Твоя заря - Гончар Олесь. Страница 68
Можно лишь представить себе железный тот хаос, ту гернику трассы, где вместе со многими другими погибла и его девушка, его любимая Кэт.
- Но ведь могло случиться, что кто-то и спасся? Как вы думаете, сэр? взгляд юноши с надеждой обращается к Заболотному.
- Вполне вероятно,- замечает серьезно Заболотный и вспоминает случай, когда в Андах разбился о скалы многоместный лайнер с пассажирами, и хотя считали, что все летевшие погибли и розыски были прекращены, однако со временем выяснилось, что погибли не все, некоторые уцелели, расползлись по лесам.
- Иметь хотя бы искру надежды... О, как это важно!
Благодарю вас,- юноша облегченно вздохнул...
Во всяком случае, он не собирается прекращать поиски, пусть это кое-кому и кажется бессмысленным. А остаться без Кэт, потерять ее в расцвете чувств, в зените любвиэто не бессмысленно? Ведь без Кэт его существование вообще теряет какой бы то ни было смысл! Пусть рождены были на разных континентах, воспитывались в разных обычаях и традициях, но ведь как безошибочно почувствовали они - средь всего человечества! - свое предназначение друг для друга, созвучие своих внутренних миров!
После колледжа у них было твердое намерение вместе отправиться в Индию, найти причал своему счастью где-то на берегах Ганга, ведь предки его Кэт происходили именно из тех мест и сама она своей смуглой красотой напоминала ему золотой кувшин на берегу священной ночной реки...
Если есть в подлунном мире девушки, сотканные из лунного сияния, то пе там ли они обитают, у берегов Ганга, но там ли ходят по ночам за город купаться и долго стоят на пологом речном берегу, и впрямь напоминая золотые кувшины, стоят, сложив руки на высокой груди, и ждут, ждут... Исполненные затаенной пылкости и страсти, вбирают в себя мудрый покой природы, грудь их ласкает теплынь напоенной жизненной силой ночи, среди которой одни лишь они, те индийские мадонны, способны оценить целительность любви. И пусть после долгого ожидания пылают они в любовном огне лишь один миг, но этот кратчайший миг для них равен вечности!
Возбужденная его речь оборвалась неожиданно, когда ему показалось, что Заболотный догоняет какую-то из идущих впереди машин, приближаясь к ней на опасное расстояние.
- Вы тоже? - произнес наш попутчик с тревогой.
Убавьте скорость... Убавьте, убавьте... Зе уоив рпе [Я вас прошу (фр.).],- добавил он почему-то по-французски.
- Вам страшно?
- Я беспокоюсь и о вас тоже...
- Вы пас совсем не знаете.
- А вы себя знаете? Вы постигли себя? А вдруг вы совсем не те, кем себя представляете? Да, да, вдруг вы иные?
На какое-то время в машине воцарилась тишина. Странность услышанного, кажется, и на Заболотного произвела впечатление. И хотя он, уважив просьбу чудаковатого незнакомца, все же чуть сбавил скорость, но сделал это плавно, тут же пояснив:
- При плохой видимости резко сбавлять скорость опасно, об этом знает каждый на трассе. Если притормозишь внезапно, сразу же налетят, собьют следом идущие... У дороги свои законы, и мы им подвластны.
Юноша нервно вздрогнул, его словно осенила в этот миг какая-то важная для него мысль.
- Так не в этом ли разгадка повсеместных глобальных ускорений? Опасности постоянно рядом с нами - летят, догоняют... Тьма-тьмущая их наседает!.. И хочешь не хочешь, а мчись, гони, чтобы не налетели, не раздавили, как мою несчастную Кэт! - последние слова всхлипом боли вырвались из его груди.
Он откинулся всем телом на спинку сиденья, кажется, внезапная усталость и эта боль вмиг истощили его. Разбереженное горе, видимо, снова вернуло к прежнему его мысли,.
в голосе появилась гневная сила.
- Однако должен быть где-то предел этим нарастающим скоростям, этой гонке гонок? Речь идет, разумеется, не о том, чтобы искусственно сдерживать самих себя, возвратиться в эпоху дилижансов - я не верю, что кто-то будет в состоянии создать "неподвижное общество",- но перевести дух, оглядеться вокруг, проверить свои контакты со средой и не пора ли наконец дать гуманное направление возможностям человеческого гения?
Чувствуется, что нервы нашего попутчика вконец расшатаны, что ему и вправду нестерпимо видеть, как люди, точно обезумев, мчат и мчат куда-то сквозь ливни и туманы, охваченные яростью гонки, несутся на бешеных скоростях, одержимые, кажется, одной лишь жаждой - мчать, лететь,.
перегонять других, пусть даже в непроглядном тумане, в кромешной, губительной тьме! И это те, кто считает тебя венцом творения! Гонка все больше нарастает, хайвеи задыхаются, и куда от всего этого податься, куда? Как и его Кэт, он тоже убежден, что разве лишь на берегах Ганга или в Гималаях, среди людей первобытно добрых, простых, непритязательных, еще можно постигнуть смысл и привлекательность жизни. Чувствуется, что какая-то неутолимая внутренняя жажда то и дело заносит его фантазию куда-то далеко, в край вечного приволья, где все иначе, где райские дуновения лелеют каждый цветок, где исчезает тоска и страх перед судьбой, перед непостижимостью мироздания^.
Где-то там можно спастись от нелепости и жестокостей слепой этой гонки, ведь еще не все потеряно, еще можно найти какие-то истины, близкие к истинам вечной гармонии, и он их будет искать на первых тропках человечества, под звездами мудрых брахманов!
Заболотный тем временем продолжает таранить ливень.
Сжав губы, не сводя взгляда с трассы, он как-то даже весело таранит эту нескончаемую дождевую круговерть. Из-под колес передних машин еще тяжелее бьют буруны, на лобовом стекле у нас потоком льется разбитая щетками вода, тяжесть ее чувствуется на кузове, на колесах. Заболотный весь подтянулся, ему, видно, нравится держать в руках силу, таранящую, пробивающую ливень. Трасса плещется, шипит, гудит. На параллельном полотне тоже несутся потоки машин, вылетая нам навстречу, быстро разбухая на лету клубками желто-белых огней в туманных космах, с шумом и силой пролетают мимо нас, взвихривают воду.
Время от времени ливень стихает, дорога тогда обретает даль, вся она багрово течет в гроздьях мокро поблескивающих рубинов. Их множество впереди, сигнальных светил, непрерывно от нас удаляющихся. Они где-то там сливаются в едва рдеющие галактики, подвластные лишь движению точек-туманностей.
- А мне жалко таких, как этот,- говорит Лида чуть застенчиво, предполагая, что случайный пассажир не поймет нашего языка. И действительно, вид у него совершенно отсутствующий, словно он пребывает в каком-то трансе.
Мы догадываемся, что его просто укачало, клонит ко сну.
- Несчастные дети всепланетного похолодания,- говорит Заболотный, мельком бросив взгляд на парня, уже дремотно понурившегося.- Советов много, прогнозов еще больше, а тем временем молодые люди в расцвете сил губят себя, валяются по всем паркам, глядя на мир, как в пустоту, с туманом равнодушия в глазах... Разные есть среди них.
На минувшей неделе встретили с Соней в музее одного такого типа. Перед полотном Джорджоне стоит, жвачку жует. Неопрятный, патлатый, вроде махновца, на голой груди модные дешевые висюльки работы индийских ремесленников, а вот во взгляде что-то чистое, самоуглубленное... Я даже позволил себе спросить: почему он тут? Что привело его к этим давним полотнам? И знаете, что он ответил? Я, говорит, из тех, вероятно, для вас и смешных, кто верит в спасительную миссию искусства. Да, верю. Ибо, если что и способно в наше время всколыхнуть, укрепить и даже озарить души, то это, он считает, свет искусства.
А для людей сейчас самое необходимое - встряска совести, чтобы пришло просветление...
- Уже ночь? - проснувшись, нервно спросил наш пассажир, он все-таки успел вздремнуть.- Так рано ночь?
Забблотный успокоил его, что это сумерки от туч, до ночи далеко...
- Я только что видел Кэт,- сказал 1тар епь с облегчением,- Мы с ней очутились среди атлантов...- Хинпи изучающе посмотрел на Заболотного: Что планету когда-то населяли атлантьт, вы верите в это? По-моему, вы из тех, кто должен верить в атлантов...