Современный швейцарский детектив - Дюрренматт Фридрих. Страница 34

Штудер улыбнулся и сказал примирительно:

— Итак, установить истину, найти правду… Хорошо, господин доктор. Будем искать правду для нас.

И он сделал ударение на словах «для нас».

В дверь постучали. Молоденькая горничная доложила: санитар Гильген справляется, нельзя ли ему переговорить с господином доктором. Она провела его в кабинет.

— Хорошо, — сказал Ладунер. — Сейчас приду.

Какое–то время он сидел, уставившись в чашку, словно хотел, как гадалка, определить будущее по кофейной гуще, наконец поднял голову, взгляд его был спокоен. А на губах опять лежало такое же мягкое выражение, как накануне вечером, когда он рассказывал о показательном больном Питерлене.

— Чудак–человек вы, Штудер, — сказал он. — А ведь, похоже, вы не забыли, что я встретил вас хлебом–солью…

— Возможно, что и так, — сказал Штудер, отводя глаза в сторону, потому что терпеть не мог сантиментов. И тут же заговорил о санитаре Гильгене, просившем его замолвить за него доброе словечко перед господином доктором, поскольку тот собирается его уволить.

— Об этом не может быть и речи! — сказал удивленно Ладунер. — Что он, с ума сошел? Он и Юцелер — мои лучшие санитары, я бы даже сказал, Гильген еще лучше Юцелера. Он, правда, очень плохо сдал экзамен. Но разве в этом дело? Он умеет обращаться с больными, его интуиция подсказывает ему о них больше, чем нам вся наша наука. В этом я должен честно признаться… Посмотрели бы вы на маленького Гильгена, как он однажды унял возбудившегося кататоника, а тот был выше его на две головы. Совершенно один, без всякой помощи. Я подошел чисто случайно… Вам наверняка приходилось видеть дояров, умеющих управляться со строптивыми животными. Упершийся бык опустил рога и готов двинуться на него, а он подзывает его ласково, чмокая губами… Маленький Гильген тоже чмокал губами, подходя к кататонику… И возбудившийся больной затих, дал увести себя и посадить в ванну, а Гильген все время оставался с ним один на один, не переставая разговаривать с ним, хотя тот молчал как пень. Но Гильген не реагировал на это. Бывают такие люди, которые очень хорошо чувствуют больных… Нет, Гильгена нам обязательно нужно сохранить. До меня дошли какие–то смутные слухи, будто он носил белье пациентов, директор был взбешен на него последнюю неделю, и Юцелер приходил заступаться за своего коллегу… Хотя вопрос о коллегиальности санитаров — это особый разговор… Жаль, что у Гильгена такие трудности. Пойду побеседую с ним.

Штудер остался сидеть, госпожа Ладунер занимала его, но он был рассеян и слушал ее вполуха.

На завтра назначены похороны, а потом все постепенно уляжется, говорила госпожа Ладунер, и это будет к лучшему для ее мужа, он и так весь в перенапряжении…

Но, прервала она себя, господин Штудер наверняка утомился, она так смеялась сегодня утром, когда он заснул в ванне, с ее мужем такое тоже дважды случалось. Может, он хочет немного прилечь? Она пойдет быстренько взглянет, прибрала ли уже горничная его комнату, а он пусть пройдет в кабинет. Ее муж, вероятно, уже ушел на конференцию — она встала, открыла дверь в соседнюю комнату, — да, Штудеру стоит только переступить порог, опуститься в мягкое кресло, книг там предостаточно… А его комната скоро будет готова… И тут же квартира наполнилась монотонным гудением пылесоса.

Штудер стоял в кабинете и с некоторой робостью смотрел на кушетку, на которой плакал Герберт Каплаун — слезы так и катились у него по щекам… Он подумал о Питерлене и о вчерашнем «заседании» и докладе. Сегодня все выглядело иначе. Цветы на пергаментном абажуре утратили свои светящиеся краски, так же как и пеньюар госпожи Ладунер…

Штудер прошелся по кабинету взад и вперед, остановился у книжных полок, вытащил одну из книг — корешок ее несколько выдавался вперед, — полистал, прочел подчеркнутое место: «…психогенно–реактивные симптомы, вторичная детерминация первичных симптомов процесса типа парестезии…», перескочил через несколько слов и стал читать дальше: «…кататоническая манера поведения… стереотипия… галлюцинации… диссоциации…» Китайская грамота! Он полистал еще, нашел другое место оно тоже было подчеркнуто. Вахмистр начал читать, заинтересовался, приблизил книгу к глазам, сел. Он прочел это место один раз, потом второй, посмотрел на заголовок книги и прочел выделенное место в третий раз; на сей раз он бормотал то, что читал, вслух, как ученик первого класса, которому еще трудно вникнуть в смысл напечатанного слова:

— «Психотерапевт не остается безучастным к судьбе своего пациента; отсюда возникает опасность слишком тесной привязанности к нему. Взаимосвязь врач — пациент может сместиться в плоскость дружеских отношений; если это произошло — врач проиграл свою игру. Потому что никогда не следует забывать о том, что лечение любого душевного заболевания протекает в форме борьбы. Борьбы врача с болезнью. И если врач хочет одержать победу, он лишен морального права становиться другом, оказывающим помощь, он постоянно должен быть лидером, а это опять же возможно только при соблюдении внутренней дистанции…»

Штудер захлопнул книгу.

Дистанция!

Другими словами — не подходи! Не приставай ко мне! — рассуждал он. А как это сделать? С одной стороны, хочешь помочь, а с другой — надо все время следить за собой, чтобы не распускаться, не дать слабину и не перейти на дружественный тон… Штудер засопел.

Чего только люди не выдумали! Существуют и консультанты по вопросам семьи и брака, и государственные должности для психологов и психотерапевтов, и чиновники по социальному обеспечению; построены лечебницы для алкоголиков, санатории для них и воспитательно–трудовые заведения… И все это, несмотря на бюрократизм, усердно функционирует. Но с гораздо меньшим бюрократизмом и гораздо большим усердием производят одновременно и химические бомбы, и самолеты, и танки, и пулеметы… Чтобы уничтожать друг друга… Действительно, какая–то чепуховина с этим прогрессом… Гуманное общество живет с задней мыслью: изничтожить все человечество на белом свете, и как можно скорее. Чушь какая–то! Что за мысли лезут в голову, когда ведешь следствие в психиатрической больнице, то есть находишься в том самом мире, в котором правит Матто…

Дистанция!

А доктор Ладунер всегда соблюдал дистанцию? По–видимому, нет. Иначе зачем ему подчеркивать это место? И пока его голова была занята этими мыслями, вахмистр пытался поставить книгу на ее прежнее место. Но у него никак не получалось. Он просунул правую руку между книг и вдруг нащупал мягкий кожаный предмет, он испугался немного, однако вытянул его на свет…

Вот это номер! Кожаный бумажник…

Купюра в тысячу франков… Две по сто… Паспорт. Фамилия: Борстли. Имя: Ульрих. Профессия: врач. Родился… Зачем читать дальше? И так ясно, ясно как божий день. Невозможно только ответить на вопрос, каким образом бумажник старого директора оказался спрятанным именно за книгами доктора Эрнста Ладунера.

И так как ответить на этот вопрос не было никакой возможности, вахмистр Штудер решил не спешить. Он спрятал бумажник, подошел к телефону и попросил швейцара Драйера соединить его с начальником кантональной полиции. Номер телефона главного врача был ведь красный и, следовательно, имел выход в город.

…Штудер может спокойно оставаться в Рандлингене столько, сколько сочтет нужным. Здесь, в полиции, он пока не нужен. Да, он уже знает, что директор Борстли мертв… Ах так? Его обнаружил Штудер?.. И от козла бывает иногда молоко… Описание примет Питерлена? Да, он получил. И передал уже по телефону, сегодня в обед будет сообщение по радио… До скорого…

ДВА НЕБОЛЬШИХ ИСПЫТАНИЯ

Решение не спешить подверглось в то утро двум небольшим испытаниям. Во второй половине дня к ним добавилось третье.

Как только умолк пылесос, за вахмистром пришла госпожа Ладунер. Теперь он может спокойно отправляться в свою комнату и лечь немножко полежать. Ему никто не будет мешать.

Придя к себе, Штудер полез в баул, чтоб вынуть мешок с песком и подвергнуть его более тщательному осмотру — он хотел этим утром поработать с микроскопом, — и обнаружил, что мешок исчез. Нет, он не завалился за белье, его просто не было, он исчез…