Манекены - Варли Джон Герберт (Херберт). Страница 2

— Вы мне расскажете, как вы пришли к мысли, что он сможет ходить?

Барбара окинула ее взглядом.

— А почему я должна вам это рассказывать? Взгляните на себя. Вы женщина — и принимаете на веру все это вранье. Вы работаете на них.

— Что вы имеете в виду?

— Вы себя раскрасили. Вы соскоблили волосы с ног и натянули на них нейлон; вы ходите, затрудняя себе шаг юбкой, которая стискивает вам ноги, и шпильками, нарочно изобретенными, чтобы вы споткнулись на бегу, если им вздумается вас изнасиловать. Вы пришли сюда, чтобы выполнять за них их работу. Почему я должна вам рассказывать? Вы мне не поверите.

Эвелин не встревожил такой поворот беседы. В словах Барбары не было враждебности. Если что и было, то жалость. Барбара не причинит ей вреда, просто потому, что она женщина. Теперь, когда это стало ясно, уверенности прибавилось, и дальше все пошло, как по маслу.

— Возможно, все так и есть. Но тогда, разве вы не обязаны предупредить меня об опасности, раз уж это и впрямь так важно — как женщина женщину?

Барбара в восторге хлопнула себя по колену.

— Поймали на слове, док. Вы правы. Нет, но как ловко, мой же собственный бред обернуть против меня!

Эвелин записала в блокноте: Может принимать легкомысленный тон, обсуждая свой бред. Настолько убеждена в своей правоте, что не боится шутить.

— Что вы пишете?

— А? О… — Отвечай честно, если будешь лгать, она догадается. Будь с ней откровенна и не уступай ей в беспечности. — просто заметки о вашем состоянии. Я должна поставить диагноз и сказать преподавателю. Он хочет знать, какого типа у вас помешательство.

— Дело нехитрое. Я параноидальная шизофреничка. Тут не надо научной степени.

— Ну да, пожалуй. Хорошо, расскажите мне об этом.

— В общих чертах, я думаю, что когда-то давно, в доисторические времена, Землю захватили пришельцы, вид паразитов. Возможно, когда люди жили в пещерах. Трудно сказать наверное, потому что история — сплошное вранье. Они ведь все время ее переписывают.

И снова Эвелин не могла понять, разыгрывают ее или нет, и это ей показалось забавно. Перед ней была женщина сложная, ловкая. Придется становиться на цыпочки, из кожи вон лезть, чтобы не уступать. Речь эта была — типичное параноидальное построение, и Барбара понимала это прекрасно.

— Ладно, буду играть по вашим правилам. Кто "они"?

— "Они" — это универсальное местоимение параноидального дискурса. Любая группа лиц, сознательно или нет вовлеченная в заговор против вас. Я знаю, что это отдает психопатией, но такие группы есть.

— Точно есть?

— Точно. Я не говорю, что они непременно собираются где-нибудь втайне и сговариваются о том, как бы вас извести. Не собираются. Вы ведь допускаете, что на свете есть группы лиц, чьи интересы не совпадают с вашими?

— Разумеется.

— Важнее то, что нет разницы — имел ли место, фактически, заговор, или нет. На результат их действий это ведь не влияет. И чтобы это было направлено лично против вас — вовсе не обязательно. Каждый год налоговая инспекция замышляет отнять у вас деньги, которые вы заработали, разве нет? Они вступают в заговор с Президентом и Конгрессом, чтобы украсть у вас деньги и отдать их кому-то другому, но вас они не знают по имени. Они крадут у всех. Речь примерно об этом.

Оправдывает свой страх перед внешними, враждебными силами указанием на реальные группы антагонистов.

— Да, это мне понятно. Но существование налоговой инспекции ни для кого не секрет. А вы говорите о том, чего, кроме вас, никто не видит. Почему я должна вам верить?

Ее лицо стало серьезнее. Возможно, она начала осознавать силу собеседницы. На стороне ее оппонента всегда есть аргументы сильней, так уж оно сложилось. Почему ты одна права, а все ошибаются?

— Это скользкое место. Вы можете представить мне кучу "доказательств", что я ошибаюсь, а мне нечем крыть в ответ. Если бы вы были рядом, когда я убивала того приятеля, сами б увидели. Но я не могу это повторить, — она сделала глубокий вдох и, похоже, приготовилась к долгому спору.

— Давайте вернемся к вашим паразитам, — сказала Эвелин. — Они и есть мужчины? Вы это хотите сказать?

— Нет, нет, — она невесело рассмеялась. — Нет такого явления, как мужчина, в том смысле, какой вы в это слово вкладываете. Только женщины, которые при рождении заразились, были перехвачены этими, этими… — она стала шарить рукой в воздухе, как бы ища слово достаточно гадкое, чтобы выразить свое отвращение. Не смогла найти, — существами. Организмами. Я сказала, что они пришельцы, но я не уверена. Может быть, они и отсюда. Сейчас уже невозможно установить, они здесь слишком прочно обосновались, захватили власть.

В обоснованиях допускает возможность гибкой трактовки. Да, в книгах так и написано. Смутить ее, придумать вопрос, на который она не сможет ответить изнутри своего бреда, будет непросто. Она признает, что ей не все известно, и вправе отвергать целые категории аргументов — историю, например — как результат подтасовки.

— Так как же… нет, погодите. Может быть, будет лучше, если вы мне еще немного расскажете об этих паразитах. Где они прячутся? Как вышло, что о них не знает никто, кроме вас?

Она кивнула. Теперь она казалась абсолютно серьезной. Теперь, когда они так близко подошли к сути вопроса, ей было не до шуток.

— Строго говоря, они не вполне паразиты. Здесь, скорее, вид симбиоза. Они не убивают своих хозяев, по крайней мере, не сразу. Первое время они даже помогают носительницам: делают их сильнее и больше, снабжают волей к власти. Но если говорить о долгих сроках — они истощают свою хозяйку, пьют ее жизненные соки. Снижают ее сопротивляемость болезням, ослабляют сердце. Вы хотите знать, как они выглядят — вы их видали. Это слепые, беспомощные, неподвижные черви. Они прикрепляются к мочевому каналу, заполняют собой и закупоривают влагалище, запускают отростки нервов в матку и яичники. Они впрыскивают в ее тело гормоны, так что оно деформируется при росте: возникают волосы на лице, чрезмерно увеличенные мускулы, мыслительные способности ухудшаются, эмоциональный мир терпит дичайший ущерб. Носительница становится агрессивной, приобретает склонность к убийству. Груди ее так и не развиваются. Она бесплодна, и это неизлечимо.

Чтобы скрыть свои чувства, Эвелин строчила в блокноте. Ей хотелось смеяться; слезы подступали к ее глазам. Как же непредсказуем человеческий разум! Она содрогнулась при мысли о том, что за переживания могли довести эту совершенно нормальную с виду женщину до таких нелепых представлений об устройстве мира. Отец? Любовник? Может быть, ее изнасиловали? Но здесь Барбару разговорить не удавалось: она настаивала, что все это никого, кроме нее, не касается. К тому же, по ее мнению, к существу проблемы это не относилось ни в коей мере.

— Я даже не знаю, с чего начать, — сказала Эвелин.

— Что ж, понимаю. Едва ли они позволили бы вам всерьез обдумывать что-нибудь в этом роде, не так ли? Это слишком непохоже на все, чему вас учили. Мне очень жаль. Надеюсь, я смогу вам помочь.

Черт! написала она, и сразу стерла. Обращает роли, вынуждает допрашивающую сторону защищать свои позиции. Демонстрирует сочувствие к неспособности собеседника видеть вещи ее глазами.

— Назовем это новой биологией, — сказала Барбара, поднявшись из кресла и медленно прохаживаясь от стены к стене своей камеры. Тапочки были ей велики и спадали с пяток при каждом шаге. — Я начала подозревать это несколько лет назад. Иначе просто не сходится. Пора начать сомневаться в том, что нам говорили. Мы должны позволить себе взглянуть на вещи глазами женщины — женщины, а не мужчины, существа ущербного. Они привили вам веру в их ценности, в их систему. Но они суть несовершенные женщины, а не наоборот — вот что начинаешь понимать. Они не способны воспроизводить себя, это вам ни о чем не говорит? "Самцы" паразитируют на наших телах, они используют женское плодородие для воспроизводства своего вида, — она повернулась к Эвелин, глаза ее горели. — Можете вы так вот взглянуть на вещи? Только попробовать? Не пытайтесь быть мужчиной; определяйте все заново. Вы сами не знаете, кто вы. Всю свою жизнь вы старались быть мужчиной. Они навязали вам роль, которую вам приходилось играть. Но вы рождены не для этого. У вас нет паразита, который пожирал бы ваш мозг. Можете вы принять эту мысль?