Стратегия обмана. Трилогия (СИ) - Ванина Антонина. Страница 102

   Стадия привыкания к электрическому свету была успешно пройдена. Обретя приемлемое для затворницы зрение, Мэри смогла приобщиться к премудростям счёта и чтения на английском языке. Абсолютная альварская память легко позволила Мэри запомнить правила иностранной для неё грамматики и приспособиться к новой системе исчисления. Первое, что дали ей прочесть была "Всеобщая декларация прав человека" авторства ООН, которую в Фортвудсе считали самым лучшим способом рассказать древним кровопийцам, каков эталон морали нынешнего человеческого общества. Конечно, какое-никакое человеческое общество Фортвудс собой представлял, но прививки элементарных навыков социализации и этикета было недостаточно, ибо гипогеянцы на реабилитации встречались разные. Кому-то приходилось объяснять, почему не надо преклонять колено перед главами отделов, даже если они важные люди, а кого-то уверять, что невольничьих рынков больше нет, и дарителя крови просто так не купишь. Всё приходилось кропотливо объяснять и не увиливать от заковыристых вопросов, ибо чем старше недавний гипогеянец, тем более невероятные для современного человека вещи приходят ему в голову.

   Но главным элементом реабилитации оставалась адаптация к солнечному свету. В свободное время полковник брал Мэри за руку, и они прогуливались по затемнённым шторами коридорам особняка.

   В одну такую прогулку на их пути возникла Мадлен Беттел. Увидев перед собой низкорослую женщину, её бледноватую кожу, посеревшую седину и багровый отблеск глаз, Мадлен в ужасе вскрикнула и выронила папки, что несла в руках. Гипогеянка тут же шмыгнула за спину полковника Кристиана.

   - Вот ещё кто кого больше напугал?- рассмеялся он. - Мэри, не бойся, это Мадлен. Мадлен, ты тоже не бойся Мэри, несколько столетий назад она покинула мир смертных, а теперь на реабилитации и постепенно привыкает к дневному свету.

   Мадлен растерянно смотрела то на полковника, то на опасливо вынырнувшую из-за его спины кровопийцу.

   - Мэри, - продолжал полковник, - раз ты уже выучила слова "глава" и "отдел", то познакомься с Мадлен, она работает секретарем главы геологического отдела.

   Мадлен нерешительно кивнула гипогеянке, всё ещё не понимая, что за абсурдная ситуация тут происходит. Мэри диковато смотрела на неё в ответ и спросила:

   - Что есть секретарь?

   - Это значит помощница, - пояснил полковник, - Мадлен помогает Волтону Пэлему. Вчера ты его уже видела.

   - Служанка?

   - Ну, не совсем.

   - Рабыня?

   Полковник рассмеялся:

   - Ну, я не знаю, это как Пэлем решит, - подмигнув Мадлен, он всё же ответил всерьез. - Нет Мэри, в этой стране нет рабов, все люди свободны. А Мадлен очень ценный работник, владеет многими необходимыми навыками.

   - А что получает за работу? - спросила Мэри, то поглядывая на Мадлен, то снова на полковника, - еду и кров?

   - Нет, Мэри, у нас честное учреждение, все служащие получают за свою работу деньги.

   - Золотом?

   - Нет. Его заменителем. Я уже показывал тебе фунты.

   - Это листочки бумаги, - возразила Мэри, - как они могут быть золотом?

   Полковник вздохнул. Он уже устал объяснять Мэри вещи, которые современному человеку кажутся элементарными.

   - На эти кусочки бумаги можно купить золото, - только и сказал он.

   - А почему бумага дороже золота?

   Полковник ощутил себя старым дураком, и умоляюще посмотрел на Мадлен

   - Ты случайно не сведуща в экономической теории?

   - Я точно не знаю, как это лучше объяснить, - подала голос Мадлен, поднимая с пола папки, - Просто золото хранится в банке, то есть в государственной казне, и любой человек, кто отдаст казне бумажные деньги, может получить золото на сумму, которая на купюре написана.

   Мэри и тут нашлась, как поставить Мадлен в тупик:

   - А если нарисовать бумажек больше чем золота, один человек заберёт много золота за бумажки, а другому не достанется?

   - Ну, - замялась Мадлен, - так, наверное, не может быть...

   - Ладно, Мэри, пойдём, не будем мешать Мадлен. Обещаю, я проясню вопрос денег и золота и позже тебе все расскажу.

   И они пошли дальше по коридору пока не дошли до залитого светом холла.

   - А можно туда? - с наивностью ребенка спросила Мэри.

   - Нет, Мэри, доктор Вильерс ведь сказал, что выходить в холл днём можно начинать только через неделю. Не будем торопиться.

   - Да, неделя, - кивнула она, - семь дней, семь раз солнце садится и семь раз заходит, даже если его не видно.

   - Что значит, не видно? - не понял полковник.

   - Когда облака, когда тучи льют дождь.

   Они повернули и вновь по коридору направились туда, откуда пришли.

   - А когда можно открыть шторы? - всё сыпала и сыпала вопросами Мэри.

   - Когда будет пасмурная погода, - терпеливо отвечал полковник.

   - А когда можно увидеть солнце?

   - Не скоро, Мэри. Когда научишься стоять у окон, потом доктор Вильерс разрешит тебе выходить на улицу. Сначала можно будет ступить один шаг и вернуться. На второй день два шага, на третий - три и так далее, пока ты не сможешь пройти от особняка до ограды. Куда ты так торопишься? Все успеешь.

   - Я думала, что мне никогда больше нельзя увидеть солнца, что ему можно только поклоняться, но лицезреть не велено.

   - Кем не велено?

   - Жрецами. Только когда мертвый камень скрывает его, самым смелым и стойким можно видеть сияющее кольцо и славить его.

   - Зачем славить?

   - Иначе мертвый камень не уйдет, поглотит солнце.

   Полковник в жизни не думал, что солнечное затмение может вызывать такой ажиотаж среди некоторых гипогеянцев.

   - Глупости, Мэри. Луна всегда отходит от солнца, это закон небесной механики. Обязательно скажу Вильерсу, чтоб тебе прочитали лекции по естествознанию.

   - Я ведь думала, - всё продолжала она, - увидеть солнце никогда нельзя. А оказывается можно, если научиться.

   Видимо ожидание выйти на свет захватило все мысли Мэри, и больше ничего в этой жизни она пока не желала. Но программа реабилитации не предусматривала быстрого вывода вчерашней гипогеянки на улицу, так как не каждая психика недавнего подземного жителя выдерживает подобное потрясение. Некоторые плакали алыми слезами от счастья, когда в яркий погожий день видели сияющую зелень травы, цветы на лужайке перед особняком и голубизну неба. Оказывается такие приевшиеся для простого человека вещи, могли вызвать восторг на грани помешательства у альваров, веками не видевших никаких природных красок кроме черноты подземелий и куцей серости на поверхности в отраженном луной свете.

   Удивительно, что всю методику этой реабилитации в теории и с предсказанием возможной реакции на неё реабилитируемого, проработал и описал ещё семьдесят семь лет назад медик, весьма далекий по своей специализации от всего живого, а именно - анатом Иоганн Книпхоф. Собственно, именно знакомство с Мэри и подтолкнуло его к деятельности на ниве реабилитации.

   Неожиданно в коридор вбежал оперативник Джон Симмонс, дежуривший в этот день на КПП:

   - Полковник, - отчеканил он, - в Фортвудс прибыл Ицхак Сарваш.

   - Что, сам прибыл? - удивился он.

   - Да, сейчас в вашем кабинете, желает переговорить с вами.

   Информация была крайне интригующей. Редко альвары приходили в Фортвудс по собственной воле, чаше их привозил в крытом глухом фургоне дежурный патруль в конце смены и оформлял как нарушителей городского спокойствия. С Сарвашем всё было иначе - о его пропаже сообщили в Фортвудс ещё месяц назад. После 1945 года Сарваш должен прекрасно понимать, что искать его и сейчас должен был именно Фортвудс. Полковник оценил сознательность Вечного Финансиста, пришедшего лично сообщить, что с ним всё в порядке.

   Отведя Мэри обратно в медицинскую лабораторию, полковник поспешил в свой кабинет. Стоило ему только войти, как оперативник Парсон доложил о госте и после краткого кивка полковника вышел за дверь.