Улей. Игра в кошки-мышки (СИ) - Баковец Михаил. Страница 21

— Ты не поскользнись, а то зарядишь в спину маслину, — буркнул тот. — Ты это — ствол убирай, уже можно. И мне назад надо вернуться.

— Зачем? — тут же насторожился я.

— Домкрат прибрать. Ты его под окошком бросил, а я сюда закинул. С ним проще дверь вскрывать, если с замками ничего не выйдет.

Практически под конвоем я сопроводил собеседника к безымянной двери. Как и догадывался ранее — она и скрывала за собой пещеру Али-Бабы.

При себе коллега имел полный набор медвежатника. Подготовился он куда как лучше меня.

Газовой высокотемпературной горелкой разогрел край двери напротив замка, потом фомкой отогнул часть металла, вновь разогрел и опять поработал фомкой. Очень скоро обнажились ригели внутреннего замка. Точно так же он поступил с верхними и нижними, входящими в пазы автоматически при запирании замка на все обороты.

— Там ещё решётка есть с навесным замком, но это ерунда, домкратом отожму, — сообщил незнакомец, проводя какие-то манипуляции с ригелями.

За полчаса он, без особой суеты, открыл дверь, за которой, как и обещал, обнаружилась решётка из арматуры, крашеной в чёрной цвет.

— Не, тут такой домкрат не подставишь, — покачал он головой. — Ладно, мы вот так сделаем… дужка калёная по любому, хм…

Опять в ход пошла газовая горелка, гудящее пламя которой коснулось дужки замка. Раскалив металл, мужик достал из своей сумки с инструментами короткий болторез, захватил губками дужку, крякнул от натуги и с нескольких попыток перекусил её.

— Уф, готово, — он стрёл с лица пот и приглашающе махнул рукой в небольшую комнатку, в которой у стен стояли широкие и высокие сейфы.

— После тебя, — буркнул я. — И сумочку свою бери, а то и там замки имеются.

После стальной толстой двери и толстых ригелей запорного механизма сейфы больших проблем не доставили медвежатнику.

— Только без глупостей, — предупредил я его, когда он собрался открыть дверь на первом сейфе.

— И не собирался. Парень, ты оглянись по сторонам — мы в полной жопе, тут друг за друга держаться надо, а не стреляться, как Пушкин с Дантесом.

В сейфе стояли задниками рукояток в нашу сторону десять пээмов. Под ними на полочке расположились чёрные пластиковые плашки, с вставленными в гнёзда патронами и два магазина. В самом низу сейфа горкой были уложены чёрные новенькие кобуры.

В соседнем сейфе размером в три раза меньше обнаружились целых пять «Кедров» со сложенными прикладами, по два длинных магазина, три больших плашки с патронами к каждому и стопка светлых брезентовых чехлов в самом низу. В третьем стояла СВД с деревянным прикладом и цевьём, стопка магазинов и несколько плашек с патронами, причём, не простыми «медяшками», а «золотыми» — целевыми. Рядом с винтовкой в брезентовом чехле лежал стандартный прицел ПСО. Кроме винтовки там же находились три семьдесят четвёртых «калаша» и тоже с деревянными деталями. Подсумки от винтовки и автоматов, как и в прочих сейфах, находились внизу.

— У вас тут что в городе — всё старьё скинули контразведчикам? — удивился я. — Даже в армии уже давно пластик идёт и приклады складные, а тут позорные вёсла стоят.

— В армии такие же автоматы стоят на вооружении, насколько знаю. Зять… — тут мужик громко скрипнул зубами, что я вздрогнул и вновь направил на него обрез. — Да не бойся ты… своё это, личное…сердце болит по родным… В общем, он рассказывал, что у них такие же вторые номера стояли на вооружении.

— Вторые?

— Ну да, эмка два. Модель Калашникова номер два. Первую с тяжёлой пулей сняли лет десять назад уже.

Я почувствовал, что у меня идёт голова кругом.

— Какая модель? Это же ака семьдесят четыре!

Теперь уже на меня подозрительно смотрел собеседник.

— А это тогда что такое?! — я шагнул к сейфу и схватил винтовку за цевьё.

— Снайперка какая-то, не скажу тебе её марку, сам не знаю, — пожал тот плечами.

— Тьфу, маразм. Ты себя нормально чувствуешь, тошноты нет? Голова не болит? — поинтересовался.

— Ну, так, — тот покрутил ладонью в воздухе, словно ввернул-вывернул лампочку, — немного побаливает, но в пределах нормы… эй, ты что думаешь — я рехнулся или рехнусь вот-вот, стану тебя жрать?

— Уже видел, значит.

Тот замолчал, начал гонять желваки на скулах, потом негромко произнёс:

— Видел. Зять пару часов назад мою дочку загрыз. Беременную, на втором месяце уже была. Жили же душа в душу, никогда не сорились, видно же было, что любили друг друга, а тут с этими инопланетянами у всех мозги отказали. Сначала ему плохо было с обеда, дочка, Маша с ним сидела. Сознание терял не один раз за день, перестал узнавать нас, а потом вроде как уснул. Ну и я чуток решил покемарить… проснулся от криков Маши… бегом в их комнату, а там, — мужик закрыл лицо ладонями, — там… загрыз он её… откусывал куски и глотал. Я его и прибил… с утра при себе держал фомку, ждал, что хулиганье полезет по квартирам, от них собирался отбиваться. А пришлось родного зятя убивать, — опять помолчал, потёр лицо ладонями, отнял их и посмотрел на меня. — И когда уходил из квартиры…не мог я там находиться, тяжело… руки бы наложил запросто… увидел, как такие как зять ещё кого-то на улице грызли. Видел и просто сумасшедших, которые ещё никого не успели загрызть. Шли по улице, видать, искали добычу. Я видел эти ваши любимые фильмы про упырей, как их там… зомби, вроде бы… так все они и были ими, зомбями. Отравили всех нас, парень, перенесли сюда с частью города и отравили… чёртовы инопланетяне! Я таким же стану и ты…

— Я уже не стану, а вот у тебя, пока шансов мало выжить. Головная боль и тошнота — первые признаки заражения. Те, кто послабее оказался, первыми обратились, а прочих или сожрут они, или присоединяться чуть позже.

— Ты что-то знаешь? И знал до этого? Ты мог спасти мою дочку?! — не обращая внимания на обрез, он шагнул ко мне.

— Ещё шаг и я стреляю, — предупредил я его. — Я знаю чуть больше твоего. Я не местный, не из Шерстинска. Пришёл в город с того берега реки после полудня. Думал, что нашёл спокойное местечко, где нет мутантов и желающих прострелить тебе башку…

Я рассказал всё, что знал сам, про свою одиссею, встречи, мутантов. Умолчал только о белой жемчужине, которая спасла мне жизнь.

— Значит, дочка скоро опять появится, живая, — прошептал он. — Я её могу спасти.

— Ты сначала себя спаси. Это, во-первых. А во-вторых, она уже будет другим человеком, с памятью и внешностью твоей дочери, но не ей. И там, рядом будешь ты сам, такой же. Кому она поверит — тебе или твоему двойнику?

— Разберёмся, — махнул он рукой и повторил, — разберёмся. Теперь я точно выживу, есть у меня ради чего жить и бороться, только бы иммунным оказаться.

Глава 8

Оружие поделили по-честному: патроны пополам, к ним я взял снайперку, один «калаш» и «макарку». С «кедрами» я не знал, как обращаться, покрутил в руках и поставил обратно в сейф этот ПП. Точно также не стал брать и гору оружия, уподобляясь героям из книг и игр. Кому сдавать этот хабар? То-то и оно… может быть, мне до торговца пару сотен километров тащиться, а с таким грузом на хребте, уже через десять начнёшь скидывать по пистолету-магазину, после каждой версты. И уж тем более не собираюсь повторять глупость киношных боевиков, которые обвешиваются горой оружия с одним магазином, превращаются в едва подвижную тушку, вместо того, чтобы к автомату взять десять магазинов, а не девять единиц оружия.

Обрез и наган оставил в оружейке. Винтовку перекинул через плечо, пистолет в кобуре (неразработанную я её едва смог застегнуть) на правом боку примостил, на правой стороне пристроил подсумок с четырьмя автоматными магазинами. Топор, который столько раз меня выручал, убрал в сумку, вместе с запасом патронов, магазинами к СВД и пистолету, прицелом.

Нагрузился, вроде как, и не сильно, но крайне неудобно, особенно мешала длинная винтовка за спиной поверх сумки.

Разбежались с мужичком, представившимся Николаем Петровичем, под утро, когда на горизонте забрезжил рассвет. Расстались не то чтобы друзьями — опасения друг к другу испытывали, скорее неплохими знакомыми. Я рассказал о своей жизни, он про своё житьё-бытьё. Нашли кучу нестыковок между нашими мирами, но минимальных совсем, вроде тех же автоматов и факта, что в мире Петровича полиция уже давно сменила милицию, сразу после развала СССР на волне повальной демократизации и борьбе со старыми пережитками. И, несмотря на такой резкий отказ от предыдущих ценностей, переход к новому режиму прошёл мягче, народ не озлобился до той степени, чтобы за крышевание ларька, закатывать в бетон или пускать под пресс семью конкурента, включая и детей и родителей. Мягче здесь люди оказались, намного мягче. Потому и в городе после случившегося сегодня не было нападений, массовых грабежей и погромов.