Запоздалый приговор - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 38

Ладони вспотели от напряжения. В горле сделалось сухо до колик. К глазам покатились со лба первые капли пота. Римма смахнула их рукой.

Нос катера подпрыгивал, разрезая воду, поднимая тучи прозрачных в взошедшем солнце брызг. В другое время такая картина привела бы ее в дикий восторг. Но сейчас она с ужасом обнаружила, что почти ровный до этого берег стал закругляться, наползая, вырастая у нее на пути. Точнее, у вышедшего из-под контроля, взбесившегося судна. Она в надежде оглянулась: их отель превратился в крохотную, еле различимую точку.

— Да остановись же ты! Чертова железяка!!! — Римма заколотила кулаками по умершему штурвалу, зачем-то ударила носком по обшивке.

Ничего не помогало. Катер упорно рвался вперед. И так же упорно й неотвратимо приближался беспощадно изогнувшийся берег. Уже стали видны крупные камни, выступающие на мелководье, и беспризорные стволы рухнувших когда-то сосен.

Она снова закричала, уже понимая, что ничего не сможет сделать и никто не успеет помочь. Слишком поздно. Сейчас она разобьется об эти камни и эти стволы. Об этот чужой берег. Мелькнула последняя, слабая надежда. Но тотчас погасла, едва Римма взглянула на показатель топлива: бензина было еще предостаточно.

Камни и берег и стволы на нем увеличивались в размерах.

Она зажмурила глаза, первый раз в жизни жалея, что не знает ни одной молитвы.

И вот нос катера утробно ухнул, на что-то наскочив. Но, издавая скрежет и стон, кренясь набок, продолжал двигаться, почти не замедлив свою сумасшедшую скорость.

Римма не решалась открыть глаза. Ждала. Ждала, когда ЭТО произойдет.

Новый, намного сильнее удар лишил ее равновесия и опоры под ногами, оторвал от палубы. Буквально вздернул вверх и в сторону, взорвав барабанные перепонки ужасающим грохотом.

3

На террасе отеля, попивая за белым пластиковым столиком кофе и просматривая свежую газету, сидел уже не молодой, но спортивного типа мужчина. Он поселился в отеле десять дней назад, редко посещал ресторан, предпочитая заказывать обеды в номер, и ни с кем не общался. Такое поведение клиента не явилось для обслуживающего персонала чем-то из ряда вон выходящим. Напротив, в их отеле часто искали уединения многие деловые люди, уставшие от каждодневной городской суеты и психологических нагрузок.

В это утро он не нарушил своей привычки: вышел на открытую террасу, примыкающую к бару, и заказал чашку капуччино и свежий номер местной «желтой» газетенки, освещавшей в основном последние европейские сплетни. Если бы принесший заказ официант немного задержался и оказался полюбопытнее, он несомненно заметил бы, что господин в спортивном костюме то и дело поглядывает на озеро.

Когда катер, отчаливший не так давно от пристани, начал разворот, господин опустил руку в карман. Маленькая, похожая на дистанционный пульт коробочка, которая покоилась в нем, имела всего две кнопки. Господин по очереди нажал их.

Катер прекратил маневр и, как сорвавшийся с цепи, понесся вдоль береговой линии. Внимания на это никто из находившихся на пристани и у отеля не обратил. Но когда он не стал уходить вправо от изгиба берега, лодочный смотритель громко выругался, а вышедший из отеля высокий темноволосый мужчина бросился к пирсу.

Немолодой господин наблюдал, чуть отставив в сторону газету. Катер-камикадзе превратился в стремительно несущуюся по озеру точку. Он не останавливался и не сворачивал, упрямо пер в одном направлении. На пирсе уже собралась толпа, махали руками, кричали. Наконец катер на полной скорости налетел на прибрежные камни, скользнул по ним, как по трамплину, и, пролетев по воздуху, врезался в валуны и бурелом. Красное с желтыми языками пламя взметнулось вверх. До отеля донесся грохот. И почти сразу к небу потянулись черные щупальца дыма…

Мужчина за столиком, сделав глоток кофе, вернулся к газете.

4

Бабка Прасковья, беззвучно двигая тонкими, высохшими губами, раскладывала карты. И всякий раз, когда выпадал король пик, сокрушенно качала головой. Наконец она собрала карты в колоду, отложила их в сторону. Посидела какое-то время не двигаясь, глядя перед собой. И вдруг резко повернула свое старушечье, изъеденное морщинами лицо. Глаза полыхали недобрым желтым огнем, рот растянулся в жуткой усмешке, обнажая редкие острые зубы.

«Я ведь предупреждала тебя, деточка! Черный человек! Берегись его!» — полушептала-полукаркала она, вставая из-за стола и приближаясь к Римме.

Движения ее были бесшумны.

«Не послушалась меня? Не поверила, значит?»

Римма похватала ртом воздух, намереваясь сказать хоть слово в свою защиту, но голос куда-то пропал. А бабка Прасковья ткнула в нее свой скрюченный палец и продолжала: «Это тебе наказание, деточка. За глупость твою и неверие. Теперь выпутывайся, как сама знаешь. А я тебе больше не советчица…»

Римма резко, одним толчком вернулась в сознание. Будто вынырнула из вязкого, как трясина, мрака. С трудом разлепила веки.

Ночь сменилась днем, ослепительно белым и ярким. Настолько ярким, что она опять прикрыла глаза. И опять открыла. Все вокруг было незнакомым… и действительно белым. И стены, и потолок, и одеяло, укрывавшее ее. Лишь шторы на окнах имели нежно-голубую окраску.

Где она? Как сюда попала? И что вообще произошло?

Медленно возвращалась память. Из разбитых осколков складывалась пока еще не совсем цельная и ясная картина. Она помнила только, как мчалась на потерявшем управление катере прямо на берег. Вспомнила охвативший ее ужас. Потом был сильный толчок, подбросивший ее… Куда? На берег? В воду? Этого она уже не могла вспомнить… А затем, кажется, сильный взрыв. Или то взорвалось ее сознание?

Она еще раз огляделась. Маленькая светлая комната, где она лежала, имела дверь. У кровати стояла тумбочка. С другой стороны длинный штатив с пластиковым или стеклянным (она не могла разобрать) баллоном, от которого к ее правой руке тянулась зеленая гибкая трубка, оканчивавшаяся иглой. Игла крепилась к руке круглым пластырем, но боли от укола Римма не чувствовала. Как не чувствовала и поступления в ее вытянувшееся на кровати тело прозрачной жидкости, наполовину заполнявшей баллон. Она вообще ничего не чувствовала. На прибор, стоявший рядом со штативом, она обратила внимание не сразу. На зеленом экране высвечивались шкала и горизонтально движущаяся кривая. Слышалось тихое попискивание. Не сразу она заметила и два тонких проводка, отходящих от незнакомого прибора. Они тоже, как ни странно, тянулись к ней. А точнее, к ее голове.

Римма сделала усилие, чтобы пошевелить руками. И ей это удалось. Постепенно, чуть-чуть, но она начинала чувствовать свое тело, управлять им. Она поднесла руки к вискам. Так и есть — проводки крепились к ним. И таким же круглым пластырем, что и к руке. Что это? Зачем? Первой мелькнула испугавшая ее мысль об опытах над людьми. Может, и над ней сейчас проводят какой-нибудь эксперимент. Но она отбросила эту версию как маловероятную. Ведь была катастрофа на озере — она это хорошо помнила, — а она являлась в ней пострадавшей. Скорее всего, она в обычной больнице, а не в каком-то закрытом научном центре. И обычные врачи ставят ее на ноги.

Да, именно так все и обстоит!

Убедив себя в этом, Римма ощутила навалившуюся на нее усталость. Сделала всего-то одно-два движения руками, а силы уже на исходе…

Напоминание о памяти вернуло к сну. Или к кошмарному видению. Чем бы это ни было, оно вызвало мелкую судорогу по всему оживающему телу. Перед глазами отчетливо возникли образы шепчущей бабки Прасковьи и еще… перекошенного гримасой боли лица матери. Они стали накладываться один на другой, вытягиваться, увеличиваться в размерах, заполняя собой все свободное пространство маленькой палаты… Римма закричала, совершенно не понимая, явь это или продолжение кошмарного сна. Но вместо крика вырвался лишь слабый стон, тут же отозвавшийся в голове острой болью.

Попискивание странного прибора перешло в сильный непрерывный зумер. И почти сразу распахнулась дверь палаты…