Неуловимая невеста - Кинг Валери. Страница 34

Мог ли он в юности полюбить так же легко, с такой же доверчивостью, с таким бескорыстием?

Он погладил ее руку, обнимавшую его локоть, и пообещал, что тщательно обдумает все, что она только что сказала. Наградой за эти слова была ее головка, склонившаяся к его плечу. На ней была очаровательная, мягкая шляпка из синего шелка в тон ее шубке и муфте. Золотистые локоны, забранные под поля шляпы, обрамляли ее прекрасное лицо. Похоже, она не опасалась, что нежная ткань шляпы помнется оттого, что она склонилась к нему.

Он тяжело вздохнул и устремил взор вперед, на бока лошадей, вздымающиеся и опускающиеся при каждом шаге по покрытой щебнем дороге. Он прислушивался к неумолкавшему стуку копыт по камням, к говору высоких колес, к скрипу кареты, покачивающейся на отличных рессорах. Его мысли бежали вперед то тяжело, как копыта лошадей, то легко, как колеса, а то лениво, как покачивание кареты. В который раз самые противоречивые стремления поднялись в его душе. Он испытывал то желание стать тем, кем его ославили, – циничным распутником, то страх потерять доверие и любовь Джулиан, то желание забыть навсегда о Париже… Он не мог ясно мыслить, не мог разобраться в своих чувствах. Он только был сильно смущен. Это путешествие, задуманное с целью отплатить сплетникам их же монетой, на его глазах перерастало в нечто, ранее для него невообразимое.

Вскоре показалась деревня Айлингтон. Это был маленький островок зелени, очаровательно сгрудившихся деревьев, домиков и больших обвитых плющом зданий из кирпича, украшенных прелестными портиками. Вдалеке Карлтон уже мог разглядеть стройный шпиль церкви Святой Марии.

Вид шпиля означал Айлингтон. Обустроенный каретный двор означал Лондон. Лондон означал продолжение их побега. Дорожные звуки смешались, в них слышалось обвинение в преступлении, которое он готовился совершить. Колеса крутились, жужжа: «Виновен, виновен, виновен!»

Во что превратится жизнь Джулиан после Парижа – если он действительно повезет ее туда? Для нее уже не будет будущего в Англии после их возвращения из Франции. Ни один порядочный джентльмен не жениться на ней, если станет известна вся эта история.

– О, Господи! – воскликнула Джилли, отнимая руку и хлопая в ладоши от радости. Ее возглас резко оторвал его от раздумий.

Карлтон настолько глубоко ушел в свои мысли, что не заметил, как карета замедлила ход и остановилась. Гладя в окно, он с удивлением обнаружил, что большое стадо овец бредет через дорогу к ужасу кучера королевской почты, приближавшейся с противоположной стороны.

Он взглянул на овец на дороге.

– Послушайте, как они блеют! Это напоминает мне бальную комнату в городском доме леди Кэттерик, где все общество говорит и танцует одновременно.

– Какой вздор, – ответила она, снова беря его под руку и склоняясь к его плечу.

Карлтон улыбнулся синему шелку ее шляпки и рыжим кудрям, выглядывающим из-под узких полей. Он вновь подумал, как отличается Джулиан от всех женщин, которых он знал. Она вверила себя ему – как Эдварду, разумеется, – зная, что он не в состоянии дать ей титул или богатство. Ни разу прежде он не задумывался всерьез над этой невероятной истиной: ее любовь к нему была чистой и бескорыстной. Это она владела состоянием и была дочерью пэра. Поскольку он выдавал себя за нищего Эдварда Фитцпейна, ее любовь не таила в себе никакой фальши, а в чистоту его помыслов она могла только верить на слово.

И все-таки она ему верила. Хотя у нее было достаточно оснований, – например, когда он мучил ее своей холодностью на протяжении последних ста тридцати миль, – чтобы усомниться в его чувствах. Но она не обнаружила и тени сомнения. Она верила всему, сказанному им, без малейшего подозрения, что он мог обмануть ее.

Он прекрасно понимал, что не заслуживает такого безоглядного доверия. Не только потому, что действительно солгал Джулиан, но и потому, что с самого начала, еще до приезда в Йорк, его поступки в отношении нее были совершенно бесчестными с любой точки зрения, начиная с согласия жениться на ней. Ему нужна была невеста, чтобы выполнить условия завещания: жениться до своего тридцать первого дня рождения. Ему ни разу не пришло в голову, что его прямой обязанностью после женитьбы будет забота о ее счастье. Когда он рассказывал ей о бесконечном потоке жалоб лорда Карлтона по поводу вынужденной женитьбы, жалоб, которые, по иронии судьбы, начались в айлингтонском «Павлине» неделей раньше и закончились лишь тогда, когда он увидел ее верхом на лошади, влетающей во двор «Эйнджел Инн» в Редмире, – ведь это была абсолютная правда.

Он вспомнил волшебное чувство, охватившее его в тот момент, когда Джулиан появилась в воротах постоялого двора в Редмире и подлетела к нему сквозь падающий снег. Сердце оттаяло от этого воспоминания. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, отдаваясь воспоминаниям, проплывающим в сознании: как он увидел ее, как заговорил с ней, как поцеловал в первый раз…

– Джулиан, – прошептал он.

– Что такое, Эдвард? – спросила она, тихонько пожимая его руку. – У вас болит голова?

Лорд Карлтон не сразу открыл глаза. Он не заметил, что произнес ее имя вслух. Он повернулся, чтобы взглянуть на нее, и то же колдовское очарование, которое охватило его, когда он впервые увидел ее верхом на лошади, завладело им вновь. Он погрузился в ее зеленые глаза, словно утонул в чистом озере.

Он любит ее.

Она была так невероятно прекрасна, мягкость ее черт, почти античная правильность лица, нежная изогнутость бровей, мечтательная дымка глаз в равной мере соответствовали духовной красоте, ее бескорыстному, живому, честному существу.

Любовь разгоралась в нем сильнее и сильнее. Он был сражен этим откровением о своих собственных чувствах к ней. Почему же раньше он не видел, что действительно безумно любит ее?

Он любит ее.

Черт возьми, он любит ее всем сердцем.

И он понял, что никогда не сможет – как бы ни хотел сделать это – увезти ее в Париж.

Никогда.

Глава восемнадцатая

В два часа пополудни лорд Редмир сидел в кресле с простой спинкой у окна гостиной в «Павлине», самой известной гостинице Айлингтона. За его спиной уже разгоралась обычная гостиничная суета, проезжающие входили, выходили, освежались чашкой чая в короткий промежуток времени, пока меняли лошадей в их каретах. В одной руке лорд держал кружку эля, пятую по счету с момента его приезда в гостиницу в шесть часов утра, ладонью другой руки он непрерывно поглаживал шар слоновой кости, служивший рукояткой его прогулочной трости. Он ждал прибытия в Айлингтон своей супруги, ошеломленный, вновь и вновь обдумывая те невероятные новости, которые накануне вечером, подобно горячим углям, вывалила ему на голову леди Кэттерик.

Боже правый, его жена и Фитцпейн! Невозможно!

Конечно, она едет со своей горничной Полли. И с этим глупым хохлатым капитаном Беком. Его-то присутствие не имело никакого значения для сплетников, зато Фитцпейн, разумеется, тут же был сочтен опасным – еще и неженатый в придачу! О чем думала его безмозглая жена, путешествуя в компании двух холостяков, каким бы безобидным каждый из них ни был?

Его пальцы стиснули костяной шар, и он уже в сотый раз ударил тростью об пол. И опять все разговоры за его спиной смолкли на короткий момент, чтобы тут же возобновиться, только более тихими голосами. Как и прежде, он мог различить в разговорах свое имя. Ясно, что его знали многие, но горе тому, кто осмелился бы подойти к нему сейчас. Он не позволит себя задеть, он не даст спуску любому, кто посмеет хотя бы косо взглянуть на него!

В оконное стекло Редмир увидел свое отражение, задумчивую, хмурую гримасу, которую так не любила Милли. Неудивительно, что она его больше не любит, думал он. В конце концов, в несчастьях последнего года он может винить только себя самого.

Он тяжело вздохнул, погладил ладонью костяной шар на своей трости и отпил глоток из своей кружки с элем.