Самозванцы - Шидловский Дмитрий. Страница 75

— Не смей, — строго приказал Крапивин.

Утром, как только рассеялся туман, две армии встали друг напротив друга. Из-за выстроенного бойцами тына Крапивин наблюдал за расположенной напротив его полка польской кавалерией.

— А что, господин полковник, дадим жару ляхам? — весело спросил командир первой сотни.

— Бог даст, поддадим, — отозвался Крапивин, понимая, что собеседник, как и остальные стрельцы, смертельно боится и ждёт ободрения.

«Да что говорить, — подумал он, — перед боем только дурак не боится. Просто один гонит от себя страх, делает что должен и поэтому зовется храбрецом, а другой поддается панике и получает прозвище труса. Эх, мне бы первых побольше!»

На противоположной стороне взвыли боевые трубы и ударили барабаны, и тут же польская конница медленно двинулась на русских. Вначале шляхтичи пустили коней шагом, потом перешли на рысь и лишь после сорвались в безудержный галоп. Засверкали на солнце поднятые сабли.

Крапивин в который раз залюбовался невообразимой красотой польской конной атаки, но тут же спиной ощутил страх своих бойцов. Выхватив саблю и вскочив на тын, полковник громко прокричал:

— Товсь! Без команды не стрелять.

Первый ряд стрелков придвинулся к тыну и изготовил оружие. Артиллеристы заняли свои позиции. Кавалерия неумолимо приближалась.

— Нет, еще нет, — тихо повторял про себя Крапивин. — Только заряды растратим. Эх, дальнобойность здесь ни к черту.

Видя, что через считанные секунды противник выйдет на ту роковую линию, за которой огонь его полка окажется наиболее эффективен, Крапивин поднял саблю и громко скомандовал:

— Цельсь!

Шорох и стальной лязг пробежали по рядам. Прошла секунда, другая, третья, и вот полковничья рука с саблей рухнула вниз, а из глотки вырвался отчаянный крик:

— Пли!!!

Мгновенно весь строй окутался пороховым дымом и потонул в грохоте залпа. Рявкнули пушки, выплюнув свой смертоносный заряд. Сквозь клубы порохового дыма Крапивин видел, как летят на землю сраженные шляхтичи.

— Сменяйсь! — отчаянно завопил Крапивин. — заряжай!.. цельсь!.. пли!..

Очевидно уже не слушая его приказов, стрельцы автоматически выполняли многократно отработанные на ученьях действия. На смену разрядившего оружие ряда вставал другой. Отстрелявшие быстро перезаряжали оружие и становились в очередь для нового залпа. Изрыгнули по второму заряду картечи пушки.

Полк вел практически непрерывную пальбу. Такой плотности огня в здешних войнах не применял, пожалуй, еще никто. Потери противника были, наверное, ужасны, но об этом приходилось только догадываться. Из-за плотных клубов порохового дыма стрелки вели огонь почти вслепую. Впрочем, при высокой плотности атакующих и эти выстрелы не могли не достичь цели.

Крапивин соскочил с тына и шагнул в глубь строя. Никто из подчиненных не мог больше ни слышать, ни видеть его, и командиру лишь оставалось наблюдать за ходом боя.

Прошло еще несколько минут непрерывного грохота, и Крапивин увидел, как перед тыном возникают из порохового дыма несколько всадников. Двое из них осадили коней, не решившись с ходу брать препятствие, но остальные перемахнули укрепление и ринулись рубить артиллеристов. Произошло то, о чем предупреждал Басов. Остатки сильно потрепанной огнем, но не уничтоженной до конца кавалерии доскакали до укрепленных позиций и вступили в рукопашный бой. С яростным криком Крапивин бросился в бой. Теперь его полк могли спасти только полки Федора и Басова.

Выстрелы стали реже и постепенно прекратились, все окружающее пространство наполнили звон сабель, храп коней и отчаянные людские крики… Однако поляков за линию обороны прошло чрезвычайно мало. Через десять минут все смельчаки из Речи Посполитой были перебиты, а стрельцы вновь придвинулись к тыну. Когда дым рассеялся, Крапивин увидел, что скудные уцелевшие остатки кавалерийской лавы сжимают с двух сторон стрельцы Федора и шведские кавалеристы Басова. О том, чтобы вести огонь по ведущим рукопашный бой частям, не могло быть и речи. Выскочив вперед, Крапивин закричал:

— Вперед, братцы! Не посрамим землю русскую!

Уже через несколько минут они врубились в смешавшиеся ряды польской конницы и принялись ее теснить. Попавшие в клещи поляки храбро рубились, однако их задачей теперь стало вырваться из окружения. Им это удалось. Теперь прямо перед Крапивиным были отступающие польские всадники. По правую руку восстанавливал строй стрельцов Федор, а по левую горделиво гарцевал на коне во главе шведского конного полка Басов.

«Теперь мы вместе, против одного врага, в едином строю», — удовлетворенно подумал полковник, и тут до его слуха донеслась длинная фраза-приказ, произнесенные Федором. Крапивин различил лишь два слова: «колдун» и «пли». Повернувшись, он увидел, что Федор саблей показывает на Басова.

— Нет, Федор, не надо!!! — что есть силы заорал Крапивин.

Но было поздно. Не менее пятидесяти мушкетов выстрелили в едином залпе. Крапивин видел, как Басов вместе с лошадью были буквально сметены шквалом свинца.

— Н-е-е-е-т!!!

Крапивин со всех ног бросился туда, где только что гарцевал его друг.

Он бежал, не разбирая дороги, ничего не видя перед собой, и когда остановился, его глазам открылась страшная картина. На земле лежала изрешеченная пулями лошадь. Рядом валялись окровавленная сабля Басова без ножен и простреленная в двух местах шляпа. Но нигде не было ни самого фехтовальщика, ни кусочка тела, ни лоскутка одежды. Словно и не существовало никогда полковника Басовсона.

Над ухом Крапивина кто-то тяжело задышал:

— Истинно сказано, колдун.

Фёдор сплюнул в ошмётки коня и перекрестился.

ГЛАВА 35

Переворот

Проваливаясь в талый снег, Чигирев медленно шел вдоль осадной батареи. Тяжелые пушки гулко ухали, отправляя многопудовые ядра за стены осажденного города.

«Полгода безрезультатной осады, — раздраженно думал Чигирев. — Все, как и в нашем мире, но все же обидно. И это поляки — гроза! ураган! смерч! Ну и где эта гроза? Бушует в открытом поле, а в осаждённый город даже молнии не долетают. Да что и говорить, они и на войну-то пошли, как на прогулку, весело потрясая саблями и даже не помыслив об осадных орудиях. А ведь я говорил королю, что они потребуются. Сигизмунд только отмахнулся. Когда поняли, что Смоленск оказался крепким орешком, за осадной артиллерией послали в Ригу. [24] Несколько драгоценных месяцев псу под хвост. Похоже, город так и не возьмут. Он сам присягнет королевичу Владиславу, следом за Москвой, сразу после низложения Шуйского. А потом будет первое ополчение Ляпунова и второе, Минина и Пожарского. Поляков прогонят и посадят себе на шею Романовых. Эта семейка быстро пресечёт все попытки европеизировать русский быт и ввести хотя бы зачатки личных свобод граждан, укрепит крепостничество, изолирует страну. Фактически они заложат основу того, что их погубит через триста лет. А потом — ужас советской системы, порожденный теми же темными веками азиатчины… Нет, я не допущу этого».

Рядом гулко ухнула пушка, и тяжеленное каменное ядро со свистом полетело за смоленские стены. Чигирев непроизвольно поежился. Ему все же претило, что он входит в состав иностранного войска и вынужден воевать против соотечественников. Логика логикой, а попробуйте-ка даже из самых лучших побуждений нацепить вражескую форму. Как ни стремился заглушить историк голос совести, постоянно укорявшей его за союз с врагом, он все-таки не мог отделаться от неприятного ощущения, что совершает нечто гнусное.

— Пан Чигинский, вас просит к себе его величество, — склонился перед ним королевский посланец.

Тяжело вздохнув, Чигирев двинулся следом за шляхтичем.

В шатре его ожидали трое: сам король, канцлер Лев Сапега и гетман Станислав Жолкевский. Увидев Чигирева, последний демонстративно скривился и сплюнул на пол. Старый вояка недолюбливал русского, считая его изменником. Сердце солдата не переносило предательства в любой форме, даже если оно было выгодно его собственной стране. Гетман не старался скрывать своего презрения к советнику его величества пану Чигинскому.