Дракон и роза - Джеллис Роберта. Страница 42

Генрих приехал с таким смиренным видом, войдя в комнату со шляпой в руке, и с такой показной кротостью на лице, что Маргрит и стоявшая рядом с ней Элизабет разразились удивленным смехом. Опущенные веки его всколыхнулись как трель колокольчика, что очень отличалось от мягкого смеха Маргрит, он увидел незащищенную красоту лица принцессы и вынудил себя принять мимолетное выражение алчности.

Маска дисциплинированного сына была вновь сброшена, и Элизабет это заметила.

Когда Генрих, наконец, прекратил приносить экстравагантные и нелепые извинения своей матери и повернулся, чтобы побеседовать со своей будущей невестой, он держался особенно холодно. Маргрит могла бы ломать себе руки от отчаяния. Она надеялась, что встреча с Элизабет в отсутствие вдовствующей королевы, когда ее поведение стало более естественным, смягчит его.

План этот совершенно не удался, но Элизабет, казалось, не обижалась на холодную учтивость Генриха. Отвечала она надлежащим образом, но ее взгляд был манящим, и она старалась представить в самом выгодном свете свои красивые руки и очаровательный профиль.

Элизабет не зря была воспитана при дворе Эдварда IV. Она повидала многих мужчин, находившихся под каблуком у женщин, слабых мужчин, наподобие ее брата Дорсета, мужчин некогда сильных, как Хейстингс и ее отец. Она вздрагивала при воспоминаниях, но то была реальность. Он, этот выскочка и авантюрист из Уэльса, оскорблял ее? Прежде чем она встала, ее легкий вздох мог быть расценен им как признак превосходства. Однако у Элизабет не было возможности проверить достоинства своего оппонента. В течение недельного визита Генриха осаждали проблемы, из-за которых его мать не могла и думать о том, чтобы побеспокоить его относительно чувств одной девушки.

Шотландия являлась давним врагом Англии на севере, а Франция – через пролив Ла-Манш. Джеймс III не был сильным королем, и его дворянство, будучи могущественным, очень часто им пренебрегало. Но проблемы Англии натолкнули его на определенные мысли. Если он нападет на раздираемую войной страну и победит ее, его престиж и власть значительно возрастут. Как только стало ясно, что попытку Генриха взойти на престол не так легко пресечь, Джеймс начал собирать армию. Когда Глостер потерпел поражение, возможности Джеймса оказались действительно чрезвычайно благоприятными.

Север был глубоко предан Ричарду III и дал понять, что хотя лондонцы целовали руки Генриха, они, тем не менее, будут приветствовать его. Не составит большого труда, полагал Джеймс, захватить эти графства и присоединить их к королевству.

Что мог Генрих предпринять? Большую часть своей армии он распустил, а валлийцы и наемники были отправлены домой из-за боязни прогневать гордых англичан. Джентльмены из северных графств не окажут какого-либо сопротивления. Разве не находился в тюрьме их главный лорд Нортумберленд? Разве они публично не сожалели о поражении Глостера?

Реджинальд Брэй, имевший по всей стране разветвленную сеть шпионов, сообщил Генриху о намерениях Джеймса относительно двадцатого сентября.

– Нам следовало бы держать под ружьем французов и уэльсцев, – с усилием произнес Оксфорд.

– Должен ли я собрать орудия и начать с ними движение на север? – спросил Гилдфорд.

– Рис и я можем опять призвать валлийцев под ружье, – предложил Джаспер.

– У нас не будет проблем с набором в армию из южных графств, – высказался Девон.

Генрих улыбнулся им, он только что поел, но желудок его был подозрительно пуст, а его руки, ледяные, но спокойные, слегка сжимали стол.

– Джентльмены, джентльмены, – мягко запротестовал он, – вы мои друзья или враги? Люди на севере знают, что оказали мне плохую услугу. Какие бы они испытывали чувства, если бы я двинулся на них с армией французов, уэльсцев и южан? Если бы я взял с собой большие орудия из южных крепостей? Кого бы они боялись больше? Меня или Скота Джеймса?

– Часто случается так, что самые заклятые враги делают человеку больше хорошего, чем его наилучшие друзья, – мягко сказал Фокс. – Что вы предпримете, Ваша Милость?

– Я сделаю то, что лежит в обычаях этой страны. Я предупрежу северян, что они сами должны себя защищать, и скажу им, что при необходимости остальная часть нации возьмется за оружие для поддержки их усилий.

– Это опасная игра, сир, – сказал Пойнингс с сомнением.

– Надеюсь, что не так опасна. Согласен, что люди северных графств не любят убийцу Глостера, но пока я не причинил им никакого вреда, в то время как шотландцы всю жизнь были их врагами. Они будут сражаться. Более того, я дам им основание бороться за меня и любить меня одновременно. Я прощу им преступления, в которых мог бы их обвинить.

– Но…

Генрих покачал головой, утихомиривая протест Оксфорда.

– Я всегда хотел это сделать, но безосновательно простить врага, значит заставить его думать о вашей слабости. В целом Джеймс оказал мне хорошую услугу. Представляется наиболее разумным простить людей, которые должны сражаться за тебя.

Он не убедил их, но они привыкли следовать его примеру, и вид его спокойной уверенности устранил их панические настроения.

К двадцать четвертому сентября конные курьеры предупредили шерифов и главных джентльменов севера о намерениях Джеймса.

К восьмому октября официальное прощение было написано и касалось людей, «которые за последнее время навлекли на себя сильный гнев, сражаясь на поле брани вместе с врагами нашими против нас, и являются противниками природы и общего блага». Прощение было объявлено, ибо эти люди раскаялись в содеянных ошибках потому, что они были потомками тех, кто преданно сражался за Генриха IV (по мнению Генриха это доказывало, что они были просто верноподданными идиотами и их нельзя было винить за то, что они последовали за Глостером), и потому, что они «были принуждены и в силу своего долга должны были защищать эту землю против шотландцев».

Как только Генрих убедился в том, что прощение обнародовано, и северные графства не заподозрят его в том, что он подымает армию в отместку за их поддержку Глостера, были разосланы уведомления о сборе людей в лондонских и южных графствах. Котени и Эджкомб отправились в Девон и Корнуолл, Гилдфорд и Пойнингс – в Кент, а Оксфорд – в центральные графства.

Генрих проявлял спокойствие относительно его приготовлений к коронации, с виду оставаясь непроницаемым к грозящей опасности. Если бы Маргрит увидела его сейчас, она бы заметила, что он опять похудел, но его слуги знали, что значительная часть еды, которую они приносили, исчезала. Он редко ел на людях на государственных обедах под предлогом загруженности работой. Никто не высказывался по поводу того, что его собаки жирели. Люди Генриха были слишком заняты, чтобы уделять внимание таким незначительным вопросам.

Четыре дня страха, хорошо скрытого под почти веселыми внешними обстоятельствами, закончились, когда курьеры прискакали обратно, неся долгожданную весть о том, что каждый быстро ответил на призыв к оружию. Не было ни волнений, ни сопротивления. Генрих VII был королем Англии. Когда он обратился к людям, они проявили готовность сражаться за него.

На рассвете двадцатого октября Чени поехал в Норфолк и Суффолк с приказом о том, чтобы все были готовы через час двинуться на север. Если бы эти графства ответили тогда, когда их герцог был убит в сражении против Генриха, а их граф был его заключенным, король почувствовал бы, что ему нечего бояться шотландцев.

Не было необходимости ждать новостей. В тот же день пришло известие от шпионов Брэя о том, что шотландцы отошли. У Джеймса недостаточно было сил, чтобы вести полномасштабную войну. Когда он понял, что северяне были побеждены путем сочетания милосердия и ненависти к его людям, что остальная нация была готова защищать их выскочку-короля, задуманное предприятие стало очень опасным. Если бы он проиграл, его собственная восставшая знать повернула бы против него. Любой предлог для свержения его власти был для них хорош.

В тот вечер Генрих направил благодарственные послания знатным джентльменам северных графств и разрешение шерифам распустить войска. Впервые за месяц он прилично поел и проспал всю ночь, ни разу не проснувшись в холодном поту от страха.