Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Монтвила Витаутас. Страница 38
105. «Былые невзгоды…»
Былые невзгоды,
И беды, и горе
Промчатся, как воды,
Забудутся вскоре.
Настала минута,
Лучи засияли,
И кажется, будто
Не знал ты печали.
Но ввек не остудишь
Под ветром ненастья,
Но ввек не забудешь
Прошедшего счастья.
Живете вы снова,
И нет вам забвенья,
О, счастья людского
Часы и мгновенья!
106. ПРОСТИ, РОДИНА!
Прости меня, твоего рядового,
Самую малую часть твою.
Прости за то, что я не умер
Смертью солдата в жарком бою.
Кто посмеет сказать, что я тебя предал?
Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?
Волхов — свидетель: я не струсил,
Пылинку жизни моей не берег.
В содрогающемся под бомбами,
Обреченном на гибель кольце,
Видя раны и смерть товарищей,
Я не изменился в лице.
Слезинки не выронил, понимая:
Дороги отрезаны. Слышал я:
Беспощадная смерть считала
Секунды моего бытия.
Я не ждал ни спасенья, ни чуда.
К смерти взывал: приди! добей!..
Просил: избавь от жестокого рабства!
Молил медлительную: скорей!..
Не я ли писал спутнику жизни:
«Не беспокойся, — писал, — жена,
Последняя капля крови капнет.—
На клятве моей не будет пятна».
Не я ли стихом присягал и клялся,
Идя на кровавую войну:
«Смерть улыбку мою увидит,
Когда последним дыханьем вздохну».
О том, что твоя любовь, товарищ,
Смертный огонь гасила во мне,
Что родину и тебя любил я,
Кровью моей напишу на земле.
Еще о том, что буду спокоен,
Если за родину смерть приму.
Живой водой эта клятва будет
Сердцу смолкающему моему.
Судьба посмеялась надо мной:
Смерть обошла — прошла стороной.
Последний миг — и выстрела нет!
Мне изменил
мой пистолет…
Скорпион себя убивает жалом,
Орел разбивается о скалу.
Разве орлом я не был, чтобы
Умереть, как подобает орлу?
Поверь мне, родина, был таким я, —
Горела во мне орлиная страсть!
Уж я и крылья сложил, готовый
Камнем в бездну смерти упасть.
Что делать?
Отказался от слова,
От последнего слова, друг-пистолет.
Враг мне сковал полумертвые руки,
Пыль занесла мой кровавый след…
…Вновь заря над колючим забором.
Я жив, и поэзия не умерла:
Пламенем ненависти исходит
Раненое сердце орла.
Вновь заря над колючим забором,
Будто подняли знамя друзья!
Кровавой ненавистью рдеет
Душа полоненная моя!
Только одна у меня надежда:
Будет август. Во мгле ночной
Гнев мой к врагу и любовь к отчизне
Выйдут из плена вместе со мной.
Есть на друзей у меня надежда, —
Сердце стремится к одному:
В ваших рядах идти на битву
Дайте, товарищи, место ему!
107. ВОЛЯ
Сам я покоя себе не даю,
Горе терзает сердце мое.
Вечером лягу, утром встаю —
Всё мне чего-то недостает.
Кажется, цел я,
не инвалид,
Руки и ноги не отнялись.
Можно сказать, ничего не болит,
А нет свободы —
и жизнь не в жизнь.
Если нельзя рукой шевельнуть,
Если нельзя ногой шагнуть,
Если пропала воля моя —
Хуже безруких, безногих я!
Похоронивший отца и мать,
Был ли на родине я сиротой?
Тут потерял я больше, чем мать, —
Тут потерял я край родной.
Где ж моя воля? Родные места?
Разве не пленник я? Не сирота?
Были бы живы отец и мать,
Мне всё равно бы их не видать.
Я — одинокий.
Я — сирота.
Здешним бездомным псам под стать…
Воля моя! Золотая моя!
Перелетная птица моя!
Куда улетела? В какие края?
А мне осталась темница моя.
В дни моей прежней свободы, друзья,
Волю ценил ли как следует я?
Тут, в каземате, при звоне замка,
Понял я, как свобода сладка!
Если обрадует душу судьба,
Если я сброшу оковы раба,
Воля моя, одной лишь тебе
Силы отдам я в священной борьбе.
108. ПЛАТОК
Платочек в руку на прощанье
Вложила мне моя любовь,
И вот его к открытой ране
Прижал я, чтоб не била кровь.
Отяжелел платок дареный,
От крови стал горяч и ал.
Платок, любовью озаренный,
Ослабил боль и кровь унял.
Я шел на смерть за счастье наше
И не боялся ничего.
Пусть кровью мой платок окрашен,
Но я не запятнал его.