула мысль, что я не принимал во внимание возможность участия так называемого государства в афере с переброской наемников через границу между мирами. Машина резко затормозила.