Самозванцы. Дилогия (СИ) - Шидловский Дмитрий. Страница 24

Для Даши он был царь и бог. Дело даже не в ком, что по здешним традициям муж был полновластным хозяином семьи, слово которого считалось непреложным и воля – святой. Конечно, сыграло свою роль и то, что Чигирев фактически спас Дарью от рабства, взял замуж отвергнутую всеми бесприданницу. Но и это было не главным. Девушку поразило, как отважно он вступился за нее в практически безнадежной ситуации, не побоялся бросить вызов государевым людям. В Московии это практически равнялось самоубийству. Сложно сказать, как представляли себе здешние девочки своих рыцарей (скорее всего, в виде царевичей на белых конях), но когда Чигирев с саблей в руках двинулся на двух насильников, Дарья увидела в нем мужчину своей мечты. Могла ли она отказать ему, когда он посватался? И позже, уже после свадьбы, она поняла, что муж ей достался действительно необыкновенный. Мало того что он непрестанно оказывал ей всяческие знаки внимания, непрестанно говорил о своей любви к ней. Страшно сказать – за почти что год совместной жизни писарь постельного приказа Чигирев ни разу не побил свою жену! Что еще могло служить доказательством более нежной привязанности этого человека к своей супруге?

Возможно, так рассуждала Даша, а может, и нет, но не требовалось тонких познаний в психологии, чтобы понять: она обожает своего мужа. Ни с чем нельзя было сравнить тот восторг, который она испытала, когда подарила ему сына. Ну а сказать, что счастлив был Чигирев, значило не сказать ничего. Личная жизнь историка в его собственном мире не складывалась. Рано оставшись без родителей, Сергей Чигирев долго не мог найти себе спутницу жизни. Конечно, историк, сидящий на мизерной зарплате, – не слишком привлекательная кандидатура в женихи. Да и сам он был разборчив, может, даже слишком. Всё искал и не находил свой идеал. Не нашел… в своем мире. Зато нашел в этом – и был счастлив.

Но не только радости семейного быта заполняли жизнь Чигирева. У него была цель. Великая цель – преобразовать это общество, эту страну в чужом мире, куда внезапно занесла его судьба. Когда‑то давно, пересчитывая скудные средства оставшиеся до очередной, не менее скудной, зарплаты, историк много ломал голову над причинами того, что он, здоровый, неглупый человек, профессионал с блестящим образованием, умеющий и желающий добросовестно работать, вынужден влачить жалкое существование. Ведь он был по обмену в Германии и видел, что люди могут жить совсем по‑иному; свободно, обеспеченно, спокойно. И он нашел ответ: во всем виновата проклятая история России. Он потратил многие годы, чтобы понять, когда произошел тот трагический поворот в истории страны, который бросил ее в пучину кровавых смут, бедности, привел ее к отставанию от Запада.

Вскоре он понял, что не было одной поворотной точки, а была целая цепь событий, постоянно отталкивавших страну от сообщества западных стран. Первую такую точку он увидел в правлении Александра Невского, который избрал союз с татарами в противовес предложенного ему объединения с крестоносцами для борьбы против нашествия с востока.

Вторую – в правлении Ивана Третьего, начавшего строить авторитарное государство и уничтожившего новгородскую вольность, из которой вполне могла вырасти богатая и свободная страна.

Третью он связывал с безумием Ивана Грозного. Ведь именно Ливонская война, бессмысленная и бесперспективная, впервые заставила Россию воевать с целым союзом западных держав и делала ее ещё более далёкой от Западной Европы.

Четвертый шанс возник, когда Борис Годунов попытался реформировать Русь, начал налаживать взаимоотношения с Европой. Однако Смутное время похоронило все возможности, которые открывались в ходе этих преобразований.

Пятый шанс, по мнению Чигирева, появился у России в конце Смутного времени. Именно тогда земские соборы заложили первые основы русского парламентаризма. Именно тогда появились идеи ограничения царской власти и, страшно подумать, требование права для любого русского человека свободно выезжать за границу (права, которое жители одной шестой части суши получат только в конце двадцатого века). Из всего этого, по мнению историка, со временем должна была вырасти демократическая страна, которая неизбежно присоединилась бы к европейскому сообществу. Но тогда Русь вновь избрала самодержавного царя и изолировалась от Европы почти на девяносто лет.

Окно на Запад прорубать пришлось уже Петру Первому, но по‑азиатски, авторитарно, жестко. Заложенные великим реформатором в основу империи жесткость власти, всепобеждающая бюрократическая система и крепостное право, по мнению Чигирева, привели к тому, что Россия так и осталась стоять особняком от европейских держав.

Реформаторский порыв первых лет правления Александра Первого мог исправить дело, однако либо у самодержца не хватило политической воли, либо испугала перспектива потери абсолютной власти, но и пятый шанс был упущен.

Из очередной спячки Россию вывели реформы Александра Второго, но убийство императора не позволило завершить главного – ограничить монархию конституцией. Так был упущен шестой шанс. И, наконец, седьмой. Мощный экономический рост начала двадцатого века неизбежно должен был привести к демократизации общества и вхождению страны в европейское сообщество. Но большевистская революция вновь ввергла ее в пучину террора и изоляции.

Вся эта трагическая череда событий, с точки зрения Чигирева, и привела к тому, что держава, имевшая огромный потенциал, населенная смелым и талантливым народом, влачила жалкое существование на задворках мировой цивилизации. В голове у историка рождалось множество сценариев, реализуя которые, можно было бы повернуть страну на европейский путь развития, но все это оставалось не более чем игрой разума.

И вот теперь, попав в прошлое, как раз в одну из тех поворотных точек, которые он наметил для коренного изменения жизни России, он понял, что судьба предоставляет ему невероятный шанс воплотить свои идеи. Рискнув во время допроса у Годунова, он выиграл первый раунд – он стал «государевым человеком». Вторая задача тоже была решена успешно. За год службы в постельном приказе Чигирев добился, чтобы в Москве были собраны большие запасы зерна. По его мнению, это должно было ослабить последствия голода, который надвигался на страну. В его мире этот голод существенно подорвал авторитет Годунова и подготовил приход Лжедмитрия Первого, фактически став началом смуты. В этом мире Чигирев намеревался предотвратить бунты и саму смуту.

Рвение писаря не осталось не замеченным. Всю зиму и весну по указу царя он работал в сфере государственных закупок зерновых, как сказали бы в двадцатом веке. Конечно, о прямом подчинении государю речи идти не могло. Постельничий (в терминологии двадцатого века – министр двора, начальник личной охраны государя и министр народного хозяйства в одном лице) переподчинил нового работника дьяку с забавной фамилией Смирный, а тот поставил его в подчинение подьячему. Чай, время не Петра Великого или Ивана Грозного. Администрация Бориса Годунова свято блюла иерархию. Но выполнял Чигирев личное поручение царя, и это давало ему определенный иммунитет от самодурства многочисленных начальников и интриг приказной канцелярии.

В начале приказные люди с усмешкой смотрели на непрестанные попытки новоявленного служилого человека закупать недешевое зерно прошлогоднего урожая. Много челобитных пришлось написать Чигиреву на имя государя, чтобы убедить увеличить запасы зерна. Вопреки его надеждам, Годунов не принял скромного писаря, а по бюрократической цепочке передал распоряжение не чинить тому препятствий в закупках и выделять нужные суммы.

Когда наступило лето, дождливое и холодное, всем стало ясно, что хорошего урожая ждать не придётся. Тогда уже все с особым уважением стали относиться к «писарю Сергею». А в конце сентября, когда внезапно ударивший мороз уничтожил не собранный ещё урожай и призрак голода навис над Московией, начальник Чигирева, дьяк Смирный, морщась, как от зубной боли, известил историка, что тому жалован чин подьячего. Притом произведен он сразу в средние подьячие, минуя статус младших, каковыми считались только что принятые в приказ дворянские дети. Кем жалован Чигиреву новый чин, Смирный не уточнил, но Чигирев понял: отметил его лично государь.