Сэнгоку Дзидай - Вязовский Алексей. Страница 33

Ну, помолясь, приступим. Пациент без сознания, я беру прокаленный, но уже остывший нож, делаю надрез на коже. Снимаю часть скальпа, оставив его висеть на широком лоскутке. После чего хватаю маленькое сверло и делаю несколько дырочек по кругу в правой верхней части черепа. Сзади меня начинает толпиться свита и загораживать мне свет. Да, друзья. Дайме у вас мягко сказать с заскоками. То плов приготовит, то вот череп врагу вскрывает. Слава местным богам — японцы очень послушные и лояльные властям люди. В другом месте на меня уже бы смирительную рубашку одели или тайком прибили, а островное население молчит и все терпит. Через сто лет родится Токугава Цунаёси — прозванный в народе собачим сёгуном. Умственно отсталый правитель, придя к власти запретит убивать бродячих животных. Вообще любых. И чтоб вы думали? Безропотные японцы послушаются и через несколько лет по стране будет бродить сотни тысяч бродячих собак. Они будут нападать на крестьян, горожан, распространять бешенство. Но это еще не все. Следующим указом Цунаёси наделит собак бо?льшими правами, чем людей. Если например, стая собак, уничтожает посевы или домашних животных, то следовало сначала публично поклясться, что ни одна собака не пострадает. Затем нежностью и уговорами попросить стаю покинуть территорию. Запрещалось кричать, бить зверей. Жители одной из деревень были казнены, когда попробовали насильно выгнать животных. За ругань на уличную собаку, к которой следовало адресоваться не иначе как «О Ину Сама» (госпожа Собака), преступника ожидало телесное наказание — побивание батогами.

Собачий сёгун построил в столице несколько огромных питомников, в которых содержались бродячие псы. Причем кормили их лучше, чем питались жители крупных городов. Дальше больше. Собак начали назначать на руководящие должности и рассылать посланниками в провинции. Самый знаменитый эпос страны Восходящего солнца — Сорок семь самураев начинается с того, что в одну провинцию вот-вот должен приехать такой посланник, а гордый дайме клана Ако отказывается дать на лапу…тьфу, дать чиновнику по имени Кира взятку. Кира — церемониймейстер, который единственный знает, как правильно для пса оформить замок Ако. Естественно, чиновник делает все, чтобы церемония встречи собаки прошла неудачно. Дайме оказывается опозорен, пытается во дворце Токугавы Цунаёси безуспешно убить бюрократа и по приказу сёгуна вскрывает себе живот. После чего верные вассалы Ако числом 47 штук целый год выслеживают Киру, чтобы отомстить за смерть и позор сюзерена. В итоге убивают чиновника. А сами кончают жизнь самоубийством. Нация аплодирует смелости и мужеству самураев. При этом ни один японец даже не подумает, что в основе всего этого ужаса стоит умственно неполноценный диктатор.

Чтобы совсем было понятно. Представьте, что какой-нибудь Лукашенко сходит с ума и заставляет всех от мала до велика играть в хоккей. Детей, стариков, женщин. И все послушно играют! Каждый день, без выходных. Максимум, что вызывает протест — счет игры между командами Инвалиды детства против Умственно отсталых. Представили? Возможно такое? В Белоруссии нет. А в Японии очень даже возможно.

Я рявкаю на свиту и та моментально рассасываться в пространстве. Теперь берем маленькие кусачки и прорезаем череп между дырками. Начинает идти кровь. Я ее убираю чистыми, прокипяченными тряпками. Отламываю обрезанную по кругу кость черепа над виском и передо мной открываются серовато-белые мозговые извилины. Ага, вот и картечина. Вокруг нее — гематома и свернутая кровь. Аккуратно палочками для еды вытаскиваю металлический шарик. Беру полую бамбуковую трубку, вставляю в отверстие в голове и высасываю, сплевывая на землю, красно-белую жидкость. В противном случае, гематома будет давить на мозг и пациент рано или поздно умрет. Все, вампирская работа закончена, я осторожно вставляю две круглые золотые пластины от навершия шлема Цунанари на места дырок в черепе. Закрываю кожей, зашиваю. Фу-у. Работа сделана и пациент даже еще дышит.

Оглядываюсь. Вокруг операционного ложа в некотором отдалении стоит толпа самураев. На лицах японцев написан неподтельный страх. Я вытираю кровь вокруг губ и пытаюсь пошутить:

— Господа, если Цунанари Ходзе выживет, его будут звать не Одноглазым, а Золотоголовым!

Ноль реакции, ну и ладно, тряситесь от ужаса дальше, я иду осматривать раненых. Постепенно, военачальники преодолевают боязнь и один за другим пристраиваются вслед за мной. Раненых на удивление не много. Около ста человек, большей частью легкие. Всего погибших по докладу Хиро-сана около тысячи и в основном — монахи, включая настоятеля Бэнкэя. От тайдана сохеев осталось семнадцать человек в живых. Что ж. На это я рассчитывал. Монахи должны были принять на себя самый первый, тяжелый удар и тем самым спасти редут и армию.

Подсчитываем трофеи. Во-первых, от армии Огигаяцу нам перешло в наследство около тысячи крестьян-носильщиков, которые не стали сбегать, а просто сели на землю и ждали новых хозяев. Назывались они хасамибако по имени лакированного дорожного ящика или тюка, который японцы таскали на конце палки через плечо. В этих ящиках находилось большое количество припасов — рис (около трехсот коку — почти 45 кг. на носильщика), соленая и вяленая рыба, сушеные водоросли Комбу (японцы добавляют их в рис), разнообразная одежда и обувь (хлопковые кимоно, сандалии), лекарственные травы. Особенно меня порадовало с полсотни тюков с порохом. По моим прикидкам наш пороховой обоз обогатился четвертью тонны огненного припаса.

Тем временем мои самураи по всему полю битвы собирали доспехи, мечи, копья и аркебузы. Исправных фитильных ружей оказалось около трехсот, зато разнообразных лат и холодного оружия нашлось аж на еще одну армию численностью пять-шесть тысяч человек. А вот здоровых лошадей после нашей артиллерийской бойни осталось мало. Около пятисот голов. Но и то хлеб. Самый главный сюрприз меня ждал в ставке Норикаты. В ящике, вокруг которого лежало несколько убитых охранников, было упаковано три тысячи золотых монет. Отдельно, стояла лакированная коробка с замком. Вскрыв замок кинжалом, я нашел векселя киотских торговых домов на пять тысяч коку! Кроме того, в ставке были складированы разнообразные дорогие доспехи с серебряной отделкой и чеканкой, пара десятков мечей известных оружейников.

Отправляюсь награждать отличившихся. Хорошо, что я захватил из Тибы дырявые китайские монеты — очень удобно вешать на грудь героев. А таких мне представляю аж сорок человек. Не забываю и о касирах и генерале. Каждому достается по золотой монете и дорогому мечу из запасов Норикаты. Конечно, самураи больше всего радуются клинкам. Некоторые увешиваются трофейным оружием, как новогодние елки. И за поясом несколько мечей, и за спиной и даже в обоих руках.

Больше всех получают португальцы. Им я выплачиваю за бой по десять коку каждому. А Ксавьеру все двадцать. Пришлось расстаться с 156-ю золотыми кобанами, но дело того стоило. Теперь артиллеристы за меня горой и готовы идти в бой против кого угодно. Но вот они то мне и не нужны сейчас. После битвы у Хиросимы, я приказываю бросить обоз с пушками и раненых у деревни и форсированным маршем иду на Эдо.

В пути меня догоняет гонец из Тибы. Прилетел голубь из Итихары — брат взял штурмом базу пиратов. Убито триста с лишним вако, еще двести человек взяты в плен. Обнаружены большие ценности, много золота и серебра, двадцать гребных кораблей и главное — трое пленников из аристократов. Брат не пишет, кто именно освобожден, зато подробно расписывает детали боя. Деревня Ава была захвачена на рассвете, внезапной атакой. Пираты спали, даже не выставив часовых. Потерь нет, Хайра спрашивает, что делать с пленниками и новыми самураями, которых он мобилизовал по всей провинции Кодзуса. Всего под его командой уже оказалось почти шестьсот солдат. Сто, самых лучших и самых верных бойцов, приказываю оставить в Аве, из пленных выделить двадцать человек, которые захотят избежать смерти, обучая моих самураев морскому делу — навигации возле берегов, установка парусов, управление чудами, абордаж. Остальных вако публично казнить. Аристократов и ценности направить в Тибу. И еще одно тяжелое решение, которое мне пришлось принять. Скрепя сердцем, отдаю приказ, силами полутысячи атаковать монастырь Хоккэ, благо тот остался без защиты.