Любовь и Ненависть - Эндор Гай. Страница 69

— Благодарю вас, месье, за интерес, проявляемый к моей семье, — ответил продавец. — Я не забуду помянуть ваше имя в своих молитвах. И моя жена тоже.

— Вот ваши восемнадцать франков, — сказал Вольтер.

— Нет, месье, так не пойдет, — ответил продавец. — Этот нож стоит двадцать четыре франка.

— Из-за каких-то шести франков вы готовы принести в жертву своих детей? — удивился Вольтер. На сей раз он понял, что ему ничего не добиться…

С большой радостью каждый год Вольтер взимал деньги с маркиза де Лезо. Тридцать лет назад он предоставил маркизу заем на восемнадцать тысяч франков, которые тот обязался выплачивать определенными суммами вместе с процентами до самой смерти Вольтера.

— Я не заплачу ему ни сантима, — как утверждают, сказал маркиз, потирая довольно руки и желая про себя, чтобы они сомкнулись на жилистой шее Вольтера. — Я похороню его через шесть месяцев.

Но через год умер сам маркиз. Отныне его наследники выплачивали Вольтеру деньги.

Итак, Вольтер отвечал де Броссу, владельцу поместья Турней: «Вы спрашиваете, как долго я намерен прожить? Мне сейчас шестьдесят семь (на самом деле ему было шестьдесят пять). Могу дать честное слово джентльмена, что я не протяну больше четырех-пяти лет. Я стар и болен. Боюсь утомить вас долгим перечислением одолевающих меня болезней».

Но де Бросс оказался тертым калачом. Он был известным ученым. Его работа о римском историке Саллюстии [214] получила всеобщее признание. Саллюстию повезло, и он собственными глазами наблюдал за первым извержением Везувия в 79 году нашей эры, когда под его пеплом был погребен Геркуланум [215]. Этот труд сделал имя де Бросса знаменитым на всю Европу.

Его книги об Австралии и путешествиях по Южным морям заложили основы для изучения географии и этнологии этих районов. (Он первым ввел слово «фетишизм», которым обозначил самые ранние религии человека.) Де Бросс стал еще более знаменитым после смерти, когда были напечатаны его «Письма из Италии».

Де Бросс хитро ответил Вольтеру: «Что вы говорите? Вы собираетесь прожить всего четыре года или пять лет? В моем-то целебном поместье? Мой дядюшка дожил там до девяноста одного, а мой прадед дотянул до восьмидесяти семи! Мне кажется, я даже убежден, что вы переживете свой век, который и без того принадлежит вам, и отберете пальму первенства по долгожитию у такого старца, как Фонтенель, которому чуть не хватило до ста».

Все это, конечно, было лестно. Но это и пугало. Похоже, это тоже стоило денег и плата за аренду резко возрастала. И чтобы убедить де Бросса в том, что он заблуждается, Вольтер прикинулся совсем больным.

В конце концов было решено, что Вольтер заплатит за аренду имения тридцать пять тысяч франков и будет проживать там десять лет, оставшихся до смерти. Но Вольтер прожил не десять, а еще целых двадцать лет, и де Бросс каждый год оплакивал ускользнувшую от него прибыль. Вольтер же считал, что надули как раз его. Де Бросс не поставил его в известность о тех неудобствах, которые влекло за собой его положение феодального лорда. Вот одно из них.

Вскоре после того, как он вступил во владение, его крестьянин подрался из-за пары килограммов лесных орехов. Он чуть не убил своего обидчика. Местный судья приговорил его к двумстам пистолям [216] штрафа. Вольтер, который всегда ненавидел любое насилие, остался весьма доволен приговором. Но только до той минуты, как осознал, что виновный был его крепостным и поэтому он, хозяин поместья, должен был заплатить за него штраф. Тут он, конечно, завопил. Две сотни пистолей! Около десяти тысяч долларов на наши деньги! Неужели нужно платить такую кучу денег за то, что кто-то избил абсолютно бесполезного бродягу?

Он направил де Броссу еще одну жалобу в связи с тем, что в доме не хватает дров. Де Бросс указал ему на большую кучу нарубленных поленьев. Но за них опять придется платить ему, Вольтеру. Эти дрова заготовил один крестьянин, и сделал это еще до подписания сделки, — поэтому поленья не принадлежали ни Вольтеру, ни де Броссу, а мужику.

Вольтер вскипел Разве он не уплатил огромную сумму в качестве штрафа, разве не приобрел людей, которые оказались скотами? Как могут эти животные, не способные внести за себя штраф, владеть дровами? Речь шла всего о 281 франке. Но после того как Вольтер отдал 35 ООО франков за аренду, выложил 200 пистолей за дурака крестьянина, плата за дрова показалась ему издевательством. Он написал два тома по поводу этих несчастных 281 франка.

Корни этой ссоры таились гораздо глубже. В договоре хозяина поместья и покупателя имелось одно условие, важность которого Вольтер осознал потом, когда поставил свою подпись. Там говорилось, что сразу после смерти Вольтера все в Турнее переходило в руки семьи де Броссов. А это означало, что его драгоценности, книги, рукописи становились собственностью де Броссов. Ну а его архив? Этот громадный архив, включавший более пятидесяти тысяч писем, полученных Вольтером от многих знаменитых людей? Когда Казанова [217] увидел его, он воскликнул «Да любой издатель предложит вам за это целое состояние!»

Разве может все это перейти в руки де Бросса? Невероятно! Но тем не менее такая оговорка существовала. И когда Вольтеру стало ясно, что закон на стороне де Бросса, он начал потихоньку готовиться к отъезду. Вольтер решил обосноваться в Фернее. Он все там перестроил, осушил близлежащее болото, благоустроил территорию, и имение Вольтера стало одним из самых богатых в округе. Через некоторое время в Фернее появился театр. Турней остался без присмотра.

Вскоре де Бросс подал прошение в Академию наук о своем приеме. Вольтеру это было не по душе.

— Если туда войдет де Бросс, — заявил он, — Вольтер оттуда выйдет!

Этого оказалось достаточно, чтобы кандидатура де Бросса больше никогда не рассматривалась. Де Бросс же опять стал ждать смерти Вольтера — возможно, тогда ему удастся попасть в академию. Но, как мы уже знаем, ему не повезло. Вольтер пережил де Бросса на целый год. Спор между ними улаживался в течение долгого времени, даже когда оба они уже покоились в земле.

Но вернемся на время в Турней. Как нравилось Вольтеру чувствовать себя феодалом, хозяином! Там ему никто не мешал. Никто не задавал лишних вопросов. Пусть только к нему сунется этот простофиля Жан-Жак! Феодал Вольтер запросто мог приказать своим крестьянам заковать непрошеного гостя в кандалы.

Да, да! Вольтер научит этого господина, как вести себя: тот больше не захочет вмешиваться в личные дела лорда-феодала! А то Вольтер возьмет да повесит его на зубце бойницы: пусть вороны понаслаждаются его разлагающейся плотью!

В полном соответствии со своим новым феодальным чином Вольтер совершил первый въезд в поместье. В коляске небесно-голубого цвета, запряженной шестеркой прекрасных белых лошадей. Рядом с ним сидела мадам Дени. Вся в бриллиантах. Вооруженные до зубов крестьяне выстроились по обе стороны дороги. Экипаж подкатил к особняку, перед которым заранее опустили подъемный мост (как им гордился Вольтер!). Палили пушки, стреляли мортиры — все это по такому торжественному случаю было доставлено из Женевы. Сквозь этот шум еле слышны были бой барабанов и нежные звуки флейт — музыканты буквально утопали в белых клубах прозрачного дыма.

Когда Вольтер спускался по лесенке из экипажа, стайка девочек в нарядных платьицах бежала ему навстречу, чтобы поцеловать господину руку и предложить корзиночку с апельсинами. Девочки постарше, хихикая и краснея, дарили ему букеты цветов, а неуклюжие мальчишки-подростки несли мадам Дени клетки с пойманными птицами. Пожилые женщины дарили Вольтеру блюда с пирожками и головки сыра.

Местный священник произносил торжественную речь, он рассыпался в комплиментах. За этим следовал обильный праздничный обед на открытом воздухе. Угощали всех — и крестьяне поднимали тосты за здоровье своего нового хозяина.