Самозванцы - Шидловский Дмитрий. Страница 77

Чигирев обвел глазами стан польского войска, осадные пушки, изрыгающие пламя и ядра, твердыню смоленской крепости и мысленно попрощался с этим миром. Здесь ему действительно было нечего делать.

— Я иду с вами, — сказал он.

ГЛАВА 36

Возвращение

Сражение началось традиционно. Склонив пики, польские крылатые гусары пошли в атаку. Крапивин ждал этого. Возглавляемое им левое крыло войска было готово принять удар.

Когда кавалерийская лава вошла в зону прицельного огня, русские полки открыли огонь. Грохот стоял ужасный, плотность огня была невероятной. Посмотрев на центральные позиции, воевода [25] увидел, что там в бой вступают шведские полки.

«Эти сдюжат, — подумал Крапивин. — Да и заплачено им вовремя, так что не предадут. Нам, конечно, до них в ратном деле еще далеко. Ничего, научимся. Было бы только время. Царь Михаил еще всех за пояс заткнет».

Потери поляков были гигантскими. Смертоносный огонь выкосил первые ряды наступающих почти полностью, но оставшиеся долетели до ряда стрелков, и тут в контратаку пошла дворянская конница..

— Сейчас мы вас, — злорадно произнес Крапивин, и тут какое-то непонятное ощущение тревоги заставило его обернуться назад и чуть влево.

Из леса на левый фланг русского войска выезжал большой отряд польских кавалеристов. Опытный полководец Жолкевский не собирался губить всю свою конницу в лобовой атаке. Он послал лучшую ее часть в обход, чтобы ударить русским в тыл, когда те сцепятся с основным польским войском.

Матюгнувшись, Крапивин развернул коня, спешно отправил гонца ко вступившим в бой частям с приказом изготовиться к круговой обороне и зычным голосом призвал свой резервный полк. Сейчас у него была только одна возможность предотвратить разгром левого крыла: лично возглавить атаку последнего резервного полка.

Сшибка была жестокой. Все пространство вокруг заполнили лязг железа, отчаянные крики людей, храп коней. Боевое превосходство польской кавалерии сказалось мгновенно. Шляхтичи теснили русскую конницу, нанося ей жестокий урон. Впрочем, и сами поляки теряли немало бойцов.

Крапивину с самого начала стало ясно, что опрокинуть отряд отборной конницы ему не удастся. Максимум, на что он мог рассчитывать, это задержать атаку, чтобы стрельцы могли изготовиться к обороне от удара в тыл, а Скопин-Шуйский выслал на поддержку левому крылу резервный полк из центра. В запале рубки воевода даже не заметил, как оказался в окружении. Его люди были оттеснены назад, а сам он с трудом отражал выпады наседавших на него шляхтичей. В отчаянной попытке прорваться к своим воевода пришпорил коня. Он еще успел мощным ударом разрубить до седла попавшегося ему навстречу всадника, когда польская сабля, найдя брешь в его доспехе, вонзилась ему прямо под сердце.

Крапивин очнулся внезапно. Он лежал на краю поля, на обочине грунтовой дороги. Рядом стояли раздолбанные «Жигули» с включенным двигателем. Вышедший из них парень с простоватым лицом в потертом спортивном костюме и стоптанных кроссовках удивленно смотрел на распластавшегося на земле человека.

— Ё-мое, мужик, ты как здесь очутился? — произнес он. — Да еще в таком прикиде. Ты чё, со съемок?

Крапивин сел на земле и осмотрел себя. На нем все еще была одежда воеводы, та, в которой он повел полк в свою последнюю атаку. Кольчуга слева была пробита, а на накинутом поверх нее кафтане все еще виднелась дырка со следами свежей крови. На боку висели пустые ножны. Однако самой раны Крапивин не ощущал. В голове все еще гремели звуки битвы, но стоявшая перед ним машина и простоватый крестьянский парень в спортивном костюме не оставляли сомнений, что полк, Скопин Шуйский, король Сигизмунд, гетман Жолкевский — все они остались где-то в ином времени и пространстве.

— Мужик, ты вообще в порядке, или перебрал? — снова подал голос парень.

— Оставьте его, молодой человек, — сказал Басов выходя на дорогу.

На фехтовальщике был костюм-тройка, белая рубашка, черный галстук и лакированные ботинки. — Ну, попал сюда человек из прошлого, что тут такого? Он, может, еще минуту назад с ляхами рубился, а вы ему «перебрал».

Парень затравленно посмотрел на Басова.

— Да ну вас к черту, психи какие-то, — пробубнил он, быстро сел в машину и ретировался, извергнув сизые клубы зловонного дыма.

— Ну, каково тебе в мертвецах? — поинтересовался Басов, поворачиваясь к Крапивину.

Тот поднялся на ноги и изумленно осмотрелся.

— Игорь? Ты здесь? Каким образом? Тебя же…

— И тебя тоже, — усмехнулся Басов. — Аккурат саблей под сердце. Прикидываешь, в раю мы или в аду? Скорее второе. Мы на родине.

— Объясни, — потребовал Крапивин.

— Все просто. Когда меня снес залп стрельцов Федора, я очнулся на одном из дачных участков под Тулой, в две тысячи пятом году. Как раз в том месте, где меня сразил залп в том мире. Ну, а сейчас мы под Смоленском, тоже в нашем мире. Оказалось, что после смерти там нас просто выбрасывает в свой мир. Все ранения, полученные в том мире, исчезают. У тебя, кстати, даже шрам на брови прошел, который ты под Троице-Сергиев монастырем заработал. Вот так-то.

— Так что, мы вернулись в свой мир?

— Слава богу, не навсегда. Алексеев оказался на редкость толковым мужиком. Он следил за мной. А когда узнал, что я исчез, сразу предположил, что меня выбросило в наш мир. Впервые мы заподозрили, что так происходит, уже после того как «испарился» труп Селиванова.

— Так значит, этот подонок жив?

— Увы, такие люди бессмертны, — усмехнулся Басов. — Так вот, Алексеев нашел меня там, и мы вместе перешли в мой любимый тысяча девятьсот двенадцатый год. Попытка же вернуться в тысяча шестьсот десятый ничем хорошим не кончилась. Меня снова стали разрывать мушкетные пули, и я очутился в две тысячи пятом. Так что для того мира мы умерли. Попытайся вернуться туда — и ты снова труп. Правда, ненадолго. Но умирать — дело препохабное, это я тебе точно скажу.

— И что теперь?

— Для начала предлагаю убраться отсюда. А то, неровен час, припрется доблестное МВД и начнет требовать документы и проверять нас на предмет связей с чеченскими террористами. Вон там, на опушке леса, «окно».

Крапивин кивнул, и они зашагали прямо через распаханное весеннее поле. Однако, пройдя пару сотен метров, Крапивин вдруг встрепенулся:

— Погоди. А мои ребята, которых убили в первой экспедиции? А Артеменко? А группа прикрытия, которая шла со мной под Киев? Они все погибли в том мире, но вовсе не переместились в наш и не ожили тут.

— На тот момент действовало «окно» между нашим миром и тем, — ответил Басов. — Очевидно, это как-то объединяет миры. Все это надо еще изучать, но иного объяснения у нас нет. Вообще с этой алексеевской машиной столько чудес, что я просто счастлив, что мы закрыли эту треклятую форточку и забрали инженера у генералов и политиков. Еще неизвестно, какие фокусы она способна вытворять. Впрочем, одно мы знаем точно. При отсутствии активного «окна» с нашим родным миром процессы старения в наших телах прекращаются.

— Что?! — Крапивин даже споткнулся на подвернувшейся под ноги кочке.

— Именно. Биологически нам сейчас столько же лет, сколько было, когда мы закрывали «окно» на спецобъекте и похищали Алексеева.

Крапивин тихо присвистнул:

— Интересная картинка получается.

— Очень интересная. Выходит, что мы в любом из десяти, то есть уже из девяти открытых Алексеевым миров можем жить практически до бесконечности. Главное только — не связываться с родным миром. Если нас убьют, то мы всего лишь возрождаемся у себя на родине. Главное, чтобы нашелся кто-то, способный переместить нас в любой из оставшихся в нашем распоряжении миров. Но есть непонятные пока вещи. Сын Чигирева, которого я поместил в другой мир, растет и развивается, как и положено в его возрасте. Я ведь не знал еще об этих вещах, когда посылал его туда. То ли в младенчестве не возникает привязки к своему миру, то ли организм настойчиво требует развития и побеждает те силы, которые тормозят его. Все это надо еще изучать. Алексеев, по крайней мере, с этой работой неплохо справляется, хотя вопросов еще море.