Семерка (ЛП) - Щерек Земовит. Страница 18
Добавим, что Старопольский Укрепленный Замчище недавно стал лауреатом награды «МакаБрыла»[114] года.
* * *
Ты сидел в ныске, которая уносила тебя все дальше и дальше от горящей вектры; впрочем, хипстеры, что ехали в том же микроавтобусе, тут же рассказали тебе о том, что по дороге видели горящий на обочине автомобиль, рядом с ним полицию и скорую помощь с выключенным сигналом, из чего они сделали вывод, что водитель, скорее всего, не выжил. Впрочем, задумчиво заявляли они, чего-то такое пережить невозможно, а как еще.
Ты осматривался по салону. К потолку был приклеен плакат книги Филиппа Спрингера[115] Ванна с колоннадой. На одном из сидений лежал ящик, а в нем — карабины для пейнтбола и маски.
— О, — сказал ты, — вы пейнтбол любите?
Хипстеров было четверо. Или пятеро, если учитывать и ныску.
За рулем силела полноватая девушка в берете, с выглядывающими из-под него дредами и огромными черепушками в ушах, с колечком в носу и татуировками, как тебе казалось, по всему телу. То есть: тела ты не видел, но татуировки вылезали из-за воротника рубашки на шее, из рукавов на ладони. На ней были вещи, которые, как тебе казалось, ну никак не соответствовали всем этим дредам, колечку и татуировкам, так как выглядела она, словно участница французского движения сопротивления: берет, плащик, юбочка, высоко зашнурованные ботинки на толстом каблуке. Звали ее Швитеж[116]. Тот парень, который спрашивал у тебя дорогу, Адриан (сам он просил называть себя Ардианом), тоже выглядел весьма винтажно: на нем был пуловер, надетый на белую сорочку, и, внимание, довоенного покроя бриджи, к которым он надел шотландские чулки.
«Ну вот где он в XXI веке, — ломал голову ты, — купил себе шотландские чулки?» Выглядел он словно Мачей Штур, переодевшийся Виткацием[117]. Двое остальных были близнецами, которые — несмотря на свои, на глаз, лет двадцать пять — одевались одинаково, то есть, в оранжевые футболки «найк» с низким вырезом, старая модель, в узкие брюки и кардиганы. Волосы, как и у Ардиана, у них были подстрижены под вермахт. Звали их Удай и Кусай[118].
А вообще-то, банда походила на отряд хиппи, направляющийся принять участие в Варшавском восстании.
Когда ты спросил их про пейнтбол, все рассмеялись.
— Любим, — за всех ответила Швитеж. — А ты, Павел, чем занимаешься?
— Я журналист.
— О! — возбудились они. — Это просто отлично складывается. А где?
— Портал Швятополь-дот-пээл. Знаете? Есть такая реклама: «Просматривай Швятополь-дот-пээл: смешит, морочит голову, пугает». А что?
— О-о!!! Знаем, знаем. Оно и лучше, радиус действия побольше.
— Так в чем дело?
— Видел на нашей ныске надпись Cleaners? — спросил Ардиан.
— Нет, — ответил ты, потому что и не видел.
— Надпись сзади, — мрачным голосом заметила Швитез. — Так как он мог видеть?
— Ну ладно, — продолжил Ардиан. — Короче, на нашей нысе есть надпись «Клинерз».
— Клинерз? В смысле: clean? В смысле: чистильщики?
— И-мен-но, — Ардиан повернулся в твою сторону, словно актер в голливудском фильме. — И-мен-но так!
— Да перестань ты уже вести себя как клоун, — заявила Швитез. — Расскажи только коллеге журналисту Павлу, что мы чистим.
— Действительно, а что вы чистите?
— Польшу, — одновременно ответили Удай с Кусаем, после чего поглядели друг на друга и захихикали, словно пара кроликов в мультике.
— Понял. И как идут у вас дела?
Как раз в этот момент вы пересекли административную границу города Сломники. Закат все так же не желал кончаться, так что небо над крышами из поддельной черепицы, металлочерепицы, просто черепицы или просто жести и из всего, чем только можно было крыть крышу, то розовело, то оранжевело. Ты не был уверен, действие ли это эликсиров или нет, но чувствовал себя, следует признаться, все страньше и страньше. Чувствовал ты себя каким-то очень даже легким. Иногда тебе даже казалось, что прямо сейчас влетишь под крышу микроавтобуса. Ныска тем временем карабкалась под горку, ехала мимо домов, обложенных утеплителем; мимо щитов, рекламирующих вилы и повидла, и постепенно приближалась к рынку.
— Вот, к примеру, видишь ты этот город? — спросил Ардиан. — Сломники.
— Ну, вижу.
— Ну, и чего ты видишь?
Ты рассмеялся.
— То же самое, что и в любом другом польском городе: хаос, бардак, срач. И буквы. Дохуя букв. Дохуя и больше.
— Вот именно, — заметила Швитеж. — А как этот город выглядит по-настоящему?
— Боюсь, что именно так и выглядит, — ответил ты.
— Ты не понял. То есть, ну да, сейчас он выглядит именно так, но…
— Может и по-другому, — Ардиан снова повернулся к тебе, блеснув зубами. — Китайцы строят у себя европейские города. Если им хочется заиметь, к примеру, германский город, они едут куда-нибудь в Баварию, в Гарниш-скажем-Партенкирхен, и строят себе, понимаешь, именно такой.
— Что-то такое я слышал.
— А если хотят французский, тогда отправляются в Шатоваль-допустим-Пердеж, и тоже такой у себя строят. Если английский — тогда фотографируют, ну, не знаю, какой-то Ньюкастыл-апон-Срайн и выстраивают себе английский городишко с пабами на углу и всем таким, врубаешься.
— Угу, — сказал ты. — А если хотят польский? Что тогда?
— В том-то и оно, — еще сильнее блеснул зубами Ардиан. — В том-то и компот!
— Перестань валять дурака и скажи ему, в чем дело, — рявкнула Швитеж.
Рынок в Сломниках
— Тут как раз и дело, что была бы проблема. Ведь польские города так уже заросли всем этим дерьмом, этими рекламами, сайдингом, утеплителем, достройками, ну, ты врубаешься, что я имею в виду…
— Ой, понимаю…
— …что очертаний давней Польши уже и не видать. Той самой Польши, которую китайцы, если бы строили польский город, должны были бы скопировать. Вот до меня, к примеру, дошло, что этой страны я совершенно не знал, что я понятия не имею, как эта страна выглядит по-настоящему.
— А у нее имеется какая-то форма? У этой страны?
— Погляди, например, на этот городишко.
— Сломники.
— Вот, гляди, эти дома, этот рынок, эти улицы обладают своей характерной формой. Низкие, двухэтажные домики, крыши крутые, иногда характерный такой срез спереди, видишь? Например, вон там. Улочки, которые могли быть милыми и приятными, если бы все это осмысленно было охвачено. Все городки центральной Польши выглядят, приблизительно так же. И ведь это красивые городки, Павел. Действительно.
Ты фыркнул.
— Так это что же, Енджеюв — красивый город? — спросил ты. — Щекоцины? — Широким жестом провел по кругу. — Сломники?
— Да. И Енджеюв, и Щекоцины, и Сломники. Только тысячелетний польский народ по собственному желанию засрал их и зарыгал, и теперь должен ездить за границу, чтобы психически почувствовать себя хорошо.
Ты глядел на Сломники и, честное слово, увидел это. Улочки городка, которые ты всегда воспринимал в качестве последовательности случайных застроек, как пространство, сквозь которое нужно проскочить с закрытыми глазами, а чего иного можно в нем делать, теперь приняли некую форму. Очертания. — Ну, действительно…
— Как раз это Клинерзы и чистят, — сообщил Ардиан. — Мы желаем возвратить Польше ее очертания.
— Удачи, — буркнул ты. — Правда, придется немного попахать.
— Ах, — вмешалась Швитеж. — Так ведь известно, что сами же всего не уберем. Но мы хотим дать сигнал, начать, понимаешь, акцию.
— И что это означает?
— А означает это, что мы собираемся расхуяривать на мелкие хуйки самые крупные шиты[119] в Польше, — сообщил Кусай (или Удай, ты понятия не имел, кто из них кто). — Швебодзиньскего Иисуса[120], Лихень[121], э-э-э, чего там еще, ага, те же самые отели Голембевского[122].