Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya". Страница 73

– Только Китнисс оказалась умнее вас. Умнее меня. Умнее всех нас.

– Мы не будем ни о чем сожалеть, Мелларк, – грубо отрезает охотник, – Мы либо работаем в команде, либо ты остаешься здесь, на лечении. Разведданные подтвердили – все участники Игр были отправлены на Арену.

– Где она может находиться? – натягивая куртку миротворца, спрашиваю я, – Бити был главным ее проектором. Его вы еще не допросили?

Гейл ухмыляется.

– Смеешься? Он был первым, кто оказался в моем кабинете. Но его допускали лишь к работе с ловушками, к самой арене он не имел никакого отношения. У Технолога нет предположений на этот счет.

Сердце леденеет от мысли, что Китнисс среды остальных трибутов сражается где-то на арене. Среди чужих ей людей. Среди страхов, от которых она старалась убежать. Одна. Я должен был быть на ее месте. Должен был занять место Хейвен. Я вспоминаю о них двоих, и сердце предательски ухает камнем вниз. Костяшки пальцев белеют от боли. Кости хрустят от непреодолимой ненависти к самому себе. Да только это не вернет Китнисс. И не спасет Хейвен от расплаты Койн. Это два дорогих мне человека и я не позволю кому-либо забрать хоть кого-то из них.

Серые, умные, лучистые глаза Китнисс, в которых всегда была стальная уверенность. Они заставляли выбираться из темного омута приступов, сотканного моими собственными страхами. Она верила в меня, знала, что смогу преодолеть свое второе, капитолийское я. Почему же я не верю в нее? Называю слабой и беззащитной? Почему моя Девушка из Огня не сможет вытащить всех трибутов со злосчастной арены?

– Она сможет, ясно? – грубо говорю я, – Никто из нас не смог бы. А она – сможет.

Гейл, наконец, поднимает свой взгляд. Он не спал, кажется, даже не ел. Напарник Китнисс выглядит убитым горем, лишенным последней надежды. Но он светлеет после моих слов, словно пробудившись от долгого сна.

– Добро пожаловать в «Сойкино Гнездо», Пит Мелларк.

Он протягивает мне свою руку. Сперва я решил, для рукопожатия. Но после, в обожженных, израненных руках охотника я замечаю блик знакомой броши. Что-то изменилось с нашей последней встречи. Она приобрела нездоровый, светящийся блеск. Крылья покрылись черных оперением, словно обуглившись, а в клюве она держала уже не стрелу, а ленту – символ мира. Китнисс желала мира, а не войны. Лапки птицы алого, горящего цвета, как и кончики ее оперения. Языки пламени оставили на ее хрупком теле розовые полосы ожогов.

С ней что-то не так. Она изменилась. Проследив за моим удивленным взглядом, Гейл изрекает:

– У людей должен быть символ, но не тот, что им подарил Капитолий, а тот, что оставила им Кискис. – Он улыбается, какой-то пустой, задумчивой улыбкой. – Сойка, восставшая из пепла.

Я чувствую, как к вискам пробивается сбивчивый пульс. Она восстала из пепла, потеряв всех своих родных и близких. Она умерла, пусть и не в буквальном смысле.

Но она возродилась. Ради меня. Ради нашего общего будущего. Ради будущего всего Панема.

========== Глава 33: Павшая ==========

Хеймитч расхаживает из стороны в сторону. Он зол, как никогда и это видно невооруженным взглядом. Я и сам не могу сдерживать эмоций, пока Сальная Сэй обмакивает мои раны пекущей жидкостью. В глазах женщины немой упрек, она продолжает бормотать себе под нос что-то нечленораздельное. Едва переродок уступил место моему сознанию к физической боли примешивается душевная. Изъедаю себя изнутри. Я позволил этому случиться. Я – человек клявшийся защищать ее до конца – едва не убил Китнисс. С ужасом вспоминаю ее серые глаза, концентрируюсь на каждой мелочи: вспыхивающих картинках пекарни, холодном полу, стеклах разбросанных повсюду. Надеюсь, боль отступит, но это ложь. Самообман, который раз за разом уничтожает меня. Никто кроме меня не мог, не может и не причинит Китнисс больше боли.

– Я обработала раны, – безразлично говорит она, откладывая марлевую ткань. – Прости, Пит. Мне нужно проверить, как она.

Я сжимаю ее сухую, истрескавшуюся ладонь и странным образом ко мне возвращается спокойствие. На долю секунды. На мгновение, которое обрывается, как только она уходит, одаривая меня улыбкой сострадания.

И я остаюсь один на один с Хеймитчем. Надеюсь, он выкинет что-то уничтожающе, надеюсь, что лишит меня права видеться с ней. Китнисс слишком многое пережила, чтобы теперь я уничтожил её. В буквальном смысле. Тишина горным пластом давит на уши, но я не смею нарушить молчания. В конце концов, мне нужно услышать это. Просто избавится от ощущения сострадания со стороны ментора.

Изгнание переродка, как затянувшаяся болезнь: либо неизлечима, либо пройдет сама собой. Но если вспомнить, что я человек – всего лишь человек – лишенный привилегии выбора, можно подумать, что Капитолий сделал мне одолжение: оставил подыхать в четырех стенах, вместо того, чтобы я имел доступ к Китнисс Эвердин. Сострадание ли я испытывал, когда мчался сюда? Дружескую эмпатию? Эгоизм?

– Это жутко, парень, – наконец, раздается голос ментора. – Не то, что ты попытался убить Китнисс, а то, что я позволил тебе это сделать…

– Хеймитч, ты здесь не причем, – резко обрываю я.

– Тогда и смерть Прим не пятнает рук Гейла. Да, мы можем быть толерантными, скрывать это, но факт остается фактом.

– Я не знаю, почему опять сорвался…

– Аврелий говорил мне об этом, но я почему-то не послушал. Мне казалось, что ты сильнее этой твари.

Я молчу. Смотрю себе под ноги и думаю о том, как все-таки ужасно вернутся домой.

– Мне жаль, что ты ошибся.

Хеймитч вздыхает и накидывает пальто. Он собирается уходить. Наверняка для того, чтобы проведать Китнисс.

– Собирайся, парень.

Сердце выбивает настойчивый, несущийся ритм. Неужели он все еще думает о том, чтобы отправить меня обратно в Капитолий?

– Ты уверен?

И тогда ментор по-доброму оборачивается ко мне, приоткрыв дверь и впуская в комнату прохладный воздух. Что-то в этом такое отцовское, не похожее на Хеймитча, но он произносит:

– Если кто-нибудь, когда-нибудь скажет мне, что Сойка сможет взлететь без тебя, я изобью уроду морду в кровь, – сипит он. – Послушай меня, парень. Может раньше, пташка и не смыслила в любви, но теперь о ней забыл ты.

Он выходит, оставляя после себя лишь натянутую тишину и запах пахучих трав Сальной Сей. Внутри бьется сердце. Я вдруг осознаю, что я по-настоящему жив. Что это все реально, что я человек, и что это моя жизнь. Ничья больше. И если это так, то мой выбор – оставаться среди своих кошмаров или ринуться вперед на свой страх и риск – только за мной.

И я готов поддаться соблазну. Решить все. Измениться сейчас, чтобы изменить будущее. Простит меня Китнисс или нет, я хотя бы попытаюсь. Она смыслит в любви? Возможно, Хеймитч прав и я забыл об этом чувстве, но все изменится. Рано или поздно.

Меня зовут Пит Мелларк. Мне девятнадцать. Моя родина – Дистрикт-12. И теперь у меня есть выбор.

***

Если у тебя нет выбора, и ты лишен сил – ты проиграл. Если ты хотя бы на минуту задумываешься о том, что победа выскальзывает из рук – ты сломлен. Если ты падаешь, надеясь на скорое приземление – ты убит. Я должен был умереть, но почему-то еще жив. Должен был проиграть, но партия все еще продолжается. Сменились короли, сменились масти, возможно, мы поменялись местами, но внутри остается чувство уверенности: я жив благодаря кому-то.

Я так давно не орудовал ножом, что буквально с первого раза Гейл опрокидывает меня на лопатки. Будь это реальная схватка, он бы вспорол мне живот. В глазах недруга слабый огонек азарта. Могу поспорить, он думает над тем, как на это отреагировала Китнисс: усмехнулась, расхохоталась, едко подшутила. На самом деле, он дико ошибается. Ладонь выхватывает нож, и, рассекая воздух, со свистом задевает его плечо. Ни вздоха, ни вскрика. Гейл спокоен. Мышцы пресса напрягаются, когда его кулак врезается в область печени. Ощущаю привкус забытой боли, но по-прежнему не сдаюсь. Я ведь все еще жив, а Китнисс по-прежнему в плену Койн.