Семерка (ЛП) - Щерек Земовит. Страница 20

Внизу была подпись:

«Мои деды были раубриттерами, — со смехом говорит Пан Ирек, — вот и у меня имеются свои раубриттеры, только намного сильнее внедренные в польской культуре и традиции. Но вам, господа, нечего беспокоиться, мои збуйцержи вас не ограбят, всего лишь окружат опекой официантов в моем ресторане. Ну разве что у некоторых прекрасных дам украдут сердца, ха-ха-ха».

— Так эти збуйцержи — это всего лишь официанты.

— Тогда на кой ляд им эти дубинки? — спросил то ли Удай, то ли Кусай.

— Так, — объявила Швитеж, — подъезжаем. Надевайте маски и берите пейнтболы. Так, Павел, бери камеру, все снимай, о'кей?

— О'кей. Давайте камеру.

Ты почувствовал какой-то странный прилив энтузиазма и энергии. Зеленый эликсир, — подумал ты, — веджминский энерджайзер. Нужно запомнить.

* * *

Короче, в Ксёнж Вельки Швитеж ворвалась на сотне километров в час. Окна микроавтобуса были раскрыты. Из закрепленного на крыше динамика орала музыка: Die, Die, My Darling группы The Misfits^[129].

— Die, die, die, my darling, — вопил из громкоговорителя Гленн Данциг, упакованный гном. — Just shoot your pretty eyes! I'll be seeing you again! I'll be seeing you — in hell!

Удай, Кусай и Ардиан, с пейнтбольными карабинами в руках, стреляли, не переставая. В вывески и в рекламы, рекламные растяжки, в дома с сайдингом, в штукатурку канареечного цвета, во всю ту теоретическую красоту, в будки из волнистой жести. Не всегда, правда, попадали, хотя Швитеж крепко и притормозила, хотя все так же ехала агрессивно, по тротуару, объезжая медлительных водителей. Сила революции не в точности, лес рубят — щепки летят; нельзя сделать яичницы, не разбив яиц. Алонз анфан^[130]! Перепуганные и взбешенные водилы врубили свои клаксоны.

— Come cryin' to me now, babe, your future is an oblong box! Come crying to me, oh babe! — рычал Данциг.

Люди на улице застыли в онемении, некоторые прижимались к стенам домов, подняв руки над головой. Никто просто понятия не имел, что творится. Дрожащими руками вытаскивали они сотовые телефоны.

— Ииииийаааах! — орал Ардиан.

— Не валяй дурака! — вопила Швитеж, резко нажав на тормоз. — Глядите! Магазин «Мешко»!

Кусай (а может и Удай) открыл сдвижные двери ныски. Вы выскочили из машины и заскочили в магазин «Мешко». И действительно, красивым он не был, впрочем, это и так был один из тех, что ты видел на снимке. Тебе показалось, что Швитеж останется в микроавтобусе, чтобы, в случае чего, сразу и смыться, только где там! Ей тоже хотелось пострелять. Ардиан в своих бриджах выглядел так, будто бы снимался во «Времени чести»^[131]. Несколько пулек пошло в вывеску, остальные в оконное стекло. Ардиан с ходу врезал ногой по стоящей перед входом мусорной корзине в форме медведя, держащего бочку меда. Вторым ударом ноги он хотел открыть входную дверь, но стекло в ней треснуло. Тогда он еще раз влепил ногой по широкой раме, закрашенной в серый цвет. На застывших потеках краски отпечаталась фактура подошвы. А у тебя, Павел, зрение сделалось необычно резким, все чувства возбудились, словно в замедленном кино ты видел, как Ардиан с криком залетает в магазин, как вопит: «еврибади даун»^[132], и как пуляет из пейнтбольного карабина по консервным банкам, по рекламным плакатам чипсов, по календарю пожарников, как краска разбрызгивается по кофейно-голубым стенам, как шарики с краской бьют в пленку упаковки тетрапака туалетной бумаги, как они бьют в пластик емкости с жидкостью для мытья посуды, как разлетаются во все стороны любовно уложенные губочки и тряпочки, как они рвут бумагу и заливают краской экземпляры «Газеты Выборчей», «Недзельнего Гоща», «Ржечпосполиты» и «Нашего Дзенника» на стойках с прессой, как сбивают с полок бигус в банках, фасоль по-бретонски, фасоль без колбасы, фрикадельки в соусе из шампиньонов, как летают по магазину пластиковые упаковочки паштета из домашней птицы, как перепуганная продавщица молитвенно складывает руки, а потом исчезает за стойкой, как будто бы кто-то подрезал ей ноги.

А потом Удай с Кусаем вытащили из-под-пуловеров пистолеты, реконструкции довоенных «висов»^[133] и стали хренячить в то, что еще оставалось на полках, оставляя дымящиеся дыры в стенках.

— Это что еще такое?! — пыталась переорать грохот Швитеж. — Мы не договаривалась, что будет серьезное оружие!

— А бросать коктейли Молотова в дом — разве это не серьезно? — повернулся к ней кто-то из близнецов, после чего схватил второго близнеца за плечо. — Ну да ладно, хватит! Пошли уже!

* * *

Вы выскочили из магазина, вскочили в микроавтобус, Швитеж рванула с места.

— Что вы, курва, с дуба съехали!? — орал Ардиан на Кусая с Удаем. — Должны были быть только пейнтбольные шарики, никаких настоящих пуль!

— А мы на «тигры» с висами ходили, — запел, допустим, Удай.

— Мы, варшавяне, парни удалые, — допел, скажем, Кусай.

— Будь настороже и бей фрица по роже, — запели они уже вместе.

— Die, die, die, my darling, — запел Гленн Данциг.

— Ебаньки, — констатировала Швитеж. — Вы оба, курва, ебаньки, и из за вас мы все попадем за решетку! Павел, где там этот Замчище? Подпаливаем и линяем, я все это должна спокойно, курва, обдумать.

— Прямо, — ответил ты. — Все время прямо.

Тебе и самому очень хотелось чего-нибудь расхуярить. Веджминский эликсир, ты это чувствовал, особо ровно не срабатывал, но внутри тебя чего-то начинало действовать.

Die, die, die, my darling была закольцована, так что, едва закончившись, тут же началась сначала.

* * *

А через пару минут вы его увидели. Замчище: громадный, гадкий, гипсовый, с манекенами, изображающими рыцарей в доспехах на крыше, с какой-то будкой, перекрашенной, курва, в башню, с крыльями, сляпанными, ты не знал из чего, но походило оно на папье-маше.

— Чуууудо! — заметил Адриан. — Маленькое такое чуд-цо!

Швитеж вытащила смартфон, запустила Инстаграм, щелкнула снимочек, минутку думала над тем, какой применить фильтр, в конце концов, выбрала RISE, запомнила и забросила на «фейсбук» на профиль группы «Клинерз». Ты глядел ей через плечо и видел, как она подписывает, что находится в местности Ксёнж Вельки возле одного из чудес Семерки, вот, пожалуйста, Старопольском Укрепленном Замчище.

Ресторан был закрыт. В конце концов, сегодня был праздник, а пан Ирек Лыцор, учредитель Голгофы у костела в Лыцорах, наверняка был глубоко верующим человеком.

Удай с Кусаем выбежали из ныски. Ардиан выскочил с карабином для пейнтбола. Он обежал машину со стороны капота и прибежал к Швитежи.

— Как думаешь, сколько времени пройдет до прибытия полиции?

— Откуда мне, курва, знать, — мрачно ответила та.

Тот пожал плечами, отвернулся, приложил карабин к щеке и начал стрелять. На фасаде Замчища — флоп, флоп, флоп — начали расцветать багровые пятна краски.

Ты взял один из карабинов близнецов, поглядел на свой рюкзак, хмм, подумал, может оставить здесь, хотя, с другой стороны — почесал ты голову — все ведь там, ноутбук, документы, а вдруг уедут без тебя, — и протянул руку за рюкзаком, — ну а с третьей стороны, — бормотало что-то внутри головы, — ведь совсем по-дурацки будет выглядеть, если ты выскочишь с рюкзаком, сразу же подумают, что ты им не веришь и рюкзак не оставляешь, а вообще, почему это ты должен был им верить, но всегда такая явная манифестация подобного поведения выглядит вульгарно, так что ты, Павел, отвел руку, но потом подумал, что протягивать, а потом сразу отводить руку — это уже истинный идиотизм, что нужно действовать уверенно и последовательно, тем более, что Швитеж все время глядела на тебя, как на придурка, так что ты подумал: «А, курва!», схватил рюкзак, закинул его себе на спину — и тоже выскочил из ныски. Ты присоединился к Ардиану, обстреливающему фасад. Ты целился в окна. А сила удара шарика была очень даже ничего. Некоторые стекла трескались. Ты поднял ствол повыше и начал целиться в манекены в доспехах, выставленные на крыльях «здания». К рыку «Мисфитов» прибавился вой сигнализации в Замчище.