You raped my heart (СИ) - "salander.". Страница 49

Шона замолкает. Думает. Кристина ждет, напрягая слух. Не отдавая себе отчета в том, как натягиваются мышцы под кожей, как сильно проступают тонкие дорожки вен, змеящиеся по всему телу. Шона молчит дольше положенного. То ли она действительно не знает, о чем говорить, то ли задумалась, зачем Кристине все это нужно. Брюнетка ерзает на жестком сидении и снова натыкается взглядом на затылок Трис. Подруга все говорит с Юраем. У девушки отчего-то мелькает странная мысль, что этот разговор может быть о ней. И тут Приор поворачивает голову. Взгляды сталкиваются. Кристина силится улыбнуться. И у нее выходит. Несколько ломано и неровно, но все же это можно назвать улыбкой. Кончики губ подруги едва дрожат. И Кристине этого хватает. Их отношения все еще есть, в них есть тепло и любовь, есть место дружбе. Все не пошло крахом. Значит, не все так швах, как она склонна думать, накручивая и приумножая.

— Знаешь, — Шона подает голос, — тебе лучше спросить Тори. Она, хм…Она с ним близка.

И после этих слов собеседница Кристины встает на ноги, едва потягиваясь, и направляется к знакомым ей Бесстрашным-ребятам. Девушка не знает, отчего Шона не спросила, зачем ей эти знания об Эрике. Но за молчаливый ответ, простой и безыскусный, она ей благодарна. Трудно объяснять окружающим то, чего пока не понимаешь сам.

И тут Кристина осознает очевидную и бесхитростную вещь.

Мало кто хоть что-то знает об Эрике.

Возможно, кроме Тори Ву. Возможно, кроме Макса.

Второго она не спросит. Никогда бы не спросила. А вот первую может. Только боится. Кристине кажется, что Ву относится к ней с легкой насмешкой, с превосходством, подкованным знанием. Это всего лишь чувство, ощущение. Возможно, все это лживо и неверно, но отделаться от того, что сидит внутри и точит подкорку сознания, крайне сложно. Кристина понимает, что после того разговора у входа на базу афракционеров, она стала избегать Тори Ву. Наверное, это глупо, но иначе Кристина пока не может. Ву ведь его женщина. Не в полном смысле, но все же.

И тут девушка понимает еще одну вещь.

Она хотела бы быть его.

Осознание режет рваной сталью где-то внутри. Кристина беспомощно открывает и закрывает рот, словно рыба, выброшенная на берег безжалостным прибоем. Это глупо. Такие мысли не допустимы. Это же Эрик! Грубый, неотесанный козел и мужлан. Он не умеет любить, не умеет уважать, не умеет дарить нежность и тепло, не умеет быть настоящим мужчиной по отношению к женщине. Не умеет! Но мантра не помогает. Не в этот раз. Потому что Кристине отчаянно хочется верить, что он иной. Столь сильно, до судороги в ладонях, хочется положить свои руки на его грудь, слушать верное биение сердца, считать его удары и чувствовать ответ, зреющий в самой глубине чужого естества.

Девочка, ты такая дура.

Нет, нет и еще раз нет. Твердое, незыблемое, ясное. Она не хочет быть марионеткой в чужих руках. Эрик — не Четыре. Он никогда не посмотрит на женщину так, как Тобиас Итон смотрит на Трис Приор. Эрик — не Юрай. Он никогда не обнимет ее так, как это делал Юрай Педрад. Он всего лишь может схватить ее за волосы, грубо и жестко, прошипеть что-то зловонное на ухо и толкнуть на твердые маты так, что она сдерет себе все кожу с локтей и коленей. Кристина знает. Кристина помнит.

Глупость. И точка.

Но, тем не менее, покидая большой зал, служащий и спальней, и столовой одновременно, девушка идет уже знакомой дорогой до больничного отсека. Стены здесь все серые. Лишь белые пятна линий, нанесенных на шершавую поверхность краской, указывают, что и где в этом большом и многоэтажном здании, уходящим на несколько километров под землю, находится. Этакий мерчандайзинг большого супермаркета. Когда-то так и было. Только вместо привычных названий продуктов над стрелками выведены слова, сообщающие о спальном отсеке, больничном, оружейном или тренировочном. Зик, который знает здесь не намного меньше Эрика или Четыре, говорил, что в самом низу афракционеры держат свое самое лучшее и мощное оружие. О чем именно шла речь, Кристина не знает. То ли о каких-то современных лазерных винтовках, то ли о чем-то покрупнее и погрознее.

Вот девушка поднимается по абсолютно серой лестнице, заворачивает за угол, пустующий без указателей, проходит несколько метров по длинному коридору с дверьми с номерами и останавливается около пятьсот пятьдесят третьей. Здесь держат Эрика.

Кристина не знает, зачем именно она сюда пришла, что ищет и хочет. Мужчину сегодня должны отпустить. Рана почти что зажила, лихорадка прошла, и вообще теперь он стал похож на прежнего себя. Их странный прошлый разговор, казалось, прошел обоими не замеченным. Кристина старательно делала вид, что ничего этакого не было. Эрик принял это молчаливое предложение. И даже ее фраза об одиночестве осталась без ответа. Это было действительно странно.

— Зачем явилась?

Ну вот, все начинается именно так, как и должно. От этого как-то даже спокойнее. Кристина делает глубокий вдох и закрывает за собой дверь. Та встает в пазы проема с легким щелчком замка.

— Тебя сегодня выписывают.

Эрик сидит на кровати, свесив ноги, и хмуро смотрит на вошедшую девушку. На нем черные джинсы, плохо зашнурованные ботинки и черная футболка, под тканью которой видны очертания его тела. Кристина отводит глаза, обращая взгляд к соседней стене.

Наступает тишина. Такая вязкая, что ее, кажется, можно пощупать. Но она не колет, не отзывается зудом в конечностях. Эта тишина комфортна, и это удивляет больше всего. Девушка облизывает губы и снова смотрит на мужчину.

— Я хочу выпить, — говорит Эрик. Кристина хмыкает. Кажется, он привык к ее обществу. И она не знает, хорошо это или плохо. И вообще стоит ли вешать ярлыки, определять ту или иную градацию своим поступкам, ранжировать их.

— Тебе нельзя.

— Я. Хочу. Выпить.

Девушка закатывает глаза.

— Ладно, хорошо, — вдруг легко соглашается она, и от мужчины не укрывается, что искра хитринки стынет в ее зрачке.

Кристина возвращается быстро. Ставит на стол рядом с койкой бутылку дорогого виски. Кажется, придется пить с горла. Эрик хочет спросить, где девчонка взяла алкоголь, но вместо этого тянет к нему руку. Кристина ловко забирает бутылку и отходит на шаг назад.

— Неа, — она озорно ведет пальцем, — у меня есть условие. Мы выпьем. — При слове мы Эрик кривится. — Но только сыграв.

— Сыграв? Девочка, ты о чем вообще?

— Знаешь игру «я никогда не…»? — Кристина лукаво улыбается. Мужчина же хмурит брови. Она серьезно?

— Я не буду играть с тобой ни в какие игры, — он злится, голос его недобро вибрирует, но Кристина улыбается еще шире.

— Тогда ты не будешь пить, — уверенно произносит она и делает шаг назад. Зря она затеяла эту игру, зря дразнит хищника. — Да брось, Эрик, тебе надо развеяться, — говорит девушка, а сама думает, что проявляет ненужную заботу, совершенно лишнюю и заставляющую думать о чем-то ином.

Мужчина хмуро сверлит ее взглядом стальных глаз. Они искрят железом и эмоциями, столь хорошо знакомыми Кристине. Он ведь не доволен.

— Ладно, — кивает мужчина, и она так широко улыбается. Улыбаться рядом с Эриком — занятие непривычное, ненормальное и просто сумасшедшее. Мужчина же смотрит на нее как на дурочку, радующуюся тому, что пригласила волка в дом.

— Так игру знаешь?

— Знаю.

— Пьешь, если делал, — напоминает Кристина и открывает бутылку виски. В ноздри тут же ударяет стойкий запах крепкого алкоголя. — Я начну, если ты не против, — она бедром опирается о высокую спинку кресла, чуть помешивает бутыль, и виски едва плещется, трется о толстое стекло. — Я никогда не хвасталась, — произносит девушка и выжидательно смотрит на Эрика.

— Давай, — он тянет ладонь к бутылке. Кристина хмыкает и протягивает ему стеклянный сосуд. Эрик делает большой глоток. Виски обжигает гортань. Мужчина жмурится и выдыхает. Алкоголь бодрит, оживляет.

— Я всегда знала, что ты такой, — усмехается девушка, складывая руки на груди.

— Осторожнее, девочка, — предупреждает ее Эрик. — Я отнюдь не такой покладистый, каким тебе вижусь сейчас.