Утешительная партия игры в петанк - Гавальда Анна. Страница 2

Белесое солнце, запах керосина, страшная усталость.

– Вы налегке, без чемодана? – спрашивает меня таксист, подходя к багажнику.

– Почему? С чемоданом.

– Видать, он хорошо спрятан!

Он смеется, я озираюсь.

– О нет!.. Я… видно… это… забыл его на транспортере…

– Сходите, я подожду!

– Ну его. Сил нет… я… да бог с ним…

Он уже не смеется.

– Хм! Но вы же не оставите его, а?

– Потом заберу… Все равно послезавтра обратно… Я тут уже, можно сказать, поселился… Да нет… Поехали… Неважно. Сейчас не хочу возвращаться.

«Эй, гоп-гоп, мой Боже, я примчусь к Тебе… на коне!
Оу-йе, да-да, на коне!
Эй, гоп-гоп, мой Боже, я примчусь к Тебе… на велосипеде!
Оу-йе, да-да, на велосипеде!»

– надрывается магнитола в Пежо-407 у Клоди А'Бгуахана номер 3786 (его лицензия приклеена скотчем к спинке переднего сиденья).

«Эй, гоп-гоп, мой Боже, я примчусь к Тебе… на воздушном шаре!
Оу-йе, да-да, на воздушном шаре!»

– Надеюсь, вас духовные песнопения не раздражают? – спрашивает он, глядя на меня в зеркальце заднего вида.

Я улыбаюсь.

«Эй, гоп-гоп, мой Боже, я примчусь к Тебе… на реактивном самолете/»

С подобными-то хоралами, не рановато ли мы утратили веру в Бога?

Оу-йе!

О нет…

– Нет-нет, нормально. Спасибо. Все отлично.

– Откуда прилетели?

– Из России.

– Ух ты! И холодно там?

– Очень.

Мне бы так хотелось быть дружелюбнее к себе подобным, но увы… Виноват, признаю, да, хоть на это я еще способен: не могу.

Чувство вины гложет.

Я слишком очерствел, измотан, изнурен и грязен: просто непригоден к общению.

Чуть дальше, на съезде с магистрали:

– Вот скажите мне: вы в Бога верите?

Черт побери. Господи. Надо же было так влипнуть…

– Нет.

– Знаете, а я это сразу понял. Как увидел, что вы вот так бросаете свой чемодан, так и подумал: в Бога он не верит.

– Не-ве-рит! – повторяет он, постукивая по рулю.

– Не верю… – признаюсь я.

– А Бог-то ведь есть! Он здесь! Он повсюду! Он указывает нам, куда…

– Нет-нет, – прерываю я его, – там, откуда я вернулся… там Его нет. Точно. Уверяю вас.

– Это почему же?

– Там такая нищета…

– Так ведь Бог среди нищих! Бог творит чудеса, вы знаете? Бросаю взгляд на спидометр: 90. Из машины не выскочить.

– Взять хотя бы меня… кем я был раньше?.. да никем! – Он занервничал. – Пил! Играл! С женщинами спал! Да я уже на человека был не похож, понимаете?.. Полное ничтожество! Но Господь позвал меня. Поднял с земли, словно цветочек, и сказал: «Клоди, ты…»

Я никогда не узнаю, что там наболтал ему Всевышний. Я заснул.

Когда мы подъехали к дому, он тронул меня за колено.

На оборотной стороне счета значился точный адрес рая: церковь Обервилье, улица Сен-Дени, 46–48. С 10.00 до 13.00.

– И не откладывайте, в ближайшее же воскресенье приходите. Просто скажите себе: если я сел в эту машину, это не случайно, потому что случайностей… (он делает большие глаза) не бывает.

Стекло справа от водителя опущено, и я наклонился, чтобы попрощаться с моим пастырем:

– Так значит… эээ… Вы теперь… это… больше не спите… с женщинами вообще?

Он широко улыбается:

– Только с теми, которых посылает мне Господь…

– И как вы их узнаете? Улыбка становится еще шире.

– Они самые красивые…

***

Всему-то нас учили наперекосяк, размышлял я, толкая дверь подъезда. Вот я, я только тогда был искренен, когда говорил себе: «Я не достоин принять Тебя».

И в это я действительно верил.

А ты, гоп-гоп, да-да, ты – поднимаясь на пятый этаж по лестнице, я с ужасом понимал, что эта чертова песня прилипла ко мне, – на такси, да-да, на такси.

Оу-йе.

Дверь закрыта на цепочку, и эти последние десять сантиметров, из-за которых я не мог попасть в квартиру, окончательно вывели меня из себя. Я приехал черт знает откуда, я столько всего натерпелся, самолет опоздал немилосердно, и все это при деликатном попустительстве Господа Бога. У меня сдали нервы.

– Это я! Откройте!

Я орал и дубасил в дверь:

– Да откройте же, черт подери!

Нос Снупи показался в дверном просвете.

– Эй, ты чего? Успокойся, не надо так волноваться… Матильда сняла дверную цепочку, посторонилась и, когда я переступил порог, уже повернулась ко мне спиной.

– Добрый день, – сказал я.

Она ограничилась тем, что подняла руку, вяло пошевелив пальцами.

Enjoy, [2] гласила спина ее майки. Как же! В это мгновение мне сильно захотелось схватить ее за волосы и врезать ей как следует, чтобы заставить повернуться и смотреть мне в глаза, когда я говорю ей эти два слова, которые для нее, видимо, давно потеряли всякий смысл: Добрый-день. Но потом, эх… Я плюнул. К тому же дверь в ее комнату уже захлопнулась.

Меня неделю не было, послезавтра опять уеду, ну и… К чему все это?..

Какая разница? Ведь я тут проездом, разве не так?

Я вошел в комнату Лоранс, которая вроде бы была и моей. Кровать застелена идеально, на одеяле ни складочки, подушки взбиты, пузаты, надменны. Грустны. Я прошел вдоль стены и присел на самый край кровати, чтобы ничего не помять.

Я уставился на свои ботинки. Довольно долго на них смотрел. Потом взглянул в окно: кругом одни крыши, крыши да Валь-де-Грас вдалеке. Перевел взгляд на ее одежду на спинке кресла…

Ее книги, бутылка воды, записная книжка, очки, сережки… Все это наверняка что-то значило, но я уже не очень понимал, что именно. Больше не понимал.

Взял с ночного столика одну из упаковок с таблетками.

Nux Vomica 9CH, проблемы со сном.

А, вот оно что, проскрипел я, поднимаясь с кровати.

Nux Vomica. Рвотный орех.

Все было как всегда, но с каждым разом все хуже. Полное отчуждение. Уже и берегов-то не видно…

Ну хватит, оборвал я себя. Ты устал и порешь чушь. Кончай.

Вода обжигала. Открыв рот и зажмурившись, я ждал, когда она смоет налипшую на меня дурную чешую. Холод, снег, темень, автомобильные пробки, бесконечные споры с кретином Павловичем, заведомо проигранные сражения и все эти взгляды, которые я до сих пор чувствовал на себе.

Этого типа, который вчера запустил мне в лицо каской. Слова, которые я не понимал, но смысл которых без труда угадывал. Стройку, с которой я явно не справлялся. По многим причинам…

И зачем только я в это влез? И вот, пожалуйста! Теперь я не мог найти даже собственную бритву среди всей этой косметики! Апельсиновая кожа, болезненные регулы, блеск, плоский живот, жирная себорея, ломкие волосы.

И к чему вся эта дрянь? Зачем?

Кому все это нужно?

Я порезался и отправил весь этот хлам в мусорное ведро.

– Эй… Я вот думаю, может тебе кофе сварить? Матильда стояла на пороге ванной, скрестив руки и небрежно опираясь о дверной косяк.