Колдовская сила любви (СИ) - Нилин Аристарх. Страница 25

— Совершенно верно. Переворот в 67 году, спустя шесть лет отмена монархии и установление президентского правления, спустя год, падение хунты.

— Подумать только, всего двадцать лет назад, у вас в стране была монархия.

— В ряде стран Европы, она до сих пор существует. По-моему в этом нет ничего предосудительного, вы так не считаете?

— Нет, конечно, просто, мы, как это лучше сформулировать, вышли из другого мира. Нас учили в школе, потом в институте, что самодержавие, это плохо, это деспотизм, тирания и тому подобное зло. Сейчас понимаешь, что все это не так, особенно в наше время, но отказаться от образа, который тебе так долго вдалбливали, не так просто.

— Безусловно. Однако пройдет совсем немного времени и произойдет переоценка ценностей, а вместе с этим, изменится восприятие и осознание того, что имеет место в действительности.

— Чтобы оценить и понять, надо не только слышать, о чем идет речь, но и реально видеть, осязать, так сказать, предмет спора. Во всяком случае, в архивном деле, которым я занимаюсь, документы порой говорят одно, а факты свидетельствуют о другом. Как определить, где истина, а где вымысел?

— Согласен. Наверно и в жизни так бывает. Не всегда можно оценить того или иного человека по его словам. Можно говорить одно, а поступать совершенно иначе и наоборот. Вам приходилось сталкиваться с таким?

— Не часто, но приходилось.

— Конечно, особенно это характерно для политиков, да и вообще публичных людей. Когда тебя окружают люди, которые внемлют твоему слову, слишком большой соблазн сказать совершенно не то, что думаешь. Но это их удел, они рабы, точнее, заложники своей профессии.

— А дипломаты? Тоже или нет? — неожиданно с подвохом спросила Маша.

Василис смутился, но тут же нашелся, что ответить:

— На работе, скорее да, а в жизни вряд ли. Что такое дипломат, обычный чиновник, мало чем отличающийся от любого другого. Канцелярия, бумаги, прошения, переписка и прочая рутинная работа. В отличие от вас, я не испытываю большого удовлетворения от своей работы.

— Тем не менее, продолжаете ей заниматься.

— Что делать, есть причины, по которым приходится заниматься этим.

— И если не секрет, какие?

— Во-первых, я этому учился, и посвятил достаточно много лет, так что начинать что-то заново, несколько поздновато, а во-вторых, я продолжаю дело своего отца.

— Вот как, он тоже дипломат?

— Был. Сейчас он на пенсии, а до этого был послом в ряде стран. Кроме того, мой старший брат, тоже работает в посольстве. Как видите, семейная традиция.

— Теперь я понимаю, почему вы так удивились, что я не пошла по стопам своего отца.

— Вовсе нет. Хотя только вначале, и то, скорее по инерции. Вы правы, женщинам не пристало заниматься политикой. Есть масса других, гораздо более интересных профессий для этого.

— Вы случайно не сторонник патриархата, или может быть, вы исповедуете ислам?

— Нет, что вы, вовсе нет. Греция, так же как и Россия одна из немногих стран исповедующих православие.

— Но у нас есть некоторые отличия.

— Да, но они не такие явные, как между католицизмом и православием.

— Безусловно.

— А что касается патриархата, то уверяю вас, когда говорил о других профессиях, я вовсе не имел ввиду, что женщина должна обязательно сидеть дома и заниматься детьми и домашним бытом, хотя это в принципе, её право решать, и если ей это нравиться и в её натуре, то почему бы и нет.

— А кем бы вы хотели видеть свою будущую супругу? — неожиданно спросила Маша.

Василис несколько притормозил шаг, и задумался, после чего, произнес:

— А почему вы меня об этом спросили?

— Просто так.

— Хорошо, я отвечу. Я бы хотел видеть её скорее домашней хозяйкой, нежели чем вечно занятой бизнес-леди, думающей как сделать карьеру, но в то же время, умной, образованной и главное, любящей женщиной.

— Интересный ответ.

— Вы находите?

— Да.

— А что, позвольте в нем интересного на ваш взгляд.

— По крайней мере, откровенность.

— Ах, вы это имели в виду. Думаю, что если бы я сказал, что-то другое, вы сразу бы определили, что я слукавил.

— Почему вы так решили?

— Потому что вы достаточно умная и проницательная женщина.

— Это комплимент?

— Если хотите.

— Спасибо.

Они не спеша дошли до конца Петровского бульвара и повернули на Рождественский.

— Какой длинный бульвар?

— Он опоясывает кольцом центр Москвы, но в принципе, каждый отрезок имеет свое название. Сейчас мы идем по Рождественскому, потом начнется Сретенский, за ним Чистопрудный и так далее.

— Я заметил в Москве очень мало старых зданий, я имею в виду дома, которым триста или более лет.

— Безусловно, в этом отношении, Москва мало похожа на города Европы. Да это и понятно. Испокон века, это был малоэтажный деревянный город. Потом нашествие Наполеона и в 1812 году Москва сгорела, остались лишь каменные постройки. Затем Революция, масса памятников старины было разрушено, вместо них строились дома, которые сейчас принято называть эпохой сталинского периода, высотки пятидесятых. Семидесятые годы ознаменовали собой строительством Калининского проспекта, ныне Новый Арбат. Вот поэтому и возим гостей столицы и показываем довольно своеобразный облик столицы. Останкинская башня и храм Василия блаженного, Кремль и гостиница Россия, Арбат и высотки. Это все равно, что в одном зале выставить живопись импрессионистов, иконопись и Глазунова.

— Пожалуй, вы правы. В Европе все совершенно иначе. Каменные постройки дали возможность сохранить для потомков архитектуру шестнадцатого-семнадцатого веков. Удивительно, когда идешь по улочкам Флоренции и видишь на доме табличку, на которой написано, в этом доме жил Данте Алигьери. Невольно останавливаешься и начинаешь понимать, что он жил в тринадцатом веке и, стало быть дому, без малого восемьсот лет. Возникает чувство удивления, восторга и непонимание того, как такое возможно. Войны, эпидемии, стихийные бедствия, все что угодно приходит на ум, а дом стоит, сотни лет и будет стоять после тебя еще не одно поколение и удивлять всех проходящих мимо него.

— Вот видите, история это очень интересная наука. Потому я и выбрала её. А историко-архивная деятельность, позволяет заглянуть вглубь веков и понять, как жили до нас люди, что чувствовали, переживали.

— Вы мечтали когда-нибудь оказаться в прошлом, чтобы увидеть воочию тот мир, который изучаете?

— Представьте себе, нет. Это работа. А по натуре, я живу сегодняшним днем и думаю скорее о будущем, чем о прошлом.

— Замечательно.

— Вы так считаете?

— Да, я сам думаю больше о будущем, чем о прошлом. В прошлом всегда есть то, что хотелось бы исправить. Это приводит к тому, что портится настроение, а думы о будущем, это как мечты. Может, сбудется, а может, нет. Но очень хотелось бы, чтобы сбылось.

— Вы мечтатель?

— Нет, что вы, скорее просто трезво смотрю на будущее, стараюсь его хоть как-то осуществить, но в душе надеюсь поймать птицу счастья.

— А что, по-вашему, такое птица счастья?

— Не знаю. Наверное, когда человеку просто по-человечески хорошо в этом мире, дом, работа, семья, дети, это и есть птица счастья.

— И всё?

— А разве этого мало?

— Наверно вы правы, я не задумывалась об этом.

— И правильно делали.

— Почему?

— Потому что, когда задумываешься, начинаешь думать, что тебе то не удалось, этого у тебя нет, и так далее. Как правило, это ни к чему хорошему не приводит.

— Может быть, — задумчиво произнесла Маша.

— Ну вот, а там начинается Чистопрудный бульвар. Метро Чистые пруды, Тургеневская, здание центрального почтамта, известный Булгаковский дом. Вы читали «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова?

— Нет.

— Нет? Напрасно. Очень интересный роман. И знаете, на мой взгляд, весьма актуальный.

— В каком смысле?

— В прямом. Смесь мистики, чертовщины, соцреализма, быта и нравом Москвы тесно переплетаются с нынешним временем.