Оставь для меня последний танец - Кларк Мэри Хиггинс. Страница 20

— Линн, — запротестовала я. — Мне не следует здесь находиться. Приду в другой раз.

— Карли, я хочу, чтобы вы остались. — На миг Линн изменило ее безупречное самообладание. — Не важно, что именно произошло и выбило Ника из колеи. Я не сомневаюсь, что, создавая компанию, он верил в вакцину и в то, что дает людям возможность разделить с ним финансовый успех его предприятия. Хочу, чтобы люди поняли — я не принимала участия в мошенничестве. И хочу также, чтобы люди знали, что вначале, во всяком случае, Ник не собирался никого обманывать. Дело здесь не в выполнении качественного пиар-задания. Верьте мне.

Участие в этом запланированном совещании меня не привлекало, и я против желания отошла к креслу у окна и осмотрелась по сторонам. Стены солнечно-желтого цвета, потолок и штукатурка белые. Два дивана в чехлах из желтой, зеленой и белой набивной ткани. У камина, напротив друг друга, два парных кресла с чехлами из юкки. Была здесь и антикварная мебель с красивой полировкой — высокое английское бюро и несколько столиков. Из окон в левой части комнаты открывался вид на Центральный парк. День был теплым, и почки на деревьях начинали распускаться. В парке было полно народу — кто-то прогуливался, кто-то бегал, а многие просто сидели на скамейках, наслаждаясь хорошей погодой.

Я подумала, что эта комната своим дизайном должна вызывать ощущение связи с окружающим пространством. Она была какой-то трепетной, весенней по духу и, как ни странно, менее формальной, чем можно было ожидать от Линн. В сущности, и квартира в целом оказалась не такой, как я ожидала, в том смысле, что, будучи просторной, она скорее походила на уютный семейный дом, нежели на парадные апартаменты генерального директора.

Потом вспомнились слова Линн о том, что эта квартира была куплена Ником и его первой женой и что Линн собиралась продать ее и переехать в новую. Линн с Ником были женаты всего четыре года. Может быть, Линн не стала изменять отделку квартиры на свой лад, потому что не хотела здесь оставаться? Думаю, ответ заключался именно в этом.

Через несколько минут зазвонил звонок. Я увидела, как через гостиную прошла домработница, чтобы открыть дверь, но, думаю, Линн звонка вообще не слышала. Они с Чарльзом Уоллингфордом были поглощены своими записями, а потом она принялась читать вслух:

«Насколько я понимаю, тот обрывок одежды, что найден сегодня рано утром в двух милях от Пуэрто-Рико, оторвался от рубашки, в которой был мой муж, когда вылетал из аэропорта Уэстчестера. В течение этих трех недель я цеплялась за надежду, что он каким-то образом спасся после катастрофы и вернется, чтобы опровергнуть выдвинутые против него обвинения. Он искренне верил, что был на пути к разработке вакцины, которая сможет предотвращать, а также излечивать рак. Я уверена, что взятые им деньги, пусть даже и без разрешения, были бы использованы для этой цели, и только для этой цели».

— Линн, прошу прощения, но вынужден вам сказать, что ответом на ваше заявление будет следующее: «Интересно, кого вы пытаетесь одурачить?»

Хотя голос был вежливым, щеки Линн запылали, и она выронила из рук лист бумаги.

— Адриан! — воскликнула она.

Если вы принадлежите к финансовому миру, то вновь прибывший не нуждался в представлении, как обычно говорят телеведущие, когда объявляют знаменитых гостей. Я сразу же его узнала. Это был Адриан Нейджел Гарнер, единоличный владелец компании «Гарнер фармасьютикал» и известный филантроп. Лет пятидесяти с небольшим, не очень высокий, с седеющими волосами и простоватым лицом — непритязательный человек, ничем не выделяющийся из толпы. Никто не знал, насколько он богат. Он не позволял разглашать сведения о своей частной жизни, но, разумеется, слухи нес равно ходили. Люди с благоговением говорили о его доме в Коннектикуте, где была великолепная библиотека, театр на восемьдесят мест, студия звукозаписи, спорт-бар — и это лишь часть из тамошних диковинок. Поговаривали, что этот дважды разведенный мужчина, имеющий взрослых детей, связан романтическими узами с некоей британской аристократкой.

Именно его компания планировала заплатить миллиард долларов за право распространять вакцину «Джен-стоун» в случае ее одобрения. Я знала, что для участия в заседании правления был избран один из его администраторов, однако на собрании акционеров он не присутствовал. Уверена, Адриан Нейджел Гарнер меньше всего хотел, чтобы его компания каким-то образом связывалась в общественном сознании с опозоренной «Джен-стоун». Честно говоря, его появление в гостиной Линн привело меня в шок.

Очевидно, для нее его визит тоже был совершенно неожиданным. Казалось, она не знает, чего от него ждать.

— Адриан, какой приятный сюрприз, — слегка запинаясь, сказала она.

— Я сейчас собираюсь наверх пообедать с Паркинсонами. Когда до меня дошло, что вы будете в этом доме, решил заскочить. Сегодня утром услышал новость.

Он взглянул на Уоллингфорда.

— Чарльз, добрый день.

Приветствие прозвучало прохладно. Кивнув адвокатам, он посмотрел на меня.

— Адриан, это моя сводная сестра, Карли Декарло, — сказала Линн. Тон ее был по-прежнему смущенным. — Она работает над статьей о Нике для «Уолл-стрит уикли».

Сохраняя молчание, он с недоумением смотрел на меня. Я ругала себя за то, что не ушла сразу, как увидела Уоллингфорда и юристов.

— Заглянула к Линн по той же причине, что и вы, мистер Гарнер, — твердо произнесла я, — чтобы выразить свое сожаление. Ведь теперь мы почти наверняка знаем, что Ник не выбрался из самолета живым.

— Я с вами не согласен, мисс Декарло, — резко возразил Адриан Гарнер. — Не думаю, что мы знаем это наверняка. На каждого, кто считает, что этот обрывок рубашки является доказательством смерти Ника, найдется десяток других, которые скажут, что Ник оставил его на месте крушения в надежде, что его найдут. Акционеры и служащие и так достаточно разочарованы и разгневаны. Полагаю, вы согласитесь, что Линн уже и так сильно пострадала от их гнева. Поскольку тело Ника Спенсера так и не найдено, ей не следует говорить ничего такого, что можно было бы считать попыткой убедить людей в его смерти. Мне кажется, ее надлежащий и достойный ответ мог бы прозвучать так: «Не знаю, что и думать».

Адриан повернулся к ней.

— Линн, поступайте, конечно, как считаете нужным. Я желаю вам добра и хочу, чтобы вы об этом знали.

Кивнув остальным, один из самых богатых и могущественных людей страны удалился.

Уоллингфорд дождался, пока прозвучал щелчок входной двери, и в раздражении произнес:

— Мне кажется, Адриан Гарнер чертовски высокомерен.

— Но он, скорее всего, прав, — возразила Линн. — По сути дела, Чарльз, думаю, это так.

Уоллингфорд пожал плечами.

— Во всей этой неразберихе нет правых, — сказал он, потом сокрушенно добавил: — Линн, мне очень жаль, но вы ведь понимаете, что я имею в виду.

— Да, понимаю.

— Хуже всего то, что я любил Ника, — сказал Уоллингфорд. — Проработал с ним восемь лет и считал это привилегией. Все еще не могу поверить. — Покачав головой, он взглянул на адвокатов, потом пожал плечами. — Линн, если узнаю какие-то новости, сообщу.

Она поднялась, и по тому, как непроизвольно поморщилась при этом, я поняла, что ей больно стоять.

Очевидно было, что Линн измотана, но по ее настоянию я осталась, и мы выпили с ней «Кровавую Мэри». Темой разговора были наши скудные семейные отношения. Я поведала, что во вторник, вернувшись из больницы, разговаривала с ее отцом по поводу ее состояния, а в среду позвонила матери, чтобы рассказать о своей новой работе.

— Я говорила с папой в тот день, когда попала в больницу, и на следующее утро, — сказала Линн. — Потом сказала ему, что отключу телефон, чтобы отдохнуть, и позвоню ему в выходные. Как раз сегодня, ближе к вечеру, это и сделаю.

Поставив на стол пустой бокал, я поднялась.

— Держите меня в курсе.

День был таким чудесным, что мне захотелось пройти две мили до дома пешком. Ходьба проясняет голову, и показалось, я во многом преуспела. Особого внимания заслуживали последние две минуты общения с Линн. Когда я во второй раз пришла к ней в больницу, она разговаривала по телефону. Вешая трубку, сказала: «Я тоже тебя люблю». Потом, когда увидела меня, сделала вид, что разговаривает с отцом.