Любовь и Ненависть - Эндор Гай. Страница 70
Когда стемнело, начался прием для знатных гостей, прибывших из Женевы и близлежащих поместий. Снова закусывали, пили и танцевали. Финалом праздничного дня был спектакль.
Играли пьесу, написанную Вольтером. Это был «Танкред», шедший с таким успехом в Париже. Пьеса была посвящена мадам де Помпадур. В ней рассказывалось о храбрых рыцарях, красивых дамах, турнирах. Это был, по сути дела, лишь эпизод, заимствованный Вольтером из поэмы Ариосто [218] «Неистовый Роланд» [219]. (На сюжет пьесы Вольтера итальянский композитор Россини [220] написал одноименную оперу.) В вольтеровском театре главные роли исполняли сыновья и дочери самых знатных граждан Женевы.
Вольтер писал д'Аламберу: «Выходит, Жан-Жак решительно настроен против театра в Женеве, не так ли? Тогда сообщите ему, что я только что открыл один под самыми стенами его города».
Это на самом деле был первый женевский театр. «Не больше моей ладони», — любил говорить о нем Вольтер. Вскоре откроется второй — в Фернее. (Вольтер создал еще один — в Каруже — на территории Сардинии, приобрел театр в Шатлене, во Франции, в котором играли бродячие актеры.) Итак, пьесы Вольтера могли видеть не только женевские аристократы, но и простая публика. Казалось, он получал неописуемую радость от того, что в Женеве, этом пуританском городе, все только и говорили о театре и его пьесах. В гостиницах Женевы было полно странствующих актеров и актрис. Население города должно было либо поддаться фривольным настроениям, либо постоянно противостоять искушению.
Вполне естественно, женевский суд священников боролся с этим дьявольским наваждением. Используя свое влияние, он пытался заставить власти Сардинии и Франции закрыть театры. Кроме всего прочего, они отбирали у священников прихожан.
Несмотря на все преграды и трудности, Вольтер продолжал начатое дело.
— Я решительно намерен, — заявил он, — внести веселье в жизнь женевцев!
Отныне его пьесы сменяли одна другую на всех сценах: «Меропа», «Альзира», «Нанина», «Заира», «Магомет»… В Каруже. В Фернее. В Шатлене. И даже совсем рядом с Женевой в поместье «Восторг», где все еще действовала его аренда. Там пока не шли спектакли, но вовсю шла подготовка к ним: шились костюмы, рисовались декорации, разучивались роли.
Власти все еще медлили с решением, направленным против Вольтера. Но им помог случай: в самом сердце Женевы муж пристрелил любовника жены.
Такой ужасный блуд в стенах пуританского города? Где это видано? Жители Женевы были до глубины души возмущены этим скандальным происшествием. В результате Великолепный совет Женевы постановил, что театральные представления Вольтера столь же дурны, как и обычные театральные постановки. Все театры, включая домашние, были запрещены на женевской земле.
Рассерженный Вольтер писал своему другу д'Аржену: «Эта маленькая Кальвинистская церковь, это мерзкое охвостье, главная добродетель которой заключается в суровом существовании и ростовщичестве, приняла решение, что если существуют в этом мире рогоносцы, то причина одна: во всем виноваты пьесы Вольтера. И теперь эти невежественные проповедники заставляют своих прихожан клясться, что они никогда не будут иметь ничего общего с театром. И за всем этим явно стоит проклятый Жан-Жак. Каждые две недели он направляет письмо кальвинистским священникам, чтобы как следует накачать их, заставить выступать против моих театров».
В течение какого-то времени Вольтеру приходилось давать представления в полупустом зале. Но вскоре боязнь горожан прошла, и Вольтер вновь мог хвалиться новыми успехами. В письме к своему приятелю д'Арженталю, жившему в Париже, он писал:
«Погоди! Дай мне отдышаться! Какой триумф! Мою новую комедию «Право сеньора» посмотрели три сотни гостей. И не только из Женевы. Из Турина, Дижона, Лиона и т. д. Из Парижа приехали только герцог де Виллар, герцог и герцогиня д'Анвиль и граф д'Аркур. Но, представь себе, к нам приехал и маршал де Ришелье! Да, этот завоеватель Порта Магона, самой неприступной крепости в Европе, расположенной рядом с Гибралтаром. Я предоставил в его распоряжение Турней, а других гостей разместил в своей женевской резиденции, в «Восторге». У нас не кончаются балы и пиры. Иногда вечерами, когда у меня бывает множество графов и герцогов, я восклицаю: «Нет, это не мой дом! Такого не может быть. Здесь собрались все пэры [221] Франции!»
И вот еще новость. Я только что написал новую пьесу «Олимпия», которую мы собираемся ставить…»
Стоит ли удивляться, что Жан-Жак 17 июня 1760 года почувствовал необходимость написать Вольтеру письмо, в котором выразил все свои чувства к нему следующим образом: «Я Вас ненавижу!» Несомненно, рыдания сотрясали его, когда он, отдаваясь жгучим эмоциям, обнажался перед врагом, выставляя напоказ тайные муки своего сердца.
«Да, я Вас ненавижу, потому что Вы этого хотите сами. Я ненавижу Вас, как тот, который хотел бы больше любить Вас, если бы Вы только захотели…»
Может ли человек яснее выразить свои чувства? Могло ли такое признание оставить равнодушным даже самое холодное сердце?
И все же оно не возымело действия. Сердце Вольтера не дрогнуло.
Поток горьких признаний продолжался: «Как могу я любить Вас, когда Вы навязали мне, Вашему преданному ученику, Вашему самому восторженному почитателю, такие невыносимые мучения? Когда Вы не жалеете сил своих, чтобы разрушить Женеву, несмотря на тот приют, который она Вам предоставила…»
И сердце Вольтера отреагировало. И не жалость была в нем, оно до краев наполнилось яростью.
— Несмотря на тот приют! — закричал он.
Женева предоставила ему приют? Разве графу Фернейскому нужен приют? Или лорду Турнейскому? Неужели Вольтеру, первому королевскому камер-юнкеру, необходимо пристанище? Ему, Вольтеру, который переписывается со всеми важными людьми в Европе: с Фридрихом Великим, мадам де Помпадур, маркграфом Байрёйтским, герцогом де Шуазелем и Бог весть еще с кем — и все они почитают за честь побывать у него в гостях.
Приют! Неужели этот Жан-Жак на мгновение вообразил себе, что он, Вольтер, такой же попрошайка, как Руссо, который ходит по кругу с шапкой, выпрашивая право быть освобожденным от платы за жилье? Никогда еще Вольтеру не приходилось читать такие наглые слова! Но это еще не все. Руссо продолжал в том же духе:
«Вместо благодарности в мой адрес за те восхваления, которыми я Вас осыпаю…»
Как будто ему, Вольтеру, нужны его восхваления… Уже полстолетия Вольтера осыпают ими со всех сторон. Так что пусть Руссо прибережет свои для себя.
«Судя по всему, Вы полны решимости оттеснить меня от моих соотечественников. Вы уже сделали так, чтобы я не смог показаться в Женеве. Таким образом, я вынужден жить и умереть среди чужаков и встретить свой смертный час лишенным всех утешений, которые полагаются умирающему человеку. И после этого моему телу также будет отказано в удобном погребении в земле и оно будет выброшено на свалку. А Вы тем временем будете по-прежнему наслаждаться оказываемыми Вам в этой стране почестями».
Довольно! Довольно! Как все это смешно! Какие глупые слова!
Вольтер отправил торопливую записку д'Аламберу: «Никогда еще я не получал столь наглого письма от Жан-Жака Руссо. Скажи мне правду, может, он на самом деле сошел с ума?»
А в записке в доктору Трончену Вольтер писал: «Нет ли у Вас какого снадобья от безумия? Мне кажется, Жан-Жаку следует проконсультироваться у Вас. Ему нужно попринимать теплые ванны и перейти на легкую пищу. Или, если он отдает предпочтение всему дикому, то пусть составит себе диету из сырого мяса и чаще окунается в ледяную воду».
Напишет ли он Руссо? Да нет, Вольтеру это и в голову не приходило. Что, на самом деле, сказать человеку, который публично выступил за отказ в погребении французским актрисам и заранее жалел себя, полагая, что он, протестант, живущий в католической Франции, может оказаться в таком же жестоком положении?