Верю, судьба! - Белецкая Екатерина. Страница 37

Жизнь - за восемь тысяч условных единиц и десять мешков сахара. Черт знает что. Почему ему сейчас кажется, что это неправильно? Ведь раньше он думал, что всё верно, всё так и должно быть? Почему этот черноволосый голубоглазый мальчишка только сейчас поднял голову и посмотрел в глаза Атису-взрослому, словно спрашивая - за что я был предан, как же это получилось?

"Не знаю, что там за деревня, - подумалось Касси, - но как бы нас не испугались". Босиком, растрепанные, раздетые. Вот только не ищут ли Атиса и здесь? В принципе, это возможно, хотя вряд ли кому-то придет в голову, что он отправится к родителям. Надо быть, однако, осторожнее. То, что искать могут и ее тоже, Касси в голову не пришло.

- Интересно, узнают ли они тебя, - сказала она спустя некоторое время. - И никакого брата наверняка там уже нет. Столько лет прошло. Имя у тебя странное, действительно. Алмазные ведь сами себе имена придумали, у меня тоже псевдоним. Ты говорил, за восемь тысяч продали? Негусто, негусто для отпрыска древнего рода. Это что, фамилия твоих родителей такая - Сигна?

- У моих родителей фамилия Топорковы, - машинально ответил Атис. Он всё никак не мог отвлечься от своих мыслей, поэтому вопрос Касси застал его врасплох. - А за восемь тысяч - нормально. Для секретариата.

- А стал грузчиком, - хихикнула Касси, и ее цветок на миг всплеснул лепестками. - Извини, без обид. Так почему же все-таки ты Атис Сигна, а не Антон Топорков, к примеру?

- Не знаю, почему, - ответил Атис. - Никогда про это не задумывался. Ну, Сигна, и Сигна. Какая разница?

Возможно, разница и была. Чем дальше, тем очевиднее становилось, что живут они, как слепые и глухие кроты. Вокруг море информации, сведений, а они проходят мимо, всё мимо, прямо под носом, только толку никакого нет. Совсем.

"Как же тут убого, а я и забыл, - подумал Атис, когда они, оставив цветы на заднем дворе, шли к дому, где он прожил до одиннадцати лет. - Какая нищета".

Вереница домов, занесенных снегом, заборы из жердей, слепые окна. Ночь стремилась скрыть то, что они видели сейчас, но даже она была бессильна что-то изменить. Серые от старости бревна, отродясь не крашенные, покосившаяся, вечно открытая калитка, ведущая на деревенскую улицу, дровяной сарай, в котором дров - кот наплакал, мертвая тишина кругом - деревня ложилась с наступлением темноты. Да еще и электричество давали только с шести до восьми, а дальше крутись, как хочешь.

Ботвиново, как и множество таких же сел, делало Общее Дело - выращивало сахарную свеклу. Сейчас, по идее, положено было заниматься подготовкой техники к новому сезону - гигантские шестиместные трактора "Белорусы" перебирали, смазывали, меняли износившиеся детали, но на практике вся подготовка сводилась к тому, что механизаторы приходили на работу, в мастерские, и напивались там, а затем, так ничего и не сделав, расползались по домам. Скотины в Ботвиново почти никто не держал, разве что кур да кролей, огороды, правда, сажали, а потом продавали случайным покупателям "деликатесы" - те же соленые огурцы и капусту. Продавали бартером, чаще всего - в обмен на сахар, соль и такие необходимые вещи, как материя и обувь.

Касси и Атис стояли перед низкой, обитой ватином дверью, ведущей в дом, и всё никак не решались постучаться. Атис не мог справиться с охватившей его робостью, а Касси решила почему-то, что в данной ситуации ей отводится вторая роль, и пока ничего не предпринимала. В конце концов, это дом Атиса, пусть бывший, ему и действовать. Тем более, что за все тридцать два года своей жизни Касси ни разу не была в настоящей деревне, и представление о жизни в подобных местах имела весьма смутное, что-то из разряда "воду там черпают ведрами из колодца, а в сарае живут петухи". Поэтому окружающее казалось Касси нереальным, как ожившая бредовая сказка - гораздо менее реальным, чем надоблачный мир, в котором она провела всего одни сутки. Прохлада снега и ободранных досок под босыми ногами, море незнакомых и не слишком приятных запахов, большинству из которых Касси не знала даже названия. Чужая жизнь. И вот здесь Атис вырос. По этому двору он бегал мальчишкой, эту дверь открывал тысячи раз…

- Ну что же ты стоишь, - напомнила Касси, тихонько ткнув Атиса в спину. - Стучись, раз уж мы пришли.

- Чего? - Атис переминался с ноги на ногу, не потому, что ему было холодно, а от нерешительности. - Ну, сейчас. Ага…

…Воспоминания, от которых не отделаешься. Тепло, ступеньки на крыльце еще влажные, дождь только что кончился, на востоке всё еще погромыхивает, а тут, сейчас пахнет землей, мокрой травой, деревом и мятой, в изобилии растущей рядом с крыльцом. В пальце засела заноза, надо выковырять ее, а он боится идти в дом, потому что мать сегодня злая, и он стоит на крылечке, переминаясь, как сейчас, с ноги на ногу, и боится войти…

Атис поднял руку и несколько раз стукнул в дверь. Ответом ему была тишина.

- Спят, наверное, - заметила Касси. - Давай погромче. Придется разбудить, что поделать.

- Вопрос - на фиг мы вообще это делаем, - сердито ответил Атис. Но снова заколотил по косяку, теперь уже изо всех сил. Где-то в глубине дома раздался приглушенный шорох, кто-то неразборчиво выругался.

- Хто там? - раздраженно спросили из-за двери. - Лёхин, если это ты, я тя прибью на хрен! Время десять, люди спят давно!

Касси глянула на Атиса, но тот стоял, замерев, как будто в столбняке, и молчал.

- Это не Лёхин, - громко сказала она. - Простите, что разбудили. Нам бы Топорковых. Поговорить нужно, дело важное.

- Чего?… Это хто?… - невозможно было разобрать, мужской ли это голос, женский ли. - Чего поговорить? Идите, ночь уже, осатанели совсем.

- Мама, это я, - вдруг сказал Атис. - Открой!

За дверью наступила тишина.

- Кто это тут тебе мама? - с подозрением спросили из-за двери спустя долгую минуту. - Нету у меня давно никаких детей, чего надо?

- Это я, Атис. Открой, нам надо поговорить, - Атис положил на дверь ладонь.

- Аааааатис, - протянули из-за двери. - Так это когда было… Раз ты Атис, то хрена ты по ночам шляешься? Давай, вали отсюдова, Атис.

- Какая добрая у тебя мама, - пробормотала Касси. И еще раз попросила: - Пожалуйста, откройте! Это правда Атис! Нам очень нужно с вами поговорить!

- Убирайтесь, - посоветовали из-за двери. - Атис, видали? Да еще и бабу с собой приволок!

Атис стиснул зубы.

- Мама, мы всё равно войдем, - предупредил он. - Лучше открой!

- Ишь, грозится, - за дверью рассмеялись. - Ща топором огребешь, Атис-шматис!… Михан, а ну иди сюда, тута сынуля наш бывший заявился, среди ночи!

Атису это всё надоело. Он отодвинул Касси от двери, отошел на несколько шагов, примерился и, разбежавшись, саданул дверь плечом. Хилая дверь не устояла, и Атис едва сумел удержаться на ногах, чтобы не рухнуть следом за ней в скудно освещенный проем. В доме кто-то взвизгнул, тоненько, противно, на пол упало что-то металлическое, глухо звякнувшее.

- Проходи, Касси, - галантно предложил Атис. - Будь как дома.

- После тебя, - сквозь зубы проговорила Касси. - А то и вправду топором заедут.

Она дождалась, когда Атис шагнет внутрь, и осторожно переступила порог следом за ним, тут же брезгливо поджав пальцы - пол оказался грязным, покрытым слоем какой-то пыли, то ли трухи, вперемешку с мусором.

Нехорошо получилось, подумала она. Теперь они, наверное, ничего не расскажут.

Однако, как оказалось, она была не права.

Жили-были старик со старухой. То есть они, конечно, не сразу стали стариком и старухой, а были в свое время вполне крепкими и здоровыми. Муж с женой. Жена исправно рожала в год по ребенку, муж впахивал механизатором, в короткий летний сезон сутками пропадая на полях, и квася зимой напропалую. Дети росли и продавались, правда, толку с тех денег почти не было. За год сумма, полученная за очередного ребенка, пропивалась подчистую. До сорока лет Наталия успела осчастливить мир аж тринадцатью отпрысками, после чего приболела по женской части и рожать прекратила. Михан предложил дорастить оставшихся детей до отрочества, чтобы потом подороже отдать, да и места им получше подыскать, и зажила семья, как и любая другая. Отец, мать, да четыре отпрыска.