Щепотка перца в манной каше - Шугаев Аркадий Анатольевич. Страница 6

— Он просто обдолбанный, — успокоил меня Урмац.

Миниатюрный наркоман даже не отреагировал на эту реплику Македона.

— В чем проблема? — деловито осведомился он.

— Дима, ситуация критическая, — издалека начал Македон.

— Саша, ты ведь знаешь, я бизнесмен, все деньги у меня в деле, — предугадал Дима дальнейшее развитие диалога.

— На неделю, под проценты, — произнес Македон заветную формулу.

— Это другой разговор, заходи, обсудим. А вы, пожалуйста, обождите здесь, — сказал Дима и исчез за дверью вместе с Урмацем.

Я закурил и стал ждать Александра в коридоре. Интересно, что у него за бизнес, у Димы этого? Наркоторговля, наверное, плюс валюта, золотишко. Такие у меня были догадки. Вскоре появился Македон, он, улыбаясь, прощался с Димой. Деньги, значит, есть. Прекрасно.

— Саня, а что у него за бизнес? — поинтересовался я.

— Стоит у метро и брызгалки какие-то продает. Они многофункциональные — можно цветы поливать, можно отраву от тараканов распрыскивать. В общем, старух разводит этот Дима, — объяснил мне Македон.

— Откуда же такая деловитость: «Я бизнесмен, все деньги в деле»? — недоумевал я.

— Талант, — коротко ответил эстонец.

Да, уж. Тут действительно талант нужен. Я поверил, что этот гуттаперчевый паренек — воротила какого-нибудь теневого бизнеса. Умеют некоторые люди себе веса придать: торгуя брызгалками за десять центов, преподносить себя как наркобарона.

Мы с Урмацем сбегали за бутылкой в ларек. Со спиртным беседа пошла веселее. Македон с видом триумфатора вытащил из кармана листок бумаги. Там был написан номер телефона.

— Вот, Аркаша, то, что нам нужно! — торжественно объявил эстонец.

— Что это за телефон? — спросил я.

— Это кооператив «Благовест» — околопоповская организация, а уж у долгогривых деньги всегда есть, и платят они хорошо, — ответил Македон.

— А что делать там надо? Что за работа?

— Не знаю, но слышал, что там требуются студенты медицинских вузов.

— Саша, мы ведь уже не студенты. Ты забыл, наверное. Нас отчислили еще в январе, — напомнил я Урмацу.

— Студенческие билеты у нас ведь не забрали. Так что формально мы еще учимся, — резонно ответил Македон.

На следующий день мы поехали в Смольный, где располагался офис общества «Благовест».

В просторном помещении соискателей рабочих мест встречали миловидные девушки. Выдавали бланки, и заполнивших их претендентов заводили в кабинет директора. Я осмотрелся. Устраиваться на работу пришли в основном прыщавые, очкастые девицы. Мы с Македоном выгодно отличались от несимпатичной, довольно безликой массы, пришедшей сюда в надежде стать сотрудниками «Благовеста». Мы заполнили стандартные бланки — дата рождения, фамилия, имя, отчество, образование. Сидим, ждем своей очереди. Через некоторое время к нам подошла девушка — распорядительница: «Проходите в кабинет, пожалуйста».

Директором «Благовеста» оказался небольшой полный человек жуликоватой наружности.

— Наконец-то! — директор захлопал в ладоши и пододвинул нам с Македоном стулья. — Прошу, прошу! Как хорошо! Нам очень нужны молодые, сильные мужчины, — щебетал он и подозрительно пялил на нас свои наглые, масляные глазки.

Мы с другом переглянулись: уж не в пидорскую ли контору нас занесло? Мы уселись на стулья возле директорского стола. Работодатель то сидел, сложив короткие волосатые ручки на животе, то вскакивал и бегал по кабинету, непрерывно что-то говоря.

«Христианское милосердие, помощь немощным и больным — вот задача „Благовеста“».

Ценитель молодых и сильных мужчин лил воду, разговор был ни о чем.

— Короче! Что мы должны делать и сколько вы будете платить? — пресек я директорские словоизлияния. Я человек прямолинейный. Недавно из армии. Люблю, чтобы все было ясно. Неважный я дипломат, да что там, прямо надо сказать — никудышный я дипломат.

Директор осекся на полуслове и повел разговор теперь уже о реальном положении вещей. Работа наша заключалась в уходе за смертельно больными, умирающими уже людьми. Проще говоря, нам предлагалось быть сиделками. Мужчины здесь были нужны для тяжелой физической работы — перекладывать больных, многие из которых отличались грузным телосложением, опускать их в ванну, вытаскивать оттуда. Зарплата предлагалась почасовая и устраивающая нас. Мы согласились, и директор «Благовеста» отправил нас к девушке-менеджеру за получением первого задания. Она прочитала наши анкеты, причем моя фамилия вызвала у девушки живой интерес.

— Какая фамилия у вас интересная. Русская. Шугаев.

— А как вам моя импортная фамилия? — ревниво поинтересовался Урмац.

— Тоже ничего, — тактично ответила девушка.

Я отправился на первое дежурство. Через двенадцать часов меня должен был сменить Македон. На входе в больницу меня остановил охранник.

— Вы куда, молодой человек? — спросил грозный секьюрити.

— Я из «Благовеста», — произнес я точно пароль.

Ключевое слово сработало, охранник сразу стал приветливым и добродушным. Руководство «Благовеста», видимо, подкармливает больничный персонал.

Мой подопечный лежал в отдельной палате и медленно умирал. Он не разговаривал, не шевелился. В полной тишине я просидел с ним двенадцать часов. Македон вовремя пришел на смену, мы перекинулись с ним двумя-тремя словами, и я поехал домой спать. Через два часа меня разбудил телефонный звонок.

— Он умер, — сказал Македон и сразу повесил трубку.

Я позвонил в офис «Благовеста» и получил новое задание, в другой уже больнице. Ситуация с тамошним охранником повторилась в точности, этот даже проводил меня до палаты. На койке лежал исполинского роста костлявый старик. Его держала за руку женщина лет пятидесяти, дочка старика, как оказалось.

Она дала мне наставления по уходу за больным, и немного рассказала о своем отце. Иван Дмитриевич всю жизнь проработал геологом, прожил интересную, насыщенную жизнь. Теперь он умирал от рака легкого. Судя по всему, дочка очень его любила.

Хорошо вот так умирать, когда позади восемьдесят лет, ты все повидал и испытал в этой жизни и руку твою сжимают любящие потомки, пытаясь удержать на этом свете, а не ждут, когда ты наконец подохнешь и оставишь им несколько квадратных метров жилплощади. Если в конце дороги тебя не хотят отпускать — значит все хорошо, все правильно, жизнь прожита не зря.

С Иваном Дмитриевичем я отработал без осложнений. На смену мне пришел Македон, я передал ему больного и отправился домой отдыхать. Когда через часа два зазвонил телефон, я уже понял — Стрельцов умер. Так оно и оказалось.

С третьим пациентом ситуация повторилась с пугающей точностью. Я благополучно отдежурил, Македон, едва заступив на смену, констатировал смерть больного. Урмац увидел в этом какое-то мистическое знамение. В него начал вселяться суеверный страх. Ему стало казаться, что это он каким-то образом повинен в этих смертях.

— Александр, мы ведь устроились сидеть с уже умирающими людьми. Шансов выжить у них не было, — успокаивал я своего товарища.

Я позвонил в «Благовест» и сообщил, что работать у них мы больше не будем.

Мы решили заняться каким-нибудь другим, более прибыльным и не связанным с вопросами жизни и смерти делом.

Прежде всего я переселился к Инге в общагу, она жила одна в комнате. Македонский проживал этажом ниже. Теперь мы с ним находились в постоянном визуальном контакте. Мы стали строить планы стремительного обогащения.

Не знаю, для чего Македону было нужно много денег, я у него об этом не спрашивал, мне же хотелось разбогатеть для того, чтобы купить дом на морском побережье, уединиться там и писать книги, не думая о деньгах. Мне казалось, что я смогу стать знаменитым писателем. Я уже пробовал писать рассказы в армии, это были порнографические истории (на какие же еще темы может писать восемнадцатилетний парень, находящийся в казарме?). Плоды своего литературного творчества я никому не показывал, считая их еще не совсем зрелыми.

Итак, мы с Македоном решили разбогатеть. Я предложил даже клятву дать друг другу, что не свернем с дороги к намеченной цели, будем верными и честными компаньонами. Всегда мне нравились подобные дешевые эффекты — клятвы различные, обеты.