Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Монтвила Витаутас. Страница 80
4. Я ПРОДОЛЖАЛ РОССИЮ
Не тот этот город и полночь — не та.
А люди
с таинственной выправкой
скрытой
тыкали в парту меня,
как в корыто.
А люди с художественной вышивкой
Россию
(инстинктивно зшиток [25] подъяв, как меч) —
отвергали над партой.
Чтобы нас перевлечь —
в украинские школы —
ботинки возили,
на русский вопрос —
«не розумию» [26],
на собраньях прерывали
русскую речь.
Но я всё равно любил Россию.
(Туда…
улетали…
утки…
Им проще.
За рощами,
занесена,
она где-то за сутки,
за глаз,
за ночью,
за нас она!)
И нас ни чарки
не заморочили,
ни поштовые марки
с «шаг» ающими [27] гайдамаками,
ни вирши —
что жовтый воск
со свечи заплаканной
упадет
на Je [28]
блакитные очи.
Тогда еще спорили —
Русь или
Запад
в харьковском
кремле.
А я не играл роли в дебатах,
а играл
в орлянку
на спорной земле.
А если б меня
и тогда спросили,
я продолжал — всё равно Россию.
5. ПОКОЛЕНИЕ ЛЕНИНА
Где никогда не может быть ничья.
…И встанут
над обломками Европы
прямые,
как доклад,
конструкции,
прозрачные, как строфы
из неба,
стали,
мысли и стекла.
Как моего поколения мальчики
фантастикой Ленина
заманись —
работа в степени романтики —
вот что такое
коммунизм!
И оранжевые пятаки
отсверкали,
как пятки мальчишек,
оттуда
в теперь.
И — как в кино —
проявились медали
на их шинелях.
И червь,
финский червь сосет
у первых трупы,
плодя — уже для шюцкоров —
червят.
Ведь войну теперь начинают
не трубы —
сирена.
И только потом — дипломат.
Уже опять к границам сизым
составы
тайные
идут,
и коммунизм опять
так близок —
как в девятнадцатом году.
Тогда
матросские продотряды
судили корнетов
револьверным салютцем.
Самогонщикам —
десять лет.
А поменьше гадов
запирали
«до мировой революции».
Помнишь — с детства —
рисунок:
чугунные путы
Человек сшибает
с земшара
грудью! —
Только советская нация
будет
и только советской расы люди…
Если на фуражках нету
звезд,
повяжи на тулью —
марлю…
красную…
Подымай винтовку,
кровью смазанную,
подымайся
в человечий рост!
Кто понять не сможет,
будь глухой —
на советском языке
команду в бой!
Уже опять к границам сизым
составы тайные идут,
и коммунизм опять так близок,
как в девятнадцатом году.
6. ГУБЫ В ГУБЫ
Когда народы, распри позабыв,
В единую семью соединятся.
Мы подымаем
винтовочный голос,
чтоб так
разрасталась
наша
отчизна —
как зерно,
в котором прячется поросль,
как зерно,
из которого начался
колос
высокого коммунизма.
И пусть тогда
на язык людей —
всепонятный,
как слава,
всепонятый снова —
попадет
мое,
русское до костей,
мое,
советское до корней,
мое украинское тихое слово.
И пусть войдут
и в семью и в плакат
слова,
как зшиток [29]
(коль сшита кипа),
как травень [30] в травах,
як липень [31]
в липах
тай ще як блакитные [32] облака!
О, как
я девушек русских прохаю [33]
говорить любимым
губы в губы
задыхающееся «кохаю» [34]
и понятнейшее слово —
«любый».
И, звезды
прохладным
монистом надевши,
скажет мне девушка:
боязно
всё.
Моя несказа́нная
родина-девушка
эти слова все произнесет.
Для меня стихи —
вокругшарный ветер,
никогда не зажатый
между страниц.
Кто сможет его
от страниц отстранить?
Может,
не будь стихов на свете,
я бы родился,
чтоб их сочинить.