Бирит- нарим (СИ) - Медведникова Влада "Emy Olwen". Страница 11

   -- Беги, -- прошептал Шуанна.

   Лабарту не шелохнулся. Стоял, завороженный холодом и ужасом, смотрел на стену белого огня. А она все приближалась -- свет ее затмевал дома, вот уже половину улицы затопила она, еще пара шагов и...

   -- Беги! -- Шуанна ударил его, изо всех сил.

   И удар этот отбросил Лабарту прочь от небесного огня, а боль вернула ясность мыслям. И он помчался вниз по улице, не разбирая пути.

   Еще мгновение -- и жизнь Шуанны погасла, словно искра, рассыпалась пеплом. Лабарту оглянулся на бегу, но позади был лишь свет, белый и холодный. Словно звездны сошли на землю, чтобы уничтожить демонов.

  Это люди! Колдовство людей!..

   Лабарту достиг окраин города, но не остановился, с разгона прыгнул в воды Тигра. И река показалась ему горячей и узкой -- почти мгновенно он переплыл ее и помчался дальше, сквозь степные травы, не разбирая пути. Но вдруг понял, что огонь уже не идет по пятам, и остановился, обернулся на юг.

   Лагаш раскинулся на другом берегу, темный ночной город. Белое пламя уже не пылало в нем, лишь видны были огоньки факелом, и ветер доносил победные крики людей. Они добились своего, уничтожили, изгнали демонов. Больше никто не будет пить кровь в Лагаше, больше никто не будет пить кровь в Шумере. Демонам не выстоять против колдовства.

  Это ты виноват, Эррензи!Лабарту сжал кулаки, глядя на потерянную землю. Там, на улицах Лагаша, остался его дом. Там привычная жизнь, к которой нет возврата.Ты все разрушил, ты все уничтожил! Ненавижу! Ты...

   Тут захлестнул новый страх: что если люди переправятся через реку, кинутся в погоню? И, уже не в силах думать ни о чем, Лабарту сорвался с места и помчался вперед, к отрогам гор.

Глава третья

Кэри

1.

  Лабарту потерял счет годам. Он провел в пути много лет, шел по степному бездорожью, по лесам, по долинам и горным тропам. И чем дальше он уходил, тем холоднее становились зимы и короче -- лето. Много лун шли дожди и снега и солнце скрывалось за тучами. Но даже к этому он привык ишагалвперед, нигде не задерживаясь надолго.

  Сперва каждый день был напитан тревогой, каждая ночь--снами о белом огне, сошедшем на землю. Страшно было входить в селения людей, и Лабарту тайно следовал за кочевьями, шел по следам путников, подкрадывался к пастухам, охотился на охотников, вышедших за добычей. Забирал кровь, пока никто не видел, и вновь бежал прочь, оставив жертву мертвой или во власти чар.

  Каждую ночь, засыпая на голой земле, он думал: "Я как зверь".

  Каждое утро вдыхал незнакомые запахи, видел деревья и травы, имен которым не знал, слышал голоса птиц, не прилетавших в страну черноголовых.

  Каждый день он вслушивался, пытался ощутить--нет ли рядом пьющих кровь,--но тщетно. Иногда, сквозь стук собственного сердца и сплетение солнечных лучей ему виделись отблески чужой силы и жизни,--но были слишком далеки, растворялись, едва возникнув.

  Однажды люди пришли, когда он еще спал. Целый род перебирался с места на место, шел вдоль реки. Их шаги, крики детей и лай собак--все смешалось, проникло в сон Лабарту. В этом сне был Лагаш, многолюдный, шумный, полнящийся голосами и теплом жизни. Впервые за долгий срок Лабарту не помнил об огне, сошедшем с неба, и просыпаться было больно.

  Но люди, обступившие его наяву, не походили на жителей Шумера. Были вооружены копьями, но не пытались нападать. Говорили--но в непонятной речи не звучала угроза.

  Они увели Лабарту к костру, дали одежду, накормили человеческой пищей. Так он понял--если не раскрывать своей природы, люди будут видеть в нем человека.

  Он жил среди них три дня, и страх гнездился в сердце, не отступал ни на миг. Лабарту пил кровь украдкой, в темноте, боялся сделать лишний глоток. Каждый шаг, каждое слово наполнял чарами--но, казалось, люди и без того были спокойны.

  На четвертую ночь он покинул их, ушел звериными тропами на север.

  Но знал теперь, что может неузнанным ходить ипо дорогам людей.

2.

  Он нашел ее в краю, похожем на крик одинокой ночной птицы.

  Здесь было море--волны разбивались о прибрежные камни, окатывали холодными брызгами, голоса чаек звучали как эхо прибоя. Каждый вдох полнился соленым ветром, деревья сгибались, покоряясь буре.

  Здесь рос лес, тянулся вдоль берегов и дальше, прочь от моря. Скрытые папоротником и подлеском, журчали ручьи, сливались, превращались в реку,--а она спешила обратно, к соленым волнам. Лес казался бескрайним, но, идя вверх по течению, можно было покинуть его. Много дней пути голос хвои и шелест листьев будут сменять друг друга, а потом откроются другие края.

  Но Лабарту оставался здесь, его заворожило море.

  Оно менялось.

  Сперва рвалось на землю, словно желало поглотить ее, и многие дни прибой разбивался у самой кромки леса. В это время берег был пустынным, Лабарту бродил там один, по колено в воде, или сидел на высоком камне, смотрел на волны--пока жажда не начинала биться в сердце, затуманивая мысли.

  Затем море отступало, обнажало дно, но оставляло память о себе. Водоросли оплетали мокрые камни, ракушки хрустели под ногами, впивались в кожу. В эти дни тысячи птиц слетались на обнажившийся берег, и от их криков и хлопанья крылье звенело в ушах.

  Следом приходили и люди. Они ловили рыбу в отмелях, разбивали раковины и доставали моллюсков. Это были удачные дни для людей, время легкой добычи.

  В эти дни Лабарту реже выходил к морю--кроны деревьев смыкались над ним, он блуждал по звериным и человечьим тропам.

  Люди знали его--и те что жили у моря, и другие, кочевавшие вдоль реки. Он приходил в их селенья, задерживался, но не надолго,--и все видели в нем человека, считали странствующим охотником.Норазве он не были в самом делеохотником, одиноким, блуждающим в чужом краю?

  Только эта земля уже не была ему чужой. Он знал лесные тропы, время бегства и возвращения моря, знал, когда зима сменяет осень.Сталпонимать речь здешних людей--туманную и холодную, напоенную запахом хвои. В его снах и мыслях она сплеталась с языком страны черноголовых, словно душа могла говорить теперь разными голосами.

  Я живу здесь, пью кровь, здесь нет никого, кто бросил бы мне вызов,--шепталинепрошенные мысли, и слова причудливосвивались, окрашивая друг друга.--Я хозяин этой земли.

  Он знал, это правда, но рядом с этой правдой всегда таилось отчаяние, рядом всегда была память о зное, текущем с небес, память о Шебу и Тирид и городе, который они оставили.

  Лагаш,--говорила память, и звала уйти прочь, куда угодно, лишь бы не оставаться на месте.

  Но он не хотел уходить.

  Сидел на камнях, смотрел как набегают и отходят волны, слушал крики чаек. Он был зачарован.

  Но он встретил ее не у моря.

3.

  Этот ручей рождался в глубине леса,--стоило закрыть глаза, и воспоминания приходили, наполнялись журчанием родника среди камней, ледяным вкусом воды, запахом сосен. Но здесь ручей уже был близок к реке, струился медленней, кустарники тянули ветви к его широкому руслу.

  Лабарту стоял на берегу, следил, как солнечный луч выныривает из-за туч, вспыхивает на воде, гаснет снова. И, вторя ему, вспыхивали и гасли мысли,--каждая была такой же внезапной и яркой, и каждая угасала также, исчезала, почти не оставив следа в душе. Мысли о стоянке людей, приютивших его прошлой ночью; о жажде, которая придет позже; о том, что море вскоре вернется.

  Думать об этом--все равно, что не думать ни о чем, ничего не ждать. Блуждать между воспоминаниями и миром яви, едва сознавая, что происходит вокруг.

  А потом он заметил ее.

  Она была на другом берегу--спускалась к воде, обеими руками держала высокий кувшин. Ступала осторожно, чтоб не оступиться на влажной глине, смотрела вниз. А когда наклонилась, зачерпывая воду, солнце вспыхнуло на ее волосах, они стали сияющими, золотыми, а потом померкли вслед за бликом в теченье ручья.