Запоздалый приговор - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 4

Криминалистическая экспертиза, которой была подвергнута его машина после аварии, дала однозначный ответ: авария не подстроена, двигатель и все механизмы находились в абсолютно исправном состоянии. За несколько дней до аварии Реутов забрал свою машину со станции техобслуживания «БМВ», где ею занимался его постоянный механик Александр Кононенко. Кононенко дал следующие показания: кроме него, машину Реутова никто не смотрел и не ремонтировал с самого момента ее приобретения, то есть уже почти год.

Кроме того, были свидетели самого происшествия, которые и вызвали «скорую помощь» и милицию. Следом за синим «БМВ» Реутова ехала красная «мазда», в которой находилось три человека: 34-летний фотограф Сергей Абросимов, его жена Татьяна и сын Иван, и все они видели происходящее. Абросимов встречал жену с сыном в Шереметьево-2, они отдыхали в Анталии. Сергей не был до конца убежден, но ему казалось, что он видел Реутова в здании аэровокзала. На трассе же произошло следующее. Машину Реутова, которая ехала в двадцати метрах от «мазды» Абросимова, начало сносить вправо. Когда Абросимов сообразил, что происходит, он начал сигналить и добавил газу, чтобы поравняться с «БМВ» и предпринять что-нибудь еще, но не успел. «БМВ» на скорости около 100 километров в час ткнулась в столбик заграждения, тут же встала на дыбы и буквально улетела с дороги. Реутов был мертв еще до приезда «скорой». В крови у него был обнаружен алкоголь, но когда он пил, где и с кем, установить не удалось. Как не удалось найти ни одного человека, который бы видел его или общался с ним в тот роковой день. Несчастный случай он несчастный случай и есть.

— В общем, как видишь, дымящимся пистолетом тут не пахнет, — сказал Турецкий, комментируя эту информацию.

— Чего? — удивился Гордеев, отрываясь от материалов дела. — Каким еще пистолетом?

— Эх ты, деревня, — снисходительно улыбнулся Турецкий. — Это принятый в США термин. «Дымящийся пистолет» означает поимку преступника на месте преступления. Сечешь?

— Секу, — кивнул Гордеев. — И давно ты про него знаешь?

— С сегодняшнего утра, — признался Турецкий. — С Реддвеем разговаривал.

Гордеев сдержал улыбку и уважительно покивал. Питер Реддвей — это была фигура. Бывший цэрэушник, он руководил международным антитеррористическим центром в Западной Европе и не раз помогал и давал консультаций в самых запутанным делах — и Турецкому, и его друзьям.

Что же касалось Шерстяка, то помимо сведений, которыми поделился Турецкий, Гордеев сам уже составил некое подобие досье. Профессиональный юрист, Гордеев знал справедливость утверждения, что большая часть сугубо секретных сведений всегда добывается из открытых источников. Шерстяк на политическом небосклоне был фигурой заметной. Сперва Гордеев насладился кое-какими его перлами.

Например, о банковской реформе Шерстяк выразился так:

«Мы за то, чтобы тайна банковских вкладов была прозрачна».

О какой-то своей болезни, которая не дала возможности поехать во главе парламентской делегации в США, сообщил следующее:

«Врач говорит: нормально, протекание здоровья такое».

Об амнистии:

«Общество не имеет права тюкать человека по башке до гробовой доски».

По поводу антитеррористической операции в Чечне:

«С точки зрения юридической все происходит руками МВД».

И снова о Чечне же:

«Допустимо ли, правильно ли оставаться в стороне от того процесса, который ведет нас в пропасть?»

Ну и так далее.

Отсмеявшись, Гордеев перешел к изучению его биографии. На момент смерти Шерстяку пятьдесят девять лет и за плечами у него имелся изрядный советский послужной список. В конце 80-х Шерстяк, бывший партийный деятель нижнего звена (секретарь парторганизации шинного завода), возглавил администрацию крупного региона, но особых успехов там не добился и довольно быстро ушел в отставку, что по тем временам дело было еще редкое, ведь советские начальники традиционно не привыкли отказываться от кормушки. Этот момент Гордеева заинтересовал, и он сделал себе пометку — туда же, где у него значились вопросы относительно Реутова. С начала 90-х Шерстяк подался в публичную политику. Он принадлежал к тому распространенному в России типу политиков, которые категорически не-желают занимать посты, где требуется принимать более или менее компетентные решения. Уже не первый год сидя в Думе, Шерстяк занял уникальную нишу. С одной стороны, он постоянно находился в оппозиции к действующей власти, с другой — умудрялся как-то ее поддерживать, в то же время по-отечески упрекая за «мягкотелость и чрезмерную интеллигентность». Среди избирателей Шерстяк находил традиционную поддержку. Это был огромный толстый мужик, эдакий персонаж Рабле, судя по всему, любил хорошо выпить и закусить, да, наверно, и по девочкам был ходок изрядный. И как невозможно было предположить, чтобы такой человек сам ушел в отставку, так же невозможно было представить, чтобы он застрелится. Ну, показали по телевизору его с голой девчонкой, ну и что? Да с такого борова это должно быть как с гуся вода. Или у него на самом деле была чрезмерно тонкая и чувствительная душевная организация? Разнервничался, уехал к Черному морю и покончил с собой? Ведь все-таки он застрелился. Из собственного пистолета Макарова, подарка бывшего начальника Генерального штаба Хондякова, с которым Шерстяк поддерживал дружеские отношения с тех пор, когда он возглавлял администрацию одной южной области, а Хондяков был в тех краях командующим военным округом…

(Гордеев сделал себе очередную пометочку.)

Криминалистическая экспертиза с высокой долей вероятности подтвердила факт самоубийства: расположение тела, пулевого отверстия, куда упал пистолет из левой руки (Шерстяк был левша), и так далее. Все было сделано грамотно, в этом можно было не сомневаться. Помимо сочинских милиционеров на месте происшествия работала и московская бригада, в которую вошли отличные специалисты из Центра судебной экспертизы во главе с пухленьким старичком со шкиперской бородкой — это был сам легендарный Студень, к услугам которого Турецкому и Гордееву приходилось прибегать неоднократно. Прямых свидетелей самоубийства не было, но двое служащих гостиницы слышали странный хлопок в половине шестого утра, что соответствует выводам медицинского эксперта о времени смерти. Тело его было обнаружено в половине девятого. К Шерстяку в гости приехал тот самый отставной генерал Хондяков, но дверь никто не открывал. Наконец горничная открыла номер люкс своим ключом.

Так что же, застрелился Шерстяк или нет?

Гордеев так не думал, не считал так и Турецкий, о чем сообщил своему приятелю как бы между прочим.

Что еще?

У Шерстяка была жена, почти такая же толстенная матрона, как он сам, но ни для кого не являлось секретом, что Шерстяк с ней давно не живет. Как ни удивительно, он умудрился превратить этот заурядный факт своей биографии в еще один плюс: говорил об этом открыто, постоянно подчеркивал, что жену свою по-прежнему уважает и в трудные минуты часто с ней советуется. Избирателям это льстило: выходило, что Шерстяк такой же нормальный мужик, как и все, со стервозной женой, от которой сумел избавиться, соблюдая приличия и никого не обижая. У него было трое взрослых детей, и никто из них политикой не занимался и даже близких отношений с отцом не поддерживал.

Из Генпрокуратуры Гордеев отправился в частное охранное предприятие «Глория», где переговорил с его директором Денисом Грязновым и дал ему некоторые поручения, впрочем, прекрасно понимая, кто именно станет делать необходимую для него работу — конечно же, компьютерный гений Макс.

4

На следующий день Гордеев съездил к родителям Реутова. Это были совсем другие люди, нежели профессор Портнянский. Мать Виктора Реутова учительница младших классов, отец — в недавнем прошлом преподаватель физкультуры, сейчас работал сторожем в детском саду. Реутов, разумеется, помогал родителям, переселил их в хорошую квартиру, и, в принципе, они в чем не нуждались, однако строптивые старики предпочитали сами зарабатывать себе на жизнь. Гордеев увидел убитых горем родителей и пожалел, что приехал — здесь он ничего не найдет. Он пересмотрел детские фотографии Виктора, настойчиво подсовываемые его матерью, и, уехав, вздохнул с облегчением.