Узкие врата (СИ) - Дубинин Антон. Страница 81

Артур все же рванулся, силясь перевернуть товарища, вдруг все же успею, одним движением расстегнуть молнию… Но Алан, чьи зрачки так расширились при виде собаки, покачал головой, словно не веря своим глазам — даже сквозь кровавую дымку, делавшуюся все гуще, он узнал, и не мог не понять, что это их спасение.

— Фили…мон.

Пес, прядая седыми ушами, несколько раз неторопливо — он все и всегда делал обстоятельно — махнул в знак узнавания толстым палкообразным хвостом.

…Оказалось, что они и в самом деле уже неподалеку. Неподалеку от дома Стефана, недалеко от конца похода, от исцеления, от самого конца. Где можно упасть и тихо умереть, успев увидеть, что ты сделал все, что мог. Алан так и собирался сделать, меряя шаги — тысяча двадцать два, тысяча двадцать три — и стараясь не выпускать в мгновенно накатившихся сумерках из виду Филимонову сумеречную, черную спину, мелькавшую меж деревьев. Впрочем, старый пес был умница, и когда люди совсем уж отставали, он покорно ожидал их, останавливаясь или даже возвращаясь на несколько шагов назад, чтобы узнать, все ли в порядке. Глаза его в темноте поблескивали — большие, как у человека, темно-карие; особенно Филимона Цезаря волновал Алан — он то и дело порывался упасть, брел, спотыкаясь о корни. От этого человека пахло смертью… но не очень сильно, сэр Стефан отгонял запах смерти от людей, пахнувших куда сильнее. Филимона не так-то легко было обмануть этим запахом, раньше он безошибочно означал одно, но теперь все не так, теперь запах сэра Стефана, хозяина, властно пропитывал эту округу, и все иные запахи были куда слабей.

Алан и сам с невозможной надеждой — или это было желание и память стонущего тела — рвался вперед, делая — тысяча двести пять — очередной шаг, думал — не разумом, а всем своим существом — о мятном чае, о жилистых длиннопалых руках, горячих и сильных, о том, что Стефан спасет их обоих. Что он сможет обо всем позаботиться… Надо только дойти. Еще совсем немного. И тогда можно наконец позволить себе…

…Потерять сознание. Что и сделал Алан на Стефановом пороге, даже не постучав — просто всем телом наваливаясь на всегда открытую («Заходите! Я дома») дверь, и падая сначала на колени, а потом — вперед, лицом вниз, на благодатный, мягкий деревянный пол. Вот, Стефан, мы все сделали, я привел его, хотел сказать он — но не смог, только и успев увидеть в круге золотого света керосиновой лампы, как вскакивает длинный, светлый, сероволосый человек, опрокидывая табуретку, и летят на пол, кружась, белые листы — какие-то бумаги, которые он писал… Или читал…

Артур попытался удержать падающего за плечи, но не смог. Да уже и не надо было — Стефан подхватил его в падении легко, как высохшего старичка или подростка, и перед тем, как опустить на длинные полати у стены, прижал на миг к себе — прижал, как спящего сына, как раненого сына, все-таки вернувшегося с войны живым. И только после этого обернулся к Артуру, привалившемуся виском к дверному косяку — он был все еще снаружи, все еще на крыльце, и на фоне темного леса слабо светился овал очень усталого, очень юного лица.

Несколько секунд — очень длинных, очень прозрачных, когда человек слышит все — как потрескивает огонек в керосиновой лампе, как дышит за спиной холодный вечерний лес, как с тихим шорохом бежит по жилам быстрая кровь — Стефан смотрел ему в лицо. Потом шагнул вперед — и медленно, но с юношеским, пажеским изяществом преклонил перед мальчиком правое колено.

— Добро пожаловать, сир.

…Филимон просунул в дверь свою длинную умную морду. Посмотрел на коленопреклоненного Стефана. Посмотрел — снизу вверх — на гостя, которого привел. И вдруг начал бесцеремонно и шумно чесать ухо задней лапой, усевшись прямо на пороге.

Глава 11. Арт

…На пороге лежал длинный, бело-золотой солнечный луч. В солнечном луче, пригревшись, сидела, чуть шевеля крыльями, недавно проснувшаяся весенняя бабочка. Если бы какому-нибудь герольду вздумалось описывать ее крылья, то это прозвучало бы как «тенне три шеврона данцетти траур». То есть — на оранжевом поле три черных зубчатых линии, выгнутых в форме прямого угла.

Но старику и юноше, сидевшим за столом, как ни жаль, сейчас было мало дела до бабочки с геральдическими крыльями. Они, опираясь локтями о крышку стола под полотняной скатертью, сидели согнувшись и внимательно слушали. Радиоприемник — старого образца, просто вымерший динозавр для сто тридцать седьмого года Реформации — поскрипывал, выдавая череду помех за чередой, но все же работал исправно, пил силу батареек, в обмен звучным женским голосом изливая информацию. Дикторша где-то далеко-далеко за горами говорила по-романски, и штормовые моря радиоволн носили кораблик ее голоса, то и дело исчезающий в их бурном реве.

— Величайшее за всю историю человечества землетрясение… Три четверти промышленных городов Романии, таких, как… Невосполнимые утраты. Миротворческие войска занимаются эвакуацией раненых в убежища, возведенные в Корбиерских горах… К счастью для всего христианского мира, Святой Отец, глава Вселенской Ортодоксальной Церкви…

Шум усилился, прервался какой-то песенкой вроде колыбельной, от которой юношу пробрала внезапная дрожь. Старик — или он только казался стариком из-за пегой седины волос, а на самом деле был старше юноши всего-то лет на пятнадцать — покрутил колесико, тщетно стараясь поймать упущенную волну. Но не получилось, на смену ей пришел новый голос — мужской, очень бодрый, говорящий по-англски.

— Интернациональная Служба Связи сообщает, что генеральный секретарь ООН, менхерр Отон фан Зульцбах, всецело поддерживает миротворческие действия Святого Престола. Очередное подразделение миротворческих войск было отправлено на территорию суверенного государства Луанда, где, как известно, население упорно продолжает придерживаться языческого культа… В результате столкновения группы боевиков…

Седоволосый только махнул рукой. Лицо его казалось очень усталым, как у того, кто давно не спал досыта.

— Ладно, Арти, это мы уже знаем. Выключай. Хватит с нас на сегодня.

Юноша послушно повернул колесико до щелчка. Резко встал, сжав кулаки так, что пальцы хрустнули.

Было юноше лет пятнадцать, и его можно бы назвать красивым — если бы не тревога, не упрямый молодой гнев, слегка искажавший благородные, хоть и не совсем правильные черты. Стройный, но, судя по движениям, довольно сильный и ловкий для своих лет, с прямыми русыми волосами, стрижеными по мочки ушей — таким он вырос, Арт, и Стефан отлично представлял, какие еще изменения коснутся его молодого лица. То есть — как он будет выглядеть по прошествии еще какого-то времени.

Похож на своих предков, с печальной и тревожной любовью подумал Стефан — подумал неожиданно для себя, потому что никогда не видел никого из предков своего короля.

— Отец Стефан! Сколько же можно… какого Нижнего мы тут сидим?.. Я не…

— Успокойтесь, мой сир, — негромко произнес старший из собеседников, и бровью не поведя на этот отчаянный выкрик. — Вот, снята шестая печать. Теперь уже скоро.

Он переключался в своих обращениях — то «сир», а то «Арти» или даже «мальчик мой» — будто бы произвольно, по какому-то странному, только ему известному принципу. И Артура это давно уже не удивляло.

— Но каким образом?.. — Юноша, горячась, выскочил из-за стола, едва не опрокинув табуретку, и забегал по крохотной комнате, как молодой зверь по тесному вольеру в зоопарке. — Это же просто смешно! Миротворческие силы! Землетрясения! Едва ли не ядерная война приближается! А мы? На что мы надеемся? Какие там «оставшиеся верные» — мы с тобою не более, чем два жалких дурака, и ты еще зачем-то учишь меня фехтовать! Ха! На деревянных мечах! На что мы рассчитываем, ты мне можешь ответить?

— На Господа, — просто и строго отвечал Стефан, слегка хмурясь. — Я сказал, что ваше время еще не пришло, сир. Потому что еще не сняты все печати, еще не трубили трубы. Когда это случится, вы поймете, для чего я вас готовил.