Удачная партия - Гарина Зоя. Страница 38
Ковард рассеянно открыл книгу и опять удивился: внутри были чистые белые листы.
«Брак типографии? — первое, что пришло в голову Аркадию Францевичу. — Нет, — возразил сам себе, — все не так просто, нет, все непросто».
Размышляя над непонятной ситуацией, он положил книгу на стол и отошел в хозяйственный уголок — включить электрочайник и заварить чай.
«Все-таки не мое это дело — разгадывать ребусы. Не стоит тратить свои мозги на бесполезные занятия. Сейчас выпью чайку и начну работать. Хотелось бы сразу добиться результата. Да… Это сладкое чувство — надежда…»
Ковард улыбнулся и залил кипяток в заварник.
Глава 63
Эльвира Павловна и Ферзь
Эльвира Павловна торопилась на свидание с Ферзем.
«В конце концов, — пыталась она освободиться от некоторого чувства вины, — что в этом плохого? Художник решил нарисовать мой портрет. Разве это преступление? Ну да, он делал мне не совсем пристойные комплименты. Ну и что? Дальше слов дело не зашло. А если зайдет? Ну… Это будет моя маленькая месть Кадику. Ведь у него кто-то был в эти дни! Я это чувствую! Все. Спокойнее. Мы тоже не лыком шиты. Ох! Ну если я узнаю, кто эта прошмандовка, — мало ей не покажется!»
Художник ожидал Эльвиру Павловну на углу у кафе «Парадиз». Недалеко от этого места в пяти минутах ходьбы располагалось здание художественных мастерских, в одной из которых и писал свои шедевры Ферзь.
Стоя на углу кафе, художник обращал на себя внимание прохожих канареечным плащом и большим зеленым беретом. Он был, как всегда, элегантен и небрежно держал в руках белую розу на тонкой длинной ножке.
Эльвира Павловна для приличия опоздала на пятнадцать минут. Валера, завидев ее, широко улыбнулся и шагнул навстречу.
— Ты прелестна, — слегка приобняв Эльвиру Павловну, шепнул он.
— Обольститель, — ответила она.
— Это комплимент или оскорбление?
— И не то, и не другое. Это факт.
— Надеюсь, это не помешает нашему общению, — улыбнулся Ферзь. — Хочу показать тебе свою мастерскую и свои работы. Тебе любопытно?
— Да.
— Тогда нам направо.
Его мастерская была оборудована в мансардной части длинного трехэтажного дома.
— Проходи, осваивайся, — широким жестом пригласил Ферзь, открыв дверь.
Помещение было разделено декоративной перегородкой на две части: мастерскую и жилую комнаты. В последней стояли двуспальная кровать с металлическими спинками, застеленная красным шелковым бельем, и небольшая чугунная ванна, которая благодаря таланту хозяина превратилась в шедевр дизайнерского искусства. Ванна на чугунных львиных лапах была выкрашена в золотой цвет и инкрустирована цветным стеклом. Недалеко на высокой металлической подставке стоял старинный серебряный канделябр с семью оплавленными красными свечами. Кроме этого было еще несколько оригинальных предметов: бамбуковая ширма для переодевания, два стула с такими же, как у кровати, спинками и металлическая инсталляция, напоминающая дерево, которая служила вешалкой для одежды. Часть огромного мансардного окна была превращена в витраж с изображением Эйфелевой башни, отчего создавалось впечатление, что все пространство этой комнаты ни много ни мало уголок Парижа.
В рабочей части мастерской был легкий беспорядок, который говорил лишь о том, что хозяин мастерской любит, чтобы все необходимое находилось под рукой.
На стенах висели несколько незавершенных работ, тут же стояли два оформленных холста, по всей видимости, приготовленных для продажи. И хотя каждая картина была оригинальна, изображенные на них сюжеты перекликались: ангелы, играющие в шахматы.
Эльвира Павловна с интересом рассматривала мастерскую, хотя ее взгляд непроизвольно возвращался к широкой кровати. Глядя на вызывающе ярко-красный шелк постельного белья, она испытывала непривычное волнение, которое с каждой минутой становилось все сильнее. Совсем недавно женщина была полна решимости принять ухаживания этого столь внезапно появившегося в ее жизни мужчины, но сейчас оробела и стала мысленно искать повод, как прервать свидание. Она с ужасом смотрела на широкую двуспальную кровать и понимала, что совершила ошибку.
Характеру Эльвиры Павловны не были свойственны сомнения. Обычно, приняв решение, она без колебаний претворяла в жизнь задуманное.
Не далее как вчера Эля убеждала себя, что всякая приличная женщина должна иметь любовника, и тогда любые семейные неурядицы не смогут стать чем-то, что способно разрушить жизнь до основания. Связь на стороне в этом случае будет душевным утешением.
И вот теперь, впервые в жизни, Эльвира Павловна сомневалась в правильности своего решения. В ее жизни был всего лишь один мужчина — Ковард. Не то что бы Ферзь был ей неприятен или совсем неинтересен, скорее наоборот: приятен и интересен, но мысль о том, что она в этой мастерской оказалась не случайно, а по поводу, который уж никак не назовешь невинным, смущала.
— Не смущайся, — Ферзь порывисто снял плащ и повесил его на ветвистую инсталляцию. — Позволь я за тобой поухаживаю. Обувь можно не снимать, но лучше, чтобы ноги отдохнули. В тапочках тебе будет комфортнее. У меня есть чудные мягкие тапочки. Вот.
Он помог Эльвире Павловне снять плащ и опустился на колено — расстегнуть замки ее сапог.
«Будь что будет, — подумала она, — в конце концов, я в любой момент могу уйти. Не станет же он меня силой держать!»
— К сожалению, картин в мастерской немного. У меня они не задерживаются. Поначалу мне даже было слегка грустно. Говорю всем, что художник, а показать, по большому счету, нечего. Ну а потом перестроил свои мозги, — Ферзь улыбнулся и легонько потер пальцами свои виски, — и понял, что для художника на самом деле важно только вдохновение. А созерцание собственных старых работ — это ловушка, клетка, в которой вдохновению не выжить. Кофе, чай, кальян?
— Ты куришь кальян?
— Да. Но безобидный, — Ферзь засмеялся, — без всякой дури. Что ты стоишь? Присаживайся, — он указал взглядом на большое кожаное кресло, стоявшее посреди мастерской. — Будь как дома. А хочешь — поброди, посмотри, освойся.
Эльвира Павловна коротко улыбнулась в ответ. Она все еще чувствовала себя не в своей тарелке.
— Я сварю кофе, — продолжал суетиться художник.
— Валерий, а как часто вы приводите женщин в мастерскую? — спросила она.
— О! — весело округлил глаза Ферзь. — Обожаю, когда меня ревнуют.
— Еще чего! — хмыкнула Эльвира Павловна.
— Не часто, — ответил Ферзь. — И, кроме того, женщина женщине рознь. Поверь, с тобой сравниться не может никто! Ты просто украла мое сердце.
В его взгляде появилась скрытая страсть. Казалось, еще мгновение — и он набросится на Эльвиру Павловну.
— Понятно, — холодно ответила она, и взгляд Ферзя потух.
— Не веришь? Хм. Я тебе могу это доказать.
— Доказать? И как?
— Смотри. Минуточку, — Ферзь ненадолго скрылся в комнате и появился с бутылкой вина в руках. — Вот.
— И что это?
— Это «Каберне Совиньон» из долины Напа урожая 1941 года. Самая дорогая в мире бутылка вина. Она стоит двадцать тысяч долларов.
— И что с этого?
— Я поклялся, что выпью это вино только с той женщиной, которую полюблю с первого взгляда. Нет, конечно, мне нравились женщины. Но ты та, которая меня действительно ошеломила. Ты — совершенство. Ангел.
— Хм. Меня никто так не называл.
Ферзь подкрутил усы и пригладил эспаньолку:
— Богиня, — проговорил он сквозь зубы. — Будь моей.
Он поставил вино на журнальный столик и стремительно ринулся к Эльвире, пытаясь заключить ее в объятья.
— Что за бред! — возмутилась она и оттолкнула Ферзя. — Что вы себе позволяете?!
— Как?! Разве мы не за этим сюда пришли?! — возмутился Ферзь. — Или это просто капризы? Не понял!
— Нет, не капризы. Я не могу так сразу!
— Хорошо. Я могу подождать. Сколько ждать: час, два?.. — в голосе Ферзя слышалось раздражение.
Эльвира Павловна испугалась. Кровь ударила ей в голову: «Боже, зачем мне это нужно? — в отчаянии подумала она. — Кому и что я хочу доказать?»