Искатель. 1965. Выпуск №3 - Кривошеин Семен. Страница 18

Скворецкий приступил к допросу, но арестованный… молчал. Молчал тупо, упорно. Что ни говорил полковник, какие ни ставил вопросы Миронов, как ни пытались они расшевелить Черняева — все было напрасно! Прошло пятнадцать минут, двадцать, полчаса — Черняев был нем и, казалось, глух. Ничуть не меняя позы, все так же безучастно уставившись в пол, он совершенно не обращал внимания на следователей.

«Игра? — думал Миронов. — Очередной трюк? Или следствие тяжелого нервного шока?»

Скворецкий махнул рукой:

— Не желаете разговаривать, Черняев? Дело ваше. Только на что вы рассчитываете? Рано или поздно, а говорить придется. До конца. Терять же время на ваши капризы мы не будем, но и учесть ваше поведение — учтем. И суд учтет. Идите в камеру, подумайте…

Черняева увели. Он выходил из кабинета, все так же волоча ноги, потупясь, не глядя на окружающих, все такой же безучастный, ко всему равнодушный.

— Ладно, — сказал полковник, — денек-два подождем, а там опять вызовем, поглядим, как оно получится. Начальнику тюрьмы ты, однако, дай указание присматривать за ним получше. И врача пусть к нему пошлет. На всякий случай…

ГЛАВА 17

Никому из сотрудников отдела народного образования Крайского горисполкома, кроме заведующего, не была известна подлинная профессия Миронова. Впрочем, и заведующий мало что знал. Миронов выступал в роли инспектора, знакомящегося с постановкой преподавания английского языка. Сначала Андрей зашел в одну школу, познакомился с се директором, с преподавателями английского языка, посидел на уроке. Потом отправился в другую и лишь в первом часу дня добрался до той школы, где работала Войцеховская.

Директора школы Миронов на месте не застал. В учительской было почти пусто, шли уроки: только за одним из столов сидела седая женщина и просматривала лежавшую перед ней стопку ученических тетрадей. Это была заведующая учебной частью школы. Миронов представился: так, мол, и так, инспектор. Интересуюсь постановкой преподавания английского языка.

— Если вы не возражаете, — сказала завуч, — сделаем так: через пять минут перемена, преподаватели соберутся здесь, в учительской. Я познакомлю вас с Войцеховской, нашей преподавательницей английского языка, вы отправитесь к ней на урок.

Миронов согласился.

Прозвенел звонок, учительская стала заполняться. «Она», — мгновенно решил Миронов, когда на пороге появилась интересная, со вкусом одетая женщина.

— Анна Казимировна, — окликнула ее заведующая учебной частью, — попрошу на минуточку. Знакомьтесь, пожалуйста. Товарищ из министерства. Проверяет постановку преподавания английского языка в наших школах, в Крайске.

— Войцеховская, — сказала женщина, протягивая Миронову руку и пристально глядя ему в глаза. Рука у нее была горячая, сухая, рукопожатие энергичное.

— Миронов, — представился Андрей. — Андрей Иванович.

Учителя расходились по классам. Направилась к выходу и Войцеховская.

— Начинается последний урок, — сказала она. — У меня занятия в седьмом «Б». Вы, наверное, хотели бы присутствовать? А потолкуем после урока.

В течение всего урока Войцеховская не обращала на Миронова никакого внимания. Урок она вела уверенно, спокойно. В классе стояла тишина, но какая-то напряженная, гнетущая. Миронов заметил, как вздрагивали некоторые ребята, когда их вызывали к доске, как неуверенно, боязливо поглядывали на учительницу, отвечая на ее вопросы. Войцеховская, по-видимому, не любила детей, и они платили ей тем же.

После урока в учительской поговорить поначалу не удалось: слишком там было людно и шумно. Через полчаса учительская опустела.

— Итак, товарищ инспектор, — сказала Войцеховская, чуть заметно улыбаясь, — жду ваших замечаний, выводов, вопросов?

— Что я могу сказать, — неуверенно заговорил Миронов. — Как вы ведете урок, мне понравилось. Есть, конечно, и вопросы. Но я бы предпочел сейчас их не задавать, отложить разговор дня на два, на три. За это время я успею еще раз побывать на ваших уроках, вот тогда и побеседуем. Согласны?

— А какую роль играет мое согласие? Впрочем, мне все равно: сегодня, завтра, через неделю…

Войцеховская встала и протянула ему руку.

— Значит, до завтра? — переспросил Миронов, задерживая руку Войцеховской в своей. — Да, конечно, конечно. Уроки-то кончились. И мне пора…

— Товарищ инспектор, может быть, вы все же вернете мне мою руку?..

Миронов поспешно выпустил руку Анны Казимировны и даже отступил на шаг.

В раздевалку они спустились вместе. Помогая Войцеховской надеть пальто, Андрей робко спросил:

— Вам в какую сторону, Анна Казимировна? Может, мне по пути?

— Ой-ой-ой, товарищ инспектор! — рассмеялась она. — Кажется, вы решили покуситься на мое «внеслужебное время»? Ну ладно, ладно, не сердитесь. Я же смеюсь. Может, нам действительно по пути.

Когда они вышли на улицу, Войцеховская сама взяла Андрея под руку.

— Ну, товарищ инспектор, расскажите-ка что-нибудь.

— Рассказать? — делая вид, что смущен, спросил Миронов. — Но о чем?

— Ах, да о чем угодно, только чтобы было интересно! Нет ничего хуже скучного собеседника…

Беседа становилась все более оживленной, непринужденной. Миронов не мог не отдать должного Войцеховской: уж ее-то никак нельзя было отнести к числу «скучных собеседников». Круг ее интересов и познаний был обширен.

Беседуя о литературе, о последних научных открытиях, о кино, театре, они миновали улицу, на которой жила Анна Казимировна, побродили по городскому парку и возвратились к ее дому. Когда они подошли к подъезду, Анна Казимировна протянула Миронову руку и решительно сказала:

— К себе я вас не приглашаю. Вы уж извините. Мне еще поработать надо, да и беспорядок у меня порядочный. Как-нибудь в следующий раз, если случай представится…

Андрей не успел ничего ответить, как она застучала каблучками вверх по лестнице.

Выслушав обстоятельный рассказ Миронова, Кирилл Петрович сказал:

— Ну что ж, для первого раза неплохо. Но долго тянуть этот «роман» нельзя: неделю, полторы — не больше. И этот срок для «инспектора» куда как достаточен. Ведь инспектор, он что? Приехал, посмотрел, уехал.

— Да что вы, Кирилл Петрович? Шутки шутками, а от игры в «инспекторы», от кокетничания с Войцеховской я устал, как собака. Легче десять раз допросить Черняева, чем флиртовать один вечер с Войцеховской. Вы что? Чего смеетесь?

ГЛАВА 18

Каждый новый день — вернее, вечер, проведенный в обществе Анны Казимировны, давался Андрею все с большим трудом. Положение создалось щекотливое. Войцеховскую, относившуюся с возрастающей благосклонностью к «инспектору», начала, как видно, удивлять и даже раздражать его чрезмерная «робость». В самом деле: что ни вечер, они оставались вдвоем. Беседовали, беседовали, беседовали: о литературе, о школьных делах, об искусстве. Снова и снова беседовали — и… ничего больше. Все многочисленные авансы Войцеховской (а она понимала в этом толк) оставались без ответа.

Анна Казимировна была оскорблена, обижена. Да, во время прогулок «инспектор» был совсем иным. С ним было интересно. Почему же он так робел, так терялся у нее дома, когда они оставались одни?

А Миронов проклинал в глубине души и Войцеховскую, и надоевшие ему до чертиков прогулки, и особенно вечера, которые проводил в ее квартире. Но как он мог выйти из игры, когда, потратив столько времени и нервов, почти ничего не узнал о Войцеховской? Вернее, кое-что узнал, даже немало, но все это было не то. Андрей получил более или менее полное представление о характере Войцеховской, ее вкусах, привычках, интересах. Он понял, что она горда, по-видимому, развращена и, судя по всему, озлоблена… Но ведь озлобление могло являться следствием того оскорбления, той обиды, которую нанес ей так называемый муж — полковник Васюков.

Да и не только в этом дело: ну, допустим, Анна Казимировна озлоблена даже и не из-за Васюкова, так что из этого? От озлобленности, презрения к своим товарищам по работе, злой иронии по поводу различных неполадок в нашем быту до связи со шпионами очень далеко.