Противостояние - Шидловский Дмитрий. Страница 60

- Я же вас предупреждал, - проговорил Алексей.

- Но ведь он всегда слушался этого монгола, - заломил руки Оладьин.

- Нельзя строить политику на таких интригах, - произнес Алексей. - За людей никогда нельзя ручаться. Это правило.

- Слушай, Алексей, - наклонился он вперед, - ты обещаешь, что мы не станем ни чужой колонией, ни марионеткой?

- Я сделаю все возможное, - произнес Алексей. - Чтобы быть свободным, надо всегда и всеми методами за эту свободу сражаться.

Он поднялся, подошел к телефонному аппарату, снял трубку и произнес:

- Это Татищев. Соедините меня с министром экономики. - Потом, подождав несколько минут, произнес: - Здравствуйте, господин Леонтьев, извините за поздний звонок, но я бы хотел видеть вас завтра в восемь утра в своем кабинете. По какому вопросу? Перевод экономики на мирные рельсы.

* * *

Пассажирский самолет приземлился в Тушино. Чертыхаясь и матерясь, Павел направился к выходу. Все-таки тяжело двигаться после столь долгого перелета. Чтобы вернуться из Швеции, ему пришлось пробираться через Англию, Америку и Дальний Восток. По прямой-то всего ничего, но - война. Один только плюс: удалось повидать дочерей, живущих в Хабаровске, в эвакуации. Старшая, Роза, совсем уже невеста. Слава богу, удалось отправить их в тыл в первый день войны. Проклятая Северороссия - давний враг. Если бы не происки петербургских буржуев, может, и не пришлось бы расставаться на два с половиной года. "Ничего, - подумал Павел, - скоро мы закроем эту страницу. Лёшка - сволочь, раскусил. Хотя, даже в этом случае, он же должен понимать, что мы не отступим. Победа социализма неизбежна. Я лишь хотел сохранить людей. Вся кровь, которая прольется теперь, будет на Алексее. Северороссия все равно будет нашей. Не надейся, Лёха, на чудо. Чудес не бывает. Мы победим".

Подойдя к трапу, он с удивлением обнаружил, что около самолета стоит "эмка", а рядом с ней, как изваяние, застыл офицер кремлевской охраны. Как только Павел ступил на землю, офицер в полушубке подошел к нему, козырнул и произнес:

- Товарищ Сергеев, вас срочно хочет видеть товарищ Берия.

Когда Павел вошел в кабинет Берии, он уже еле держался на ногах от усталости. В машине Павел немного прикорнул, что, впрочем, только разморило его, но вовсе не принесло облегчения. С трудом ворочая языком, он произнес:

- Слушаю вас, Лаврентий Павлович.

- Садись, - буркнул Берия. - Пока ты летал вокруг света, произошло кое-что. Во-первых, вчера США и Великобритания объявили войну Северороссии.

- Что же, - проговорил Павел, - если они перекроют поступления норвежской нефти в Северороссию, это только нам на руку. На десант они вряд ли отважатся.

- Ошибаешься, - возразил Берия, - Великобритания и США сконцентрировали пять дивизий вторжения на севере Норвегии.

- Десант - хлопотное дело, - поморщился Павел. - Впрочем, если они захватят Кольские месторождения... Плохо, конечно, но их оккупационная зона там большой погоды не сделает. С пятью дивизиями они не многого добьются. Северороссы воевать умеют. А чем быстрее Оладьина отрежут от нефти, тем скорее он сдохнет. Нет худа без добра. Северороссы могут задержать их под Петрозаводском. Мы в это время многое успеем.

- Во-вторых, - размеренным голосом продолжил Берия, - вчера же премьер-министром Северороссии стал твой старый знакомый Алексей Татищев.

- Черт! - Павел с силой сжал кулаки.

- Что скажешь? - невозмутимо произнес Берия.

- Это значит, что Северороссия может открыть фронт союзникам, констатировал Павел.

- Это значит, что Татищев надул тебя как мальчишку! - заорал Берия.

- Ничего не понимаю, - растерялся Павел. - Он же отошел от политики. Занимался какой-то там благотворительностью. Наше предложение отверг...

- А тем временем вел двойную игру с Лондоном, - произнес Берия. Ладно, давай прикидывать, как выправлять ситуацию. Лично я тоже считаю, что он намерен открыть фронт союзникам. Косвенно это подтверждает и то, что, по данным разведки, перед возвращением в Северороссию Татищев летал в Лондон и встречался с Черчиллем. После этого в неизвестном направлении исчезла его семья... Но это не мы поработали и не немцы. Значит, британцы. Кроме того, как мне только что сообщили, стратегический резерв североросской армии срочно грузится по вагонам в Пскове и отправляется в Эстонию.

- Чтобы понять, что задумал Татищев, надо взглянуть на ситуацию его глазами, - быстро проговорил Павел.

- Никто здесь лучше тебя его не знает, - проворчал Берия. - Как думаешь, что он будет делать?

- Он убежденный антикоммунист. Но и фашистов он не приемлет. Постоянно стремится избежать лишних жертв. Мое предложение он склонен был принять... пока не понял, что мы просто хотим под его прикрытием ввести войска и потом организовать переворот. Значит, надо полагать, после этого он связался с Черчиллем.

- Он еще до этого связался с Черчиллем, - буркнул Берия.

- Ладно, - проговорил Павел. - И предложил ввести войска в Северороссию. На это, безусловно, должно быть получено согласие Оладьина. Впрочем, если Оладьин протолкнул его в премьеры, значит, согласился капитулировать. Понял, что проиграл. Итак, план уже приведен в действие.

- Выводы? - холодно спросил Берия.

- До начала ввода войск союзников в Северороссию остаются часы, до ее капитуляции - считанные дни, - жестко произнес Павел. - Надо срочно организовать наступление на фронтах. Иначе через несколько дней союзники могут уже быть в Петербурге. Разрешите отбыть на фронт.

- А зачем наступать? - хитро улыбнулся Берия. - Враг будет выведен из войны. Северный фронт прекратит свое существование. Мы сохраним живую силу и технику для переброски на немецкий фронт. Зачем наступать?

Павел понял, что его проверяют. Его мягкость во время зимней войны и явная неприязнь к масштабному применению заградотрядов на фронте снискали ему дурную славу в Москве. Пока он выполнял приказы командования, его терпели, но сейчас, когда противостояние должно было вновь переместиться из военной плоскости в политическую, этот либерализм вызвал подозрения. Впрочем, Павлу не приходилось кривить душой. То, что исход Великой Отечественной предрешен и борьба идет уже за послевоенное переустройство мира, он понял давно. Откашлявшись, Павел произнес: