На тревожных перекрестках - Записки чекиста - Ваупшасов Станислав Алексеевич. Страница 73

Я поддерживал непрерывную связь с Пантелеймоном Кондратьевичем и получал от него очередные задания, добрые советы, дельные рекомендации. Начальник Центрального штаба не хуже меня знал Минск, его окрестности и всю Белоруссию, поэтому его радиограммы всегда отличались четкостью, конкретностью, реализмом.

На второй партизанской конференции обсуждался тот же круг вопросов, что и на первой, но значительно больше внимания мы уделили партийно-политической работе среди личного состава отрядов. Перед делегатами выступил комиссар спецотряда Георгий Семенович Морозкин с рекомендациями, как лучше и целенаправленней действовать парторганизациям отрядов в нынешних условиях. Свое выступление он закончил весьма эффектно: извлек мешок с московскими газетами и брошюрами и стал распределять их среди партизанских представителей. Трудно описать восторг, с каким делегаты набрасывались на газеты и тут же прочитывали их. Партийная печать была для них хлебом насущным, руководством к действию.

Как и прежде, я послал о конференции обстоятельный отчет в Центр. Вынужден отметить, что там отнеслись к моему сообщению довольно прохладно. Руководство наркомата не одобряло подобные формы работы, рассуждая следующим образом: время военное, разводить демократию ни к чему, нужны одни лишь административные рычаги, строгий приказ, исполнение, донесение. Даже после войны я слыхал упреки в свой адрес: зачем созывал конференции, что это за новости, партизанщина! Да и по сей день не все авторитетные люди могут понять целесообразность партизанских конференций.

Оценка тут во многом зависит от точки зрения. Одно дело - смотреть на проделанную нами работу издалека, и совсем другое дело - попасть в тогдашнюю конкретную обстановку на оккупированной территории, учесть специфику партизанских формирований. Отряды в тылу врага возникали не по мобилизационному плану Наркомата обороны, а по инициативе самих народных масс, возглавляемых коммунистами, самым что ни на есть демократичным способом. Командиры и комиссары, как правило, выбирались, а не назначались сверху. Ими становились чаще всего кадровые военнослужащие, партийные и советские работники - люди, стяжавшие авторитет не на словах, не только по служебной линии, а на деле, в рискованных боевых операциях и походах.

Закономерно, что демократические формы работы простерлись и дальше - до созыва партизанских конференций и избрания военного совета. Ничего противоестественного в этом не содержалось, более того, все было как раз вполне разумно, логично и принесло партизанскому движению только пользу.

Всем сомневающимся я хочу напомнить бесспорную истину о том, что живая жизнь чаще всего вносит поправки в любые априорные построения. А тем более в столь сложной области, какой является война в тылу неприятеля!

Июльское сражение

Активная оборона. - Некоторые подробности боя.- Прорыв из окружения.Несостоявшаяся встреча

Едва закончилась вторая конференция (делегаты еще не успели разойтись), а мы уже вынуждены были принять бой. Вот как это произошло.

15 июля 1942 года стоял жаркий день, когда так и тянет поваляться в тени под кустиком на теплой ласковой земле. Воронянский, Тимчук и я обменивались впечатлениями о конференции, собирались обедать. Однако еду пришлось оставить: верхом на коне примчался начальник разведки отряда "Мститель" Владимир Романов. Выпрыгнув из седла, он возбужденно рассказал о том, что в Валентинове прибыли двадцать пять больших грузовиков с немецкими солдатами. Фашисты под командованием офицеров направились к нашей приемочной площадке, куда четыре ночи подряд сбрасывали груз транспортные самолеты с Большой земли.

Надо было принимать решительные меры. На мой вопрос о численности неприятеля Романов ответил:

- Точно не скажу. Но думаю, более пятисот наберется.

Воронянский и Тимчук встали из-за стола. Заметно посуровели их лица. Положение было серьезное: впереди лес, за которым расположился немецкий гарнизон, сзади река Илия. Отходить некуда.

- Что будем делать? - обратились товарищи ко мне.

- Организуем активную оборону,- сказал я.

Всем нам было ясно, что отойти без боя не удастся. Начальникам штабов наших отрядов Лунькову и Серегину приказали поднять по тревоге бойцов, предупредить соседний отряд "Борьба" Сергея Долганова. На опушку леса послали дополнительных наблюдателей. Отдали приказ первыми огня не открывать, стараться как можно дольше не обнаруживать себя.

Когда прибыли Долганов и Ясинович со своими партизанами, подсчитали силы: в отряде "Борьба" - 70, в "Мстителе" - 80, в нашем вместе с делегатами - 90 и 38 во взводе украинцев, недавно перешедшем к патриотам из националистического формирования. Всего 278 человек.

- Маловато,- сказал Воронянский,- да не в арифметике дело!

Прибежавшие из секрета партизаны доложили, что лес обложен. Эсэсовцы наступали от деревни двумя колоннами, охватывая полукольцом приемочную площадку. Теперь дорога каждая минута. Следовало как можно скорее занять линию обороны. Если бы только знать: известно ли немцам наше местонахождение? Осведомители могли сообщить о нем гитлеровцам только приблизительно. Но мы принимали самолеты - немцы могли засечь место выброски груза и по этим данным определить, где мы находимся. Однако противник не может знать, какими силами мы располагаем. Численность личного состава, вооружение, оснащенность боеприпасами и снаряжением мы хранили в строжайшей тайне, и вражеская разведка была здесь бессильна.

Поделившись этими соображениями с Морозкиным, Тимчуком и Воронянским, я, как председатель военного совета, поручил командовать боем майору Воронянскому.

Воронянский отдал приказ:

- Занять линию обороны по кромке приемочной площадки!

Партизаны немедленно заняли круговую оборону. Каждый знал свое место, так как план обороны площадки был составлен заранее. Левый фланг защищали украинцы, ими руководил лейтенант Цыганков.

На командный пункт прибежали разведчики.

- Идут прямо на площадку! - сообщили они.

- Подпустить как можно ближе,- пронеслось по цепи приказание.

Прошло еще несколько минут. Эсэсовцы шли во весь рост, в новеньких мундирах, на рукавах фашистские эмблемы, на животах - автоматы и ручные пулеметы. В цепи партизан тишина. Нервы напряжены до крайности.

Вот из леса, напротив центра площадки, на несколько минут появились фигуры карателей и снова скрылись.

- Собираются захватить площадку в клещи, - прошептал мне Воронянский и приказал Долганову перейти с отрядом на правый фланг, а Серегину - на левый.

Партизаны поползли на указанные рубежи. И действительно, через некоторое время с обеих сторон площадки показался противник. Вот уже можно различить их сытые хмурые лица. Они совсем близко. Делают перебежки, прижимаясь к земле, прячась за стволы сосен. На правом фланге каратели подошли уже на 25 метров.

Я посмотрел на лежащего рядом Лунькова. Он спокоен и строг, взгляд устремлен на цепи противника. За капитаном притаился Карл Антонович. У него состояние сосредоточенное и даже несколько задумчивое.

Внезапно раздался голос Воронянского:

- По фашистской сволочи! За Родину! Огонь!

Его голос потонул в грохоте залпа. Дружно заработали ручные пулеметы, автоматы и винтовки, метко бил батальонный миномет отряда "Борьба". По цепи был отдан чрезвычайно редкий у партизан приказ: "Патронов не жалеть".

От первых залпов противник дрогнул и остановился.

- Огонь! - снова крикнул Воронянский, и по рядам противника ударил повторный шквал.

Серая полоса порохового дыма встала перед нами, и несколько секунд ничего нельзя было различить. Но вот легкий ветерок разогнал завесу, и мы увидели, как одни каратели падали, пораженные насмерть, другие со стоном уползали в кусты.

Вдруг на участке, обороняемом украинским взводом, замолкли автоматы. Мы заволновались: "Не предательство ли?" Но в этот момент прибежал посыльный от Цыганкова.

- Мы заходим в тыл,- быстро доложил он и помчался назад.