Гавань измены (ЛП) - О'Брайан Патрик. Страница 20

Перед диваном, у дальнего края, стоял низкий столик из сияющей бронзы с лампой на нем. Лампа отбрасывала полоску белого света на пол и небольшой кружок — на потолок, а полупрозрачный красный абажур наполнял комнату розоватым свечением, особенно приятно смотрящимся на побеленных стенах.

За диваном было невозможно что-либо четко рассмотреть, с левой стороны смутно проглядывалась занавешенная кровать и несколько стульев с разбросанными на них коробками, но когда Стивен сел, то заметил, что огромный и уродливый портрет мистера Филдинга исчез.

Он хорошо помнил картину: лейтенант (какое-то время он занимал должность первого лейтенанта на «Фениксе») в полосатых панталонах и круглой шляпе, с рупором в руке ведет корабль через риф во время урагана в Вест-Индии. Картину в основном рисовал моряк, и Джек уверял, что каждый трос на ней находится именно там, где его и стоит ожидать при таком шквале, но лицо являлось результатом работы профессионального художника.

Это был великолепный образчик человеческого лица, энергичного, мрачного, серьезного, и оно создавало поразительный контраст с безжизненным, неестественно выглядящим телом. Женщина с таким утонченным вкусом, как у миссис Филдинг, только из преданности могла повесить нечто подобное в своем доме. Блюдо или тарелка за графином с марсалой на бронзовом столике — греческий пинакс с красными фигурами из Сицилии — давал более точное представление о том, что ей нравится.

Несмотря на сколы и следы реставрации, его радостные нимфы продолжали танцевать под кронами деревьев с немыслимым изяществом, как делали это два и даже более тысячелетия назад.

— Как же так получилось, что она положила эти два красных предмета вместе? — спросил Стивен, рассматривая нимф и огненную пасту. — И вправду ужасное столкновение.

Затем он некоторое время рассматривал свои ноги, прежде чем вернуться к пасте и ее возможным ингредиентам, не считая красного перца.

— Что за едва уловимый запах чувствуется время от времени? — произнес он вслух. — Нечто до боли знакомое, но совершенно невозможно точно определить, что это.

Он снова поднес нос к блюду, сощурив глаза, пока принюхивался, и тут же, опроверг ранее сказанное, запах вызвал в памяти название: кантарис, более известный, как шпанская мушка — вещество из жестких надкрыльев тонких, переливающихся желто-зеленых жучков, обладающее сильным запахом, знакомое любому натуралисту с юга. Его используют при ожогах, как ранозаживляющее, а иногда принимают для сексуального возбуждения, это наиболее действенный ингредиент приворотных зелий.

— Шпанская мушка, ну и ну, — сказал он и, слегка задумавшись о смысле происходящего, добавил, — по всей видимости, она получила это от Анигони — аптекаря, печально известного подмешиванием всякой дряни в свои микстуры. Но в таком случае я с ужасом думаю о тех мужчинах, что бродят сейчас по Валлетте, словно стадо голодных быков. Я лично уже ощущаю действие вещества, но, без сомнений, оно будет становиться все сильнее.

Наконец пришла Лаура Филдинг. Совершенно очевидно, что она оставила его в одиночестве не из-за уборки. Теперь на ней красовался синий пояс, благодаря которому тонкая талия выглядела еще тоньше, и она изменила прическу. Лаура заметно нервничала, когда села рядом со Стивеном, намного сильнее, чем когда ее двор переполняли гости.

— Почему вы ничего не выпили? — ободряюще спросила она. — Я налью вам бокал вина, когда вы доедите, — добавила она, придвигая к нему пинакс с красной пастой.

— Бокал вина — с радостью, — ответил Стивен, — но если можно, я съем с ним одно из этих восхитительных маленьких пирожных с марципаном.

— Я ни в чем не могу вам отказать, — согласилась она, — мигом вам их принесу.

— И раз уж вы встали, не могли бы вы передать мне мел? — попросил Стивен.

Кусок мела, которым Лаура записывала напоминания о назначенных встречах.

Доктор тоже нервничал: весь его небольшой опыт общения с женщинами был печальным. Он знал, что должен вести себя очень осторожно, и все же не имел ни малейшего понятия, как именно.

— Держите, — сказала она, вернувшись и взяв графин, — марципан и кусочек мела. Придется пить из одного бокала, только он остался чистым. Вы не против?

— Не против.

После чего несколько минут они просидели в тишине, жуя пирожные и молча передавая друг другу бокал с вином: дружеская, негнетущая пауза, несмотря на обоюдную напряженность.

— Послушайте, — произнес он наконец, — вы хотели поговорить со мной, как с медиком?

— Да, — сказала она, — то есть, нет. Я расскажу вам... но сначала позвольте принести свои извинения, огромные извинения за мою ужасную игру. —

Она в деталях описала, как первая оплошность привела к остальным, как ее голову заняли посторонние мысли и как это отразилось на пальцах. — Что мне сделать, чтобы вы меня простили? — спросила она, положив ладонь на его колено и покраснев.

— Разумеется, дорогая, я от всего сердца вас прощаю.

— Тогда вы должны меня поцеловать.

Стивен одарил ее невинным сухим поцелуем, так как его мысли витали где-то далеко, он прекрасно понимал, что пока сдерживается лишь благодаря тому, что относился к ней, как к пациентке, и уже находится на грани, поскольку мысли всё сильнее подталкивали его к прелюбодеянию. Стивен ненавидел себя за то, что ведет себя как ничтожество, оскорбляя ее видимым безразличием, которое становилось всё более вопиющим с каждой минутой. Тем не менее, он потянулся и взял кусок мела со словами:

— Могу ли я теперь рассказать о колоколе?

— О да! — закричала она. — Я страстно желаю о нем услышать.

— Это, как вы понимаете, вид колокола сбоку, — сказал он, рисуя мелом на залитом светом лампы полу. — Высота — восемь футов, диаметр отверстия наверху — ярд или около того, ширина здесь, где расположены скамейки, немного меньше четырех целых и шести десятых фута, а весь объем составляет пятьдесят девять кубических футов!

— Пятьдесят девять кубических футов? — переспросила Лаура Филдинг, день оказался для нее долгим и тяжелым, поэтому более внимательный слушатель заметил бы нотки отчаянья в ее пытливом любопытстве.

— Пятьдесят девять кубических футов — это как минимум, конечно же, — сказал Стивен, дорисовывая две карликовые фигурки на скамейке, и уточнил: — Это капитан Дандас, а это — я, уйма пространства, как видите. Но, естественно, когда колокол опустился, погрузившись на несколько саженей, вода поднялась, сжав воздух, из-за чего мы почувствовали небольшое давление на уши. Когда вода поднялась до скамейки, мы подняли ноги, вот так, — показал он, присев на диван, — и дернули трос, подавая сигнал, что нужна бочка.

Стивен нарисовал бочку с двумя отверстиями, пробками и кожаным шлангом, тянущимся к нижнему краю колокола, объясняя при этом, что не сохранил масштаб.

— Когда бочка опускается, в ней сжимается воздух, видите? Мы схватили шланг и сразу же подняли его над поверхностью — над водой в бочке, конечно же, сжатый воздух мощной струей устремился в колокол, и вода опустилась от скамейки к нижней кромке! Бочки опускались одна за одной, а наш дражайший колокол тоже опускался на глубину. Свет стал немного тусклее, но не настолько, чтобы нельзя было читать или писать. Мы взяли с собой свинцовые пластинки, на которых писали железным стилусом, наверх их отправляли с помощью веревки, а использованный воздух выпускался, чтобы всегда оставался свежим, через небольшой клапан на вершине. Нарисовать небольшой клапан?

В конце концов, Стивен опустил колокол на дно, и, сделав последнее усилие, миссис Филдинг спросила:

— Дно морское, матерь Божья: что же вы там нашли?

— Червей! — вскрикнул он. — Вот таких червей. Морских червей в огромном изобилии... Я сделал бесцеремонный шаг в зловонные вековые грязи. Но вряд ли побеспокоил червей, кроме тех, что оказались под ногам. Там я обнаружил вид червей с хохолком, также известных как...

Когда он начал рассказывать о мальтийских кольчатых червях, то заметил, как вздымается её грудь. Стивен прекрасно знал — вздымается она не из-за него, но не понимал, что горе является тому причиной, пока не дошел до описания причудливого поведения Polychaeta rubra во время спаривания и, к своему смущению и огорчению, не заметил, как слезы катятся по ее щекам.