Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Монтвила Витаутас. Страница 29
72. ШАВЛЕГО
Шавлего был одним из бойцов отряда Арсена.
Холодный ветер в скалы бьет с разбегу,
И скалы стонут у него в плену…
Куда ты в эту ночь идешь, Шавлего,
Оставив в сакле мать совсем одну?
Куда спешишь от теплого ночлега?
От очага зачем уходишь прочь?
Ведь чоха черная твоя, Шавлего,
Светлей, чем эта бешеная ночь.
За крайней саклей — сразу царство мрака;
Твой путь, Шавлего,
и далек и крут.
«Ва-ва, — скулит голодная собака,—
Луну сегодня ночью украдут».
И стынет ночь, потерянная богом,
Метелью с неба звезды сметены,
И смельчаку в пути его далеком
Не видно ни дороги, ни луны.
За ворот рвется бесноватый ветер —
Согреться хочет на его груди.
О, холодно!
Как холодно на свете,
И только мрак и вихри впереди…
Не ходи, бичо Шавлего, не ходи,
Может быть, всего до смерти два шага,
Лучше мать свою седую пощади,
Со старухой посиди у очага.
Сердце матери ты зря не беспокой:
Злые вьюги на пути тебе грозят,
И над узкою неверною тропой
Скалы ржавые тяжелые висят.
Потеряешься, заблудишься в глуши,
И никто тебя не сыщет между гор.
Не спеши, бичо Шавлего, не спеши,
В эту ночь назад вернуться не позор!
Но путника ведет тропинка волчья —
Петляет так, хоть дьявола зови,
Красивая чоха порвалась в клочья,
Кричи, зови,
но кто придет на помощь?
Плывет, как вечность,
время до утра,
В лицо швыряет горсти снега полночь —
Февраль, февраль,
бездомные ветра!
И там, где слабых остановит робость,
Где солнце зажигает новый день,
С короткого разбега через пропасть
Метнулась человеческая тень.
…Стихает ветер.
Вьюга замирает.
Вершины гор всё четче и белей.
А под скалою парень умирает,
И шорох губ всё глуше и слабей:
«Ах, ветер, ветер,
я ослаб от боли,
Мне не прожить сегодняшнего дня,
Ты отыщи отряд в мухранском поле,
Скажи Арсену, чтоб не ждал меня.
Скажи, что не упало слез ни капли
В селенье, где родился я и рос,
И мать по сыну не рыдает в сакле,
И девушка не распустила кос.
Скажи, что мне уже не нужен лекарь,
Что не сдержал я слова своего,
Что умер между скал бичо Шавлего
И лишь орлы оплакали его».
73. АОН
Аон! Ты — часть угрюмого бога, защитник горы и долины. Этот колокол пожертвовал тебе я: Иоанне Бекаури. Помоги, Аон!
1
Юнец хевсур вошел вооруженный,
Ружьем ударил в колокол…
И вот —
Старик монах, кощунством пораженный,
Помчался к теми
поднимать народ.
— Что так бежал?
— Что в беседах случилось?
Спросили поселяне у него.
— Ну что же ты молчишь,
Скажи на милость?
Допрашивали весело его.
— Алуды сын, безбожник и мятежник,
Ударил в древний колокол ружьем.
Где наш закон? Пускай страшится грешник —
Он осквернил высокий божий дом!..
Замолк монах
И ждал, что скажут люди,
Услышав про ужасный этот грех.
Но видно, все они погрязли в блуде:
Вокруг седого раздавался смех…
Тогда старик, безумцев проклиная,
Побрел к себе, к своим колоколам.
А в горы тишина пришла ночная,
Ночная тьма с туманом пополам.
2
Друг к другу
Жмутся сосны вековые
И в темноту испуганно глядят.
На дне ущелья глыбы голубые,
По-человечьи скорчившись, сидят.
Сбегает вниз крученая тропинка,
Во тьму, в туман, в неведомый провал.
А там река — извечно, без заминки —
До блеска полирует щеки скал.
…Века, века!
Их прокатилось много,
Их облики пропали в вышине…
Седой старик ведет беседу с богом
В молельне, в тишине,
наедине…
Блеснет кометы искристая лента,
Рассыплется над самой головой.
И вдруг луна, испуганная чем-то,
Исчезнет с неба, скрывшись за горой.
Тогда в тумане мчатся чьи-то кони
И никнут стебли вымокшей травы,
Тогда в молельне на горе Аони
Раздастся крик разбуженной совы.
3
В старинной нише не бывает ветер:
Очаг,
котел для пива
да рога.
И колокол висит над всем над этим,
Как висельник, чья жизнь недорога.
Старик придет, худой, неутомимый,
Сухую землю долго мнет в руках…
И если кто пройдет случайно мимо,
Услышит бормотанье старика:
«Кто разрушает то,
что так привычно,
Что было мне основою всего?
Куда, Аон, твое ушло величье?
Зачем не видно света твоего?
Уж я старик… И мне невыносимо
Считать несправедливости твои.
Ты был силен,
но где былая сила?
Любил тебя — но больше нет любви.
Не ты,
так кто же вызволит из мрака
Твоих детей, что босы и наги?..
Да, люди мы,
но даже и собака,
На небо глядя, воет:
помоги!»
И, словно перед богом в оправданье,
Веревки в руку собирает он;
И вот плывет глухое, как рыданье,
Тяжелое:
«Аон!
Аон!
Аон!»