Актриса - Минчин Александр. Страница 57

Так что, когда Витьке связали руки, он решил: пустяки. Дальше только началось непустячное дело.

Для проформы его спросили:

— Фамилия, имя отчество, год рождения?

— Агап Витькин, — ответил Витька, зная, что в милиции не всегда надо говорить то, что знаешь. То, что известно тебе с самого рождения.

Его опять спросили:

— Ты знаешь, что совершил нападение, Витькин, на представителя власти.

— Не-а, — ответил Витька.

— И что оказывал и продолжаешь оказывать сопротивление при доставке в отделение милиции.

— По-моему, я стою со связанными руками и ничего никому не оказываю.

— Как же не оказываешь. — Верзила, быстро подскочив к Витьке, двумя широко раскрытыми ладонями ударил его по ушам. Что-то щелкнуло адски больно, и Витьке захотелось сесть на пол и вырвать, но он устоял.

Сидящий за протоколом что-то говорил, но Витька не различал слов, он не слышал, потом и видеть стал смутно, потому что какие-то капли влаги закуролесили в глазах.

Через некоторое время слух вернулся, но в перепонках барабанных стоял дикий зуд: их хотелось чесать, ковырять в ушах пальцами, раздирать, только бы прошел этот нечеловеческий зуд и шум.

«Без следов бьют, — вспомнил Витька, — ладно, за Бена можно и потерпеть».

— Так вы не оказывали и не оказываете сопротивления, а зачем пытались вытянуть сзади руки из веревки?

— Уши, — коротко ответил Витька.

— Ах, ты еще делаешь вид, что не слышишь, а замахиваться на власть, гнилье пьяное..

Верзила сделал шаг и сапогом что было мочи ударил Вите в пах.

А-а-а… Он волчком бешеным закрутился по полу. Стоявшие сзади вдруг, как по мановению дирижерской палочки, стали бить ногами в Витькины почки. Он не видел, только чувствовал, потом уже и чувствовать перестал: боль роилась и билась во все места. Уже угасая в сознательной мысли, он услышал чье-то пришептывание:

«Только без следов, без, только, следов…»

Потом он переступил в бессознание.

Сколько он там пробыл, он не знал, да это было и неважно, важным было, что он вернулся оттуда, из бессознания, не оставшись там, и попытался сесть на полу. Боль тысячью иголками, а где-то шомполами, дорвавшись, набросилась на его тело. Он застонал, но невольно, потому что не хотел перед ними выказывать себя, ведь они его еще не знали, а знакомство, считал он, всегда должно быть приятно и таинственно. Не было смысла раскрываться. «Однако перерезвились ребята», — подумал он.

И как-то перестал думать о том, что все — мужики, что из одного теста сделаны и — все хорошие. Эти мысли отвалились, как отбитые. Осталась одна только боль, саднящая в боках почках и пахе.

Он кувырнулся на плечо, оперся, толкнул чуть корпус назад и очутился на колене, подтянул второе и встал на два. Он — Витька Агапов — перед этим мусорьем на коленях. Ничего. Ему нужно только минут пять.

«Поговорите со мной, только поговорите со мной несколько минут и не трогайте тела».

Он сел на коленях, опустившись торсом на пятки. Прошла короткая минута. Верзила схватил в пригоршню его волнистые волосы и дернул вверх. Витька, дрогнувший головою, остался сидеть на месте.

— Сам, — еле слышно выговорил он.

Двое из «зада» перешли вперед и стали перед ним. Он уперся одной ногой в пол, качнулся, чуть не завалившись, но справился с равновесием, подпершись другой ногой, и поднялся.

«Мне бы еще минутки три. Погодите три минутки, и все будет в ажуре».

— Так зачем вы оказывали и продолжаете оказывать сопротивление? — спросили его от протокола.

— Я больше так не буду, — нехотя пошутил Витька.

— Против вас возбуждается уголовное дело по статье такой-то и такой-то, приблизительный срок наказания от 7 до 10 лет лишения свободы в колонии строгого режима.

Витька стоял и не слушал, что ему говорили, ему было неважно, что ему обещают и сколько лет дадут. Минуту, еще минуту, и дрожь пройдет в ногах, они будут стоять сильно, как на волейбольной площадке, и руки нальются…

«Но пять ментов, Витька, это не под силу и Поддубному, впрочем, один не в счет, он за протоколом, — но четверо!» — «A-а, пустяки… Попробуем». — «Только пробуй скорей, ребята эти еще не нарезвились. Вон, видишь, пострадавший двинулся от шторки у окна через всю комнату на тебя и что-то резко орет, расталкивая остальных.

Ну — давай!»

Секунда, Витька подсел, будто падая от усталости, как-то неловко и невероятно выгнулся, нечеловечески извернувшись, рывок руками — они в апогее над головой, толчок — и связанные перед грудью. И подскочил тот уже от шторки. На свою голову подскочил. Взмах — и летит пострадавший в дальний угол, цепляясь за воздух. Кисти связаны, но впереди.

Верзила, рыкнув, бросился к нему в прыжке. На полувзлете поймала Витькина нога его корень, пах верзилы. И тут же, как футболист ножницами, с левой, шварк в дых, и закружился верзила бешеным волчком, харкая красной кровью со слюной. Им тоже больно.

Двое перед ним и сзади, уже меньше. Еще удар ногой, еще, как молотобоец, обреченный, заработал Витька. Остановись сейчас на секунду молот, и не выйти ему отсюда уже никогда, ни в суд, ни к маме — это уже понял, понял Витька Агапов и работал как ломовой. Стоявший у двери бросился сзади к нему. Но боковое зрение — его коронка при обмане у сетки. Чуть подпустил поближе и, полуповернув голову, сильно и резко наклонил ее навстречу к бросившемуся. Крак-к — переносица залита кровью. Но не отвалился. А прилепился наоборот. Витька завел оторопевшему, с хлещущей жидкостью и прижавшемуся к нему менту ногу за щиколотку и сильно пихнул тело плечом — сзади рухнуло и простонало что-то на полу. И, протопав спотыкающимися ногами, Витька ринулся, на сей раз от своей смерти, к двери, забыв все боли и жжения, закусив и прокусив губу, рванувшись вверх по лестнице из страшной подвальной комнаты.

— Держи, — последнее, что услышал он.

Темнота сразу опутала и охватила его (после света), он остановился, словно ослеп. Шум, топот, грохот по коридору, внизу подвала. Пока перешагивали через товарища…

Скорей же! Глаза, что с глазами, они не видят ничего, это не темнота, — в них кровь, что ли.

— Витьк, — шепот-крик, — я здесь, бегом, — донеслось из проходного двора. — Ну, быстрей же.

Витька, как слепой, сделал шаг, второй по наитию прошлого. Ощупал все. Бен уже сидел на «руле» и длинной ногой упирался в асфальт.

Они привыкли так ездить: Бен на «руле», а Витька правит.

— Сам, — прохрипел губами Витька, — сам, я не смогу, уши, жутко болят уши, они перебили мне перепонки.

Уже на лестнице стоял грохот, будто влетел в трубу метеорит. Бен мгновенно переместился в седло, Витька последним усилием вскочил на раму ХВЗ и, повалившись головой на руку Бена, дернувшую руль, замер.

Они понеслись по проходному двору. Бен был король на велосипеде. Витьке так и не удалось уговорить его сменить колеса на мяч. «Ноги Бена — почему он еще не мастер», — вдруг ни к чему подумал Витька.

Двор проходной кончился. Темень поглотила и выбросила седоков к лабиринту бесчисленных маленьких улочек и домов тихого спящего города. Где каждый чуть ли не второй дом был друг, был брат, был за, а не против.

Сзади не то послышался, не то раздался выстрел, потом другой. Даже так? Но они были далеко и плохо слышны. А может, у Витьки это от перепонок плохая слышимость, потому что Бен так вздрогнул, что Витька чуть не перевалился через раму и его подпирающую руль руку.

Пришло утро. Это естественно — оно всегда приходит после ночи.

Бен зализал многие Витькины раны, но только снаружи, внутри он не мог. В больницу обращаться они не смели.

В волейбол Витька больше не играл. Да и к чему, ему теперь на всю оставшуюся жизнь надо было лечить почки. Так объяснили в Ессентуках, куда, умолив, засунул его Бен, продав свой быстрый, самый лучший велосипед в мире. Классной марки ХВЗ.

Играть он больше не мог. Жаль, это был лучший нападающий города, хоть и ростом не вышел, но прыжок был уникальный. А удар, а обман — это же классика.